I'll order us a place in Hell for two

Когда Микки выходит из тюрьмы ему до одури паршиво и хочется курить. А ещё напиться и хотя бы несколько дней провалятся в отключке. Потом, конечно, будет хуже, но и сейчас ничего хорошего. Прошло восемь лет. Восемь ебанных лет, за которые Йен, этот ебливый сученок, приходил к нему всего несколько раз, и то, не по доброй воле. В этом Микки уверен. В последний раз он был у него года три назад. Тогда сказал пару слов и ушел куда-то, толком даже ничего не объяснив и не рассказав. А Микки… А что Микки? Что ему оставалось делать в этом гадюшнике? Правильно. Сидеть, кусать локти и ждать этого момента. Момента, когда он выйдет на свободу. Да и тут сильно не разгуляешься. Он знает о Йене всё, и ему бы сейчас начистить морду этому биполярному придурку, или кому-нибудь другому, но УДО не позволяет. А сидеть снова, хрен знает сколько времени в тюрьме, Микки чертовски не хочется. Внешний мир не очень-то и меняется, за те восемь лет, что его не было. Те же дома, те же люди. Изменились, правда, немного. Тот же гадюшник, что был раньше. И Микки почти полностью уверен, что ни у Галлагеров, ни у него дома ничего не изменилось. В конце концов, они живут не в том обществе и не в той среде, где хоть что-то меняется к лучшему. Хотя, может он и не прав, и Галлагеры давно смылись с этих трущоб и живут где-то в другом месте, поедая на завтрак яичницу с беконом, а на ужин лобстеры. От этих мыслей хочется смеяться. Микки идет по пустым улицам и это странно. Обычно, здесь всегда что-то происходит, даже ночью, а сейчас только обед. Он идет по знакомым дорогам к знакомому дому, где надеется встретить хоть кого-то. Жену, сына, братьев, отца, Мэнди, в конце концов, но всё, что он видит, это пустой дом и пара немытых тарелок в раковине. А ещё школьные учебники, тетради, книги и разбросанные вещи. Теперь Микки впервые чувствует, что его долго не было. Его сын уже в школу ходит, жена неизвестно чем занимается, а парень, пардон, теперь уже бывший парень, где-то с кем-то прохлаждается. Милкович поднимается в свою комнату, но долго там находиться не может. Да и кажется, это уже не его комната. Впрочем, в этом доме, как всегда ничего не ясно, и это тоже не меняется со временем. Весь дом нагнетает обстановку и Микки спешит быстрее выйти на улицу, пока не стало совсем херово. Он идет в сторону «Алиби», надеясь выпить хоть немного, или много, он пока и сам не решил. На улице, наконец, есть люди и это уже больше похоже на жилое место, а не на постапокалиптические руины. «Хотя, апокалипсис бы не помешал» — думает Мик, отрывая знакомы двери в знакомый бар. Тут тоже ничего не меняется. Всё тот же интерьер, всё та же мебель, всё те же люди. — Виски, — говорит он баристе, и только потом узнает в этом огромном парне Кева. Он, наверное, один из немногих, кто изменился за это время. Волосы на голове короткие, зато борода теперь длиннее обычного. Несколько морщин вокруг глаз и на лбу, уставший вид и — Микки удивлен — несколько седых волос. — Ебать меня за ногу! Это же Микки Милкович! — выругался Кев, обнимая друга через барную стойку. — Как тебя выпустили? — Молча и без криков, — отвечает парень, выпивая первый стакан виски. — Ещё. Они разговаривают обо всем, и Микки узнает много нового, понимая, что всё-таки, многое изменилось. Восемь лет срок немаленький. Странно, но за время разговора он почти не пьет, зато жадно слушает информацию, которой не знал раньше. Он настолько сосредоточен, что не заметил нового посетителя. — Лип? Ты же, вроде, с Йеном должен быть? — спрашивает Кевин, а Микки давится виски и оборачивается к прибывшему. — Он отдыхает, да и остальные сидят с ним, — ответил парень, присаживаясь на свободный стул. — Милкович?! Тебя выпустили? — Да. Что с Йеном? Опять депрессия? — И Микки почти уверен, что да, но отчего-то становится страшно и горло сдавливает противный комок. — Он умирает, — просто отвечает старший Галлагер, даже не смотря на парня, а потом, выпив стакан водки, уходит из бара. Милковичу надо всего несколько секунд, чтобы сообразить сказанное. Он переводит взгляд на Кевина, который тупит взгляд, сидит ещё добрых десять минут, а потом просто срывается с места и бежит в сторону знакомого дома. Нет-нет, он вовсе не хочет видеть Йена и ему плевать на то, что сказал Лип, но он просто не может остановиться и начинает бежать ещё быстрее. Когда он вбегает в дом Галлагеров там пусто и одиноко. Никого нет ни в гостиной, ни в кухне. На столе стоят чашки с недопитым кофе и в доме, как обычно, беспорядок. Микки слышит, как кто-то спускается по лестнице и видит сестру. — Мэнди? — спрашивает он. Она ничего не отвечает, лишь сбегает вниз и обнимает его. Это странно, потому что сестра почти никогда так не делала. — Пошли, — она тянет его наверх и Микки становится страшно. Нет, не потому, что там собрались все Галлагеры и возможно парень Йена, а потому, что если сказанное Липом правда, то он сорвется. Когда они заходят в знакомую комнату (а то, что это она, он точно знает), он просто застревает в проходе и осматривается. Теперь в комнате стоит три односпальные кровати, обои на стенах другие, да и в комнате светлее, чем было. — Микки? — спрашивает кто-то и Милкович заставляет перевести себя взгляд на присутствующих. В комнате достаточно много народу и все они либо сидят, либо стоят возле кровати Йена, на которой разместился сам парень и Фиона. Его голова лежит на её коленях, пока та гладит его по взмокшим волосам. Первым к Микки подбегает сын и обнимает того за талию. Микки нужно несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Он ерошит волосы Евгения, кивает остальным и делает шаг вперед. — Можно? — спрашивает Мик, хотя понимает, что вопрос глупый. Фиона кивает, и он подходит ближе. Остальные немного расступаются, и у него теперь больше места. Он смотрит на Йена, и в груди что-то щемит, и вот хуй знает, от любви это или от внешнего вида парня… Потому что Галлагер выглядит паршиво. Его рыжие волосы прилипли к лицу и потеряли прежний блеск, кожа бледного болезненного оттенка, руки посинели, вен почти не было видно, губы потрескались, а сам парень время от времени болезненно стонал и что-то говорил. — Он бредит, — сказал Лип, и потер глаза. — Сколько уже времени он так спит? — Полчаса, примерно, — ответила Фиона. — М… Ми-к… — простонал Йен. Его тело начала пробивать дрожь, а сам он неспокойно лежал на кровати. Милкович в панике схватил того за руку и погладил большим пальцем ладонь. Парень успокоился, хотя всё ещё дрожал, а потом медленно открыл глаза. — Йен? Йен ты меня слышишь? — взволнованно спросила Фиона, пока парень оглядывался по сторонам. Собравшиеся обступили его, образуя плотный замкнутый круг. Прям, как их отношения… Все так и хотели посмотреть, что происходит. — Да, — ответил он, хотя это больше было похоже на хрип. — Пить. — Сейчас. — Дебби быстро побежала вниз, а через несколько минут вернулась со стаканом воды. — Вот. Осторожно, — приговаривает старшая Галлагер, поднося к губам парня жидкость. — Лучше? — Да, — отвечает он, и это уже больше похоже на нормальный голос. Он снова осматривает всех, и только потом замечает Микки и их сцепленные руки. Его глаза расширяются, дыхание учащается, но легкие душит кашель, поэтому он не успевает ничего сказать. Проходит ещё немного времени, пока он снова может говорить. — Оставьте нас, пожалуйста, — просит он, а Галлагеры взволнованно смотрят на него. — Всё будет нормально. Проходит ещё несколько минут, пока Фиона не закрывает дверь, оставляя их вдвоем. И Микки понимает, как сильно скучал по этому ебанному Галлагеру, по его рыжим волосам и веснушка, по его рукам и глазам. В этот момент Милковичу хочется убить себя, потому что его чувства — это один сплошной пиздец, а ещё потому, что Йен не убирает руку, продолжая её сжимать, и от этого внутри всё тоже сжимается. — Я не буду спрашивать, когда тебя выпустили и что ты тут делаешь, — говорит Йен. — И прощения тоже просить не буду. — Будто кто-то просит, — фыркает Милкович, пытаясь забрать свою ладонь, но рыжик только крепче сжимает её. — Не смей уходить сейчас, раз пришел сюда, — шипит он, а потом начинает кашлять. Одной рукой, та, которая не держит Микки, он достает салфетку, кашляя в неё. Милкович думает, что это ни к чему, но когда видит кровь, ему снова становится страшно. — Что с тобой? — спрашивает он. — Рак легких, — коротко отвечает Йен и снова ложится на кровать, смотря в потолок, и Мик будто на себе чувствует, как он думает. — Йен… — начинает Милкович, но его перебивают. — Знаешь, в последние дни я много вспоминаю, и меня убивает ещё и чувство вины. Я был не самым лучшим экземпляром… — говорит Галларег, а потом заходится в новом приступе кашля. — Они все говорят, что я поправлюсь, но я знаю, что не доживу и нескольких дней. Боюсь, даже сегодня вечером я попрощаюсь со всеми. — Он снова кашляет и на этот раз сильнее. — Вчера я вспоминал о нас. Знаешь, дерьмовые воспоминания. — Микки отводит взгляд. — Нет, не в том смысле, Мик. Я думаю, что было бы, если бы тогда я не отшил тебя. — Йен, лучше не надо, — говорит Милкович, но так и не оборачивается к рыжеволосому. — Посмотри на меня, Микки. — Голос Йена звучит как-то надрывно и шепотом. Его голос хрипит и Милкович не может противиться. Он оборачивается и смотрит прямо в серые глаза. Больно… И кажется, болит не только сердце, но и все тело. — Ты — ебанная сука, Галлагер! Ты же обещал ждать меня! — говорит Микки с надрывом. — И я дождался, — отвечает Йен, немного улыбаясь. — Я посплю. Не уходи никуда. — Не уйду, — отвечает Милкович, и только после этого Галлагер проваливается в сон. Он спит добрых два часа, временами просыпаясь от кашля и снова проваливаясь в сон. У него очень низкая температура и Микки кутает его в два одеяла. Ему хочется лечь рядом и прижать это тело к себе, как раньше, но что-то останавливает. В комнату по очереди приходят Галлагеры, осматривают брата и уходят обратно. А Микки сидит… Сидит и ждет неизвестно чего… К вечеру Йену становится хуже. У него почти нет давления и Микки трудно прощупать пульс. Дыхание его перерывчатое и он почти не двигается на кровати. Не спит, но глаза закрыты. Микки чувствует неладное и зовет остальных. В комнате снова людно, каждый что-то говорит, о чем-то шепчется. Милковичу, вообще, плевать, но этот шум ему быстро надоедает, и он говорит всем заткнуться. Йен легко благодарно улыбается, а потом начинает кашлять. В комнате тихо и это единственный звук, который нарушает тишину. Спустя несколько минут он смотрит на Микки, как тот стирает кровь с его губ, и пытается что-то ему сказать. Потом закрывает глаза и минут пять их не открывает. В комнате чувствуется смерть и каждый из присутствующих знает, что это конец, но что-то держит Йена здесь. Он приходит в себя и снова хочет что-то сказать. Микки наклоняется к нему и слышит еле разборчивый шепот… — Люблю тебя… — у Милковича широко распахиваются глаза, в то время как у Йена они закрываются. Он кашляет снова и его дыхание становится перерывчатым. Микки смотрит на него, а потом наклоняется ближе. — Эй, что ты?.. — кажется, это голос Фионы, но парень слышит его, как через вату. — Люблю тебя, — отвечает он. Йен выдыхает в последний раз. Спокойно, умиротворенно, будто всё так и должно быть, с небольшой улыбкой на губах. А Микки понимает, что уже всё и в последний раз целует его в губы, запечатляя на них свою любовь, запечатывая сердце, оставляя душу… За спиной слышаться крики, плач и кто-то уводит его в сторону… Но Микки всё равно… Он не помнит, как проходит похороны и поминки. Он с трудом помнит, что на нем было одето, и что он говорил. Он не помнит, как и где был. Он замер, как замерла и его жизнь. Спустя несколько дней он понял, что находится в доме Галлагеров и лежит на кровати Йена. Микки думает, что ему пора уйти, но когда он говорит об этом Фионе, та только машет головой в знак отрицания, говоря, что он единственное напоминания о хорошей жизни Йена. Микки даже сложно отрицать что-либо, поэтому он просто кивает, берет чашку кофе и идет обратно в комнату. Ещё через несколько дней он решает посмотреть вещи его рыжика и находит дневник. Читать его интересно, но слишком больно, и Милкович иногда ловит себя на том, что плачет. Спустя неделю, к нему молча подходит Фиона и протягивает какое-то письмо. Он с опаской на него смотрит, а потом, открывает. С первых строк на глазах появляются слезы, и он всячески старается их стереть. Ничерта не получается. Тогда Микки просто смаргивает их и читает дальше. Когда доходит до конца, он просто бросает бумажку на пол и кричит. Кричит долго и надрывно. До боли в горле, до боли в легких, до боли в сердце… Никто не приходит, хотя за дверью слышны шаги. Микки матерится, снова перечитывает письмо, на этот раз, сидя за столом. Опять доходит до конца и опять матерится. — Чертов, Галлагер! Ненавижу! — он громко хлопает дверью и выбегает из дома. Ему в след смотрят Фиона и Лип. Возвращается он только поздно ночью. В комнате спят Лиам и Карл. Занавески не закрыты и свет от уличного фонаря освещает стол и письмо на нем. Микки вновь читает его, а потом просто падает на кровать, повторяя лишь одно слово: «Ненавижу». А утром, когда он просыпается от надоедливого солнца, ему уже легче и сердце не так рвет. Он даже немного улыбается, смотря на фото Йена, которое стоит на тумбочке. Замечает нетронутое письмо и снова перечитывает, на этот раз только последние строчки. А потом идет в душ и завтракать. Пора наверстывать то, что он упустил за последние восемь лет. А те слова, что написал ему Йен, отпечатываются на сердце. «Я закажу в Аду нам место на двоих. Только прошу, Микки — ЖИВИ!»