Лис

Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи. Ф. Ларошфуко

      Был ли хоть один день, когда Доркас Медоуз не хотелось себе врезать? Ни разу в жизни. И этим утром До всё также искренне желала, чтобы кто-то ударил её по лицу, только вот сил подняться с постели совсем не было. Вчерашняя прогулка под дождём определённо не пошла ей на пользу, а даже наоборот: она чувствовала, будто горло чем-то острым резало изнутри, а мышцы болели так, словно Медоуз вчера без остановки пробежала несколько километров. Безобидной прогулки хватило, чтобы она почувствовала себя просто отвратительно.       Когда Доркас всё же поднялась с кровати, ей так удачно попался на глаза Лестрейндж. Стоило видеть это его выражение лица, когда он был одновременно обеспокоен её бледностью, пытался понять, что с ней делать и при этом не подавать виду, что дневное отсутствие Медоуз что-то испортит, хотя оно так и было. И да, До действительно утверждала, что завтра будет чувствовать себя намного лучше, так как обычно болезнь в её организме дольше, чем на двое суток не задерживалась. Лишь в редких случаях Медоуз могла проваляться под одеялом дольше недели, но это произошло только несколько раз за всю её сознательную жизнь. Со странным чувством вины До вернулась в комнату вместе с чаем и полным согласием Рудольфа на однодневный отпуск. Открывать окно и отодвигать плотные шторы ей не хотелось: органы чувств обострились настолько, что Доркас ощущала себя чёртовым вампиром, который вот-вот расплавится на солнце.       Утро под тёплым одеялом с недочитанной книгой было прекрасным, только вот дальше нахлынула скука, а общее состояние нисколько не улучшалось. Пустая чашка стояла на тумбочке, а желания встать и налить себе чаю совсем не проявлялось. Было бы проще, если бы кто-то сделал это за неё, только болеть Медоуз приходилось в одиночестве: все были заняты своими супер важными делами, и До не имела права их винить. Может, вечером кто-нибудь да заглянет проверить, не нужно ли выносить её труп, скорее всего, всё тот же Лестрейндж.       Доркас давно не слышала такой тишины. Казалось, что все резко решили покинуть Штаб, а возможно так оно и было. Медоуз спокойно могла поверить, что сегодня у Пожирателей смерти особенно важное собрание или задание, где требовались все силы, которые только были. Может быть несколько счастливчиков, или неудачников, это уж кто как думает, так же, как и Доркас отсиживались в своих комнатах, вслушиваясь в тишину и разглядывая пыль на подоконнике. Было бы неплохо предупредить МакКиннон, чтобы Орденовцы были осторожнее, всё же такое резкое исчезновение всех Пожирателей смерти ни к чему хорошему никогда не приводило. До считала эту идею определённо лучшим вариантом и всё же подняла голову с подушки, потянула руку к телефону и сняла трубку. Набрала номер, но прежде чем ввести последнюю цифру, замерла в замешательстве. Она-то выбросила из головы мысли о том, что сейчас в здании тот, кто мог вмиг раскрыть Доркас, прочитать все её замыслы. Чёртов Амикус Керроу в штабе на трёхдневном заслуженном отдыхе. До совсем забыла, что ещё два дня он мог спокойно не помнить о том, что ему придётся убивать людей. Керроу же мог без всякого стука войти, не потрудившись даже оповестить о своём присутствии до того момента, пока не приставил бы волшебную палочку к её лбу.       Медоуз всё ещё не решалась. Она не шевелилась несколько минут, отчего запястье уже начинало ныть из-за застывшего состояния, обдумывала последствия, но всё же нажала на кнопку, прислушиваясь к монотонным гудкам. В конце концов, Амикус мог опять пропадать на кладбище, а может он узнал о том, что Медоуз приболела, и решил лишний раз к ней не соваться: вряд ли сыграла совесть, скорее инстинкт самосохранения, да и к тому же, если бы он появился, то Керроу пришлось возиться бы с ней, а это ему бы совсем не понравилось. Другого такого шанса могло не быть, стоило рискнуть.       Гудки прервались практически сразу, Медоуз услышала крайне довольный женский голос, чуть хриплый то ли от долгого смеха, то ли от недавнего пробуждения: с Марлин МакКиннон было возможно всё.       — Да? Я слушаю, говорите.       — Говорю.       Одно слово, а реакция просто непревзойдённая. Кажется, Марлин действительно была рада звонку подруги. Они изначально, ещё в тот день, когда Доркас только внедрялась к Пожирателям смерти, обговорили кодовые фразы, чтобы узнать друг друга тут же, не называя имён и фамилий. Любое лишнее слово могло всё испортить и заодно забрать жизни нескольких человек.       — Мерлин, ты не представляешь, как я рада тебя слышать! У тебя всё нормально, есть какие-то новости?       — Не думаю, что это имеет какое-то значение, но все куда-то разом исчезли. Вам лучше быть аккуратнее, слышишь? Помнишь, что значит слово «аккуратнее»?       — Его значение Бродяга каждый день буквально пишет у меня на лбу, так что не волнуйся. Я попрошу главного, чтобы он всё проверил.       Главным они всегда между собой называли Фрэнка, хотя ему крайне не нравилось это прозвище, если он вдруг слышал его. Хоть фактически Лонгботтом и не управлял всем Орденом, но он имел просто огромнейшее влияние на людей, чаще остальных собирал группы, был ответственен за жизнь и здоровье каждого, даже если этого никто от него не требовал, Фрэнк просто считал себя обязанным выкладываться полностью и без остатка.       — Больше у меня ничего нет. Могу лишь сказать, что заболела и вряд ли смогу сообщить что-то полезное ещё несколько дней.       Медоуз услышала тяжёлый и недовольный вздох, и он говорил о разочаровании, связанном совсем не с временным отсутствием полезной информации.       — И кому ещё надо напоминать об осторожности? Я думала, твоей главной угрозой на данный момент является то, что тебя живьём может сожрать Керроу, так нет, оказывается, осенняя сырость имеет над тобой даже большее влияние.       — Со мной уже завтра всё будет нормально, я же сказала. — Доркас проигнорировала высказывание Марлин об Амикусе, хотя её чувство справедливости внутри начало истошно биться и кричать, что всё не так просто и он не так ужасен, как кажется. Но До пришлось очередной раз прикусить язык и промолчать, так как хотя бы слово в защиту Амикуса Керроу прозвучало бы странно, как ни крути. Если МакКиннон что-то и придётся объяснять, то не сейчас, а позже, с глазу на глаз, когда Медоуз будет в себе точно уверена.       — Я знаю, но не могло же тебе это сойти с рук. Прости, но, если больше нет новостей, мне нужно идти, срочно рассказать обо всём, может, кто-то соберёт людей. Спасибо, ты знаешь, насколько помогаешь нам.       Ещё мгновение, и голос замолк — его заменили всё те же монотонные гудки. Доркас положила трубку и снова опустила голову на подушку, выдохнув от осознания того, насколько затекли мышцы шеи.       День тянулся настолько медленно, что Медоуз начинала думать, что солнце больше никогда не сядет. На самом деле, она далеко не сразу поняла, что начинало темнеть, так как из-за задёрнутых штор в комнате полумрак царил целый день. Знаком того, что приближалась ночь, стала лишь тишина, нарушившаяся негромкими голосами внизу: теперь Доркас хотя бы не казалось, что она лежит в могиле. Нужно было подняться и поесть чего-нибудь, но ни желания, ни сил всё также не было. До уговаривала себя поспать, рассчитывала, что тогда к утру всё пройдёт, но кто-то решил, что сейчас совсем не время для сна. Короткий, буквально секундный стук в дверь, и в глаза ударил свет из коридора, хотя он вовсе не был ослепительно-ярким.       — Прохлаждаешься? — Дверь тут же захлопнулась. Глаза не успевали привыкнуть к таким резким переменам освещения, оттого распознать Амикуса удалось только по голосу: такому недовольному и раздражённому.       — Продолжишь меня обвинять и вылетишь за дверь, Керроу, — фыркнула Доркас, словно ёж, готовый в любой момент исколоть Пожирателя острыми иглами. Амикус произнёс одно единственное слово, а уже от отвращения к нему начинали трястись руки.       — Я лишь излагаю факт, сладкая. — Он, как и обычно, не поддавался эмоциям, лишь прошёл ближе к кровати, но что-либо предпринимать не торопился, лишь косо взглянул на пустую чашку на тумбочке и нахмурился. — Ты подводишь не только меня, а ещё и весь штаб, — до того, как Медоуз, в возмущении открыв рот, успела что-то произнести, Амикус снова заговорил: — Я всё ещё отвечаю за тебя, Доркас, и не только за тебя, а за большую часть новичков. Нам нужны люди, а ты заболеваешь, так ещё и не лечишься. — Керроу взял стакан. — С сахаром? — лишь коротко спросил он, а когда получил отрицательный ответ, вышел.       Этого парня просто невозможно было понять: вот он зашёл и принялся кидать раздражённые речи в её адрес, а через секунду вызвался принести ей чай, хотя До даже краем глаза не смотрела на эту чёртову чашку, не говоря уже о том, что просила Амикуса о чём-то. Но успокоиться также быстро, как и Керроу, у Медоуз не получалось. Сжав губы, она медленно села на кровати, подтянув к себе одеяло и удобнее пристроив подушку, чтобы спинка кровати не врезалась в плечи и шею. Амикус Керроу слишком сложен для понимания, не стоило тратить на него свои нервы и время, но До просто не могла не пытаться разобраться в нём. Это как вещь, которую тебе запрещают трогать, но из-за этого самого запрета тебе хочется коснуться её ещё больше. Правда, в один момент можно просто разочароваться и понять, что все усилия были напрасны, а там, в самой глубине души, лишь затягивающая пустота, а Медоуз не хотела разочаровываться. Нужно продолжать попытки, но при этом держаться на расстоянии.       Снова открылась и закрылась дверь, Керроу подошёл к кровати и протянул Доркас чашку, от которой шли клубы пара. Он так уверенно держал её, будто даже переверни он её вверх дном, ни капли содержимого не пролилось бы.       — Аккуратнее, он горячий, — предупредил Амикус и сделал шаг назад, наблюдая за До. Он смотрел так, словно подмешал в напиток дозу яда. Это не могло не вызвать подозрений.       — Ты точно не решил меня отравить? — Медоуз пыталась создать шутливую интонацию в голосе, чтобы это скорее звучало как издёвка, чем серьёзное недоверие. Она вглядывалась в полупрозрачную жидкость, на вид и запах ничем не отличавшуюся от обычного чёрного чая, разве что аромат был более сладкий. — Что в нём?       — Мёд. Пей до дна. — Керроу сделал насколько шагов в сторону и раздвинул шторы, чуть приоткрыл окно, оставив маленькую щель, через которую проходил свежий воздух, включил приглушённый свет, чтобы темнота не давила на глаза.       Уже практически стемнело. На небе начинали появляться чуть заметные звёзды, но большая их часть была скрыта тучами, явно не предвещавшими ничего хорошего. В домах начинал загораться свет, а если приглядеться, можно было наблюдать за силуэтами людей, движущихся по комнатам или мирно усевшихся в своих креслах.       — Колючка.       Амикус сначала подумал, что он ослышался, в непонимании обернулся и перевёл взгляд на Доркас, которая с ухмылкой потягивала чай, удерживая чашку двумя ладонями, будто греясь о неё.       — И что это значит? — Керроу наконец отошёл от окна, снова приблизился к кровати и всё же присел на её край, чуть отодвинув в сторону мешавшееся одеяло.       — Это значит, что я придумала тебе ответное прозвище. — Эта неожиданная мысль тут же улучшила настроение Медоуз. Она уже привыкла к тому, как по-издевательски называл её Амикус, хоть в некоторые моменты это и раздражало сильнее обычного, но всё тоже чувство несправедливости грызло её. Не могла же она оставить это вот так, верно? Нужно было придумать что-то ответное, не менее колкое, а взгляда на привычную щетину Пожирателя было более чем достаточно.       — Как долго ты думала над этим?       — С того времени, как ты начал называть меня «сладкой».       — Я в тебе разочарован, Медоуз. — Амикус издал короткий смешок и покачал головой. Он не мог сдержать лёгкой улыбки. — Это должно приходить в голову мгновенно, как скачок электричества, иначе совершенно ничего не получится. — Он принял пустую чашку из её рук, кивнул в знак одобрения и поставил стакан на тумбочку, снова переводя взгляд на До. — Я знаю, что нет смысла тебя отговаривать, так что просто скажи мне, если что-то понадобится.       Доркас лишь чуть улыбнулась ему, натягивая одеяло до самых плеч. Она перевела взгляд на окно, когда раздался монотонный стук по стеклу: начался дождь, тот самый, который предвещали надвигавшиеся тучи. В комнату залетел мимолётный запах влаги и мокрого асфальта. Словно оркестр, крупные капли били по крышам, стёклам, подоконникам, дороге, листьям кустарников и деревьев. Яркой вспышкой мелькнула молния, но грома следом не последовало, видимо, гроза была слишком далеко. Медоуз невольно сжала губы и подтянула к себе одеяло, будто оно могло защитить ее. Амикус сразу заметил это, на его лице появилась усмешка.       — Только не говори, что ты боишься грозы, сладкая.       — Обычная фобия, — пробурчала Доркас в ответ, будто оправдываясь. Она совсем не хотела, чтобы в голове Керроу вместо образа бесстрашного члена Ордена Феникса, умеющего постоять за себя, воссоздавался вид слабой девушки, которая боится даже молний.       Этот страх появился ещё в раннем детстве, тогда всё внутри начинало трястись, даже когда тучи только начинали собираться, но могли пройти без единой капли дождя. Сейчас же сердце начинало замирать, а затем бешено биться лишь после первого раската грома.       Вспышки появлялись всё чаще, а раскатистый гром, будто рык какого-то огромного хищного животного, прячущегося за тучами, раздавался всё громче, отчего, казалось, даже земля в ужасе содрогалась. В конце концов гремело так, будто кто-то стоял на крыше и со всей силы бил по ней огромной кувалдой, этот звук будто пробирал до костей. Всё было терпимо, пока абсолютно везде не погас свет. В комнате стало темно, хоть глаза выколи, да и на улице было не лучше: здания, словно трупы, от которых так и несло тухлятиной, безмолвно замерли, освещаемые лишь небесными всплесками энергии. Это последняя капля.       — Медоуз, угомонись, — начал Амикус, уже мысленно предугадывая, какое у Доркас сейчас выражение лица. Он достал волшебную палочку, сделал взмах, и на её кончике загорелся яркий луч, который довольно ярко освещал пространство возле кровати желтоватым рассеянным светом. — Я серьёзно, это всего лишь гром, Доркас, он совершенно ничего не сможет тебе сделать. — Он успел ответить на её взгляд раньше, чем До что-то произнесла. — Электричества нет из-за предусмотрительности, ничего не случилось. Просто держи себя в руках, ладно? Как и всегда.       Доркас ничего не ответила, лишь медленно кивнула, подтянула к себе колени и положила на них подбородок, наблюдая за тем, как чуть шершавая ладонь накрыла ее запястье.       — Делай что угодно, но не молчи, это пугает меня. Скажи уже что-нибудь, Доркас. — Для Амикуса было определенно лучше, если бы Медоуз кричала, плакала, да что угодно, лишь бы не молчала так подозрительно, будто она уже давно не здесь и сердце её давно уже не бьётся.       — Расскажи мне об Алекто, Амикус, — резко выпалила Медоуз и подняла глаза на его лицо, поджав губы. — Что с ней случилось?       Лицо Керроу резко изменилось: помрачнело, взгляд опустился и его будто заволокло туманом. Амикус раздумывал, будет ли правильным рассказать всё. Он выглядел так, будто это была великая тайна, хотя До была просто уверена, что об этом знали абсолютно все Пожиратели смерти, но скрывалось всё почему-то именно от Медоуз. Это не могло не казаться подозрительным, верно? У Пожирателей было слишком много непонятных секретов, слишком много тайн, связанных с ними. Из-за этого смерть родных медленно отходила на второй план, Доркас всё реже думала о них, а если и вспоминала, то мимолётно, не с такой горечью. Боль медленно отступала.       — Давай же, колючка. Ты не хотел, чтобы я молчала, тогда расскажи мне. Тебе же станет легче, я знаю. — До с непоколебимой уверенностью кивнула, не отрывая взгляда от лица Керроу, будто это могло придать ему уверенности.       Амикус молчал пару мгновений, секунд, минут, затем медленно выдохнул — он решился.       — Я... Я даже не знаю, как тебе объяснить, сладкая. — Медоуз впервые видела, как Амикус Керроу не мог подобрать правильных слов. Видимо, всё действительно очень и очень серьёзно.       — Это произошло почти два месяца назад. С самого раннего утра мы были на долгих заданиях, сменявших друг друга одно за другим, не могли выделить себе и минуты свободного времени. Лестрейндж был измотан, Алекто была чертовски уставшей, как и все остальные. — После того, как До услышала имя Алекто из уст её брата, у неё в памяти тут же воспроизвелось сокращение — Лекта. Видимо, Амикус называл её так только наедине, это было для них чем-то сугубо-личным. Но об этом больше никто никогда не услышит. До была уверена, что Амикус унесёт эту маленькую тайну с собой в могилу. — Вечером, ровно в восемь мы отправились на очередное задание. Мы должны были... истребить семью Голдов, живущих в пригороде Лондона. Мы почти закончили, всё прошло гладко, но когда мы собрались уходить, появились Орденовцы. — Он смотрел прямо перед собой, опустив голову. Казалось, присмотрись к его глазам и сам увидишь всё: Амикус будто переживал всё заново. Он точно делал это не первый раз. Возможно, тоже постоянно прокручивал в голове образ трупа сестры, как До — родителей. — Мы почти всех перебили, но оставалось ещё несколько, и... Я не успел среагировать... — Амикус снова замолчал, дёрнулся и помотал головой, отгоняя воспоминания, затем опять замер лишь на мгновение, чтобы чуть слышно произнести ещё несколько слов. От душащей тоски в этом голосе Доркас захотелось завыть. — Она была такой холодной, будто ее поцеловал дементор. Бледная, как смерть, какой я ее никогда не хотел видеть. Всё время, пока её не положили в гроб, мне казалось, что вот она откроет глаза и встанет. Я так хотел, чтобы она опять встала, Доркас.       — Не вздумай винить себя. Ты же не винишь себя, Керроу? — В ответ ей лишь гробовое молчание и печальный взгляд из-под бровей. — Мерлин, так же нельзя, Амикус. Я уверена, что ты ни в чём не виноват. Прекрати думать об этом, я помочь тебе хочу.       — Мне не нужна помощь, даже твоя.       Медоуз осталось лишь покачать головой, подвинуться чуть ближе, вынудить его раскрыть ладонь и сплести их пальцы. Амикус не шевельнулся, лишь еле ощутимо коснулся большим пальцем тыльной стороны её ладони. Он больше ничего не хотел говорить.       Этот Пожиратель настолько сильно переживал смерть родной сестры, что у Доркас пропало чувство колющего её изнутри одиночества. Кто может понять тебя лучше, чем тот, кто перенес точно то же самое? Отпало всё желание выпытывать у Керроу хоть какую-то информацию и вообще спрашивать о чём-то, да даже обращать внимание на какой-то гром, который волшебным образом замолк, будто безмолвно наблюдая за происходящим. Хотелось лишь также сидеть, не произнося ни слова и залечивая друг другу раны одним невесомым прикосновением.       Ты видишь эти нити, связывающие нас всё крепче?