Nothing but you

Мэттью шел по длинному коридору Лондонского института, решительно смотря вперед, сердце его отбивало мерный, грубый ритм где-то в желудке, а перед глазами все плыло, сливаясь в единое пятно, стоило ему слишком резко завернуть за очередной угол. Руки слабо дрожали, но он не обращал на это никакого внимания, всегда веселый и добрый сейчас он напоминал, как никогда, свою мать, которая полная уверенности расправляла плечи и шагала по залам, как и положено Консулу. Он все еще не переоделся, оставаясь в боевом облачении и чувствуя сырость, которой пропитал его ледяной дождь. Она пробиралась в самое сознание юноши, мутными каплями скользя по внутренностям, и вызывала бы отвращение, если бы его мысли не занимало куда более важное. Здесь, в самом сердце туманного Альбиона, Мэттью смотрелся чужеродно, будто бы не вписывался в промозглый Лондон и его затянутые серые дни, в отличии от Джейми. От упоминания даже в голове имени парабатай, охотник ощутил, как страх сильнее сковал внутренности ледяными пальцами, ни оставляя и намека на прежнюю беспечность юноши. Будто бы никогда не существовало того Мэттью Фэйрчайлда, который умел одной обворожительной улыбкой покорять людей, того человек просто нет, есть только задыхающийся ужасом, сломленный надуманными страхами мальчик, даже его светлые волосы сейчас словно пропитала серость. «С ним все в порядке» — бесконечно повторял себе Фэйрчайлд, так сказал Безмолвный Брат, которого дядя Уилл немедленно вызвал в Институт. Тот себя ждать не заставил, иначе Джем не мог поступить. Он осмотрел своего юного теску и успокоил просиживающих у кровати тетю Тессу и Люси. Мэттью слышал это, хотя его и не было рядом с лучшим другом, было слишком сложно пересилить себя и отогнать страх, увидеть обратное, подойти вплотную. Сейчас, когда все уже оставили пока еще не проснувшегося и отдыхающего Джеймса, ноги сами вели его туда, вынуждая все прибавлять скорости и застыть холодной решительности в зеленых глазах. Это случилось слишком неожиданно, потому что все были уверены в благополучном исходе легкой схватки. Их тренировали достаточно хорошо, да и сами по себе юные охотники были наделены отличными способностями. Уильям уже позволял своему сыну и его парабатай убивать демонов под личным присмотров ничего не упускающих глаз. Опасность была сведена к минимуму, особенно для Джейми, ведь в тень не так просто попасть. Заброшенный замок за пределами Лондона казался им ужасно интересными, всю дорогу до него, Мэттью шутил, что там друг точно потеряется, если найдет хоть одну книгу. Проверка места была нечто вроде боевого крещения, старший Эрондейл был с ними, чтобы проследить и убедится в том, что слухи всего лишь слухи. Они были расслаблены и позволяли окутать путь легкими шутками и историями. Все произошло прямо в гостевом зале, чье величье теперь было накрыто паутиной и превратилось в руины. Их окружили Иблис и именно в секунду, когда черный дым с яркими глазами сформировался вокруг, Мэттью впервые не пожалел, что их заставили нанести знаки, несмотря на полную безопасность. Он схватился за свой лук привычным движением руки, ему нравилось это оружье, именно так было проще всего отслеживать врага с расстояния, контролировать ситуацию. Правда это было не слишком уж действенно сейчас, вот Джейми сразу же верно вытянул клинок, хоть отец и приказал им отойти немного дальше и прикрывать его: Уильям Эрондейл осознавал опасность, Иблис всегда нападали группой. Они славно справлялись, все шло как надо, как должно было быть. Мэттью был абсолютно уверен, что уже скоро сможет пошутить об этой быстрой схватке, но дядя Уилл отошел слишком уж далеко, а Джеймс заметил движение быстрее своего парабатай. Он обратился в тень, Фэйрчайлд прищурился, чтобы следить за ним, как делал всегда и приготовился пустить стрелу любой твари оказавшейся за спиной друга. Дальнейшее он помнил слишком уж мутно, все еще возвращаясь к тем секундам, чувствуя шум крови у ушах, глушащий все вокруг. Вот тень двинулась к последнему клубку дыма, а через мгновение уже Джеймс из плоти и крови вскрикивает. Ужас застыл вместе с прекратившем биться сердцем, Мэттью просто не успел заранее заметить, что произошло, решив потратить ценные секунды на осмотр периметра. Дядя Уилл расправился со стоявшем по правую руку Иблис одним безжалостным движением руки и склонился над сыном. Мэттью не дышал, чувствуя, как горло разрывает от панического безмолвного крика. Он никогда не был трусом, скорее даже наоборот: был смел и не боялся смотреть прямо в глаза обидчикам еще в академии, но ничто так сильно не действует на людей, как страх за самых близких. Это было схоже с переживаниями об отце, когда он только покинул дом и каждую ночь думал, что Генри просто не заметит, как горит его рукав, только сейчас все было в стократ хуже. Мир вокруг внезапно сократился, превращаясь в одну пульсирующую точку, смывая сознание одним взмахом и заставляя понять, насколько ты бессилен, насколько не важно все это: книги, музыка, люди — все обращается в прах, тень, ничего кроме Джеймса не существует. Уильям уже готов был нанести руну сыну, но Мэттью оказался быстрее, впервые за сегодняшний день почувствовав себя как тень, как должен быть Джейми. Он нанес Иритаце, которая засияла золотым и поднял беспомощный взгляд прямо на отца парабатай. Он ожидал увидеть там обвинение, но ничего кроме страха в голубых глазах Эрондейла не было, точно такого же как и у него самого. Это чувство, способное убивать людей только своим наличием. «Если ты боишься, ты уже проиграл» — где-то вычитал Фэйрчайлд, и сейчас в полном мере красок осознал правдивость этого выражение, потому что дрожь не прекратилась и никакое количество опасности вокруг не могло прогнать этот тремор. Джеймса доставили в институт, проверили на яды и все оказалось в порядке, ему нужно было лишь крепко поспать. Слова Безмолвного Брата успокоили и Уилла, который выдохнул с облегчением и смог оставить комнату. Только Мэттью всего этого было мало, он винил себя и проклинал, он не имел права отводить взгляда и обязан был следить за тенью. Это подпитывало его волнение, он должен был, обязан, все это крутилось в голове, пока он стоял в коридоре неподалеку от комнаты парабатай, все еще не в состоянии увидеть воочию. Раны были не так серьезны и Джеймса оставили в своей спальне. Мэттью видел, как все вышли и оставили юного охотника отдыхать. Тогда он услышал голос у себя в голове, прохладный шепот: «Ты не виноват». Безмолвные братья никогда не пугали Мэттью, а уж тем более Джем, который был в институте часто и вызывал только доверие, но сейчас отвечать Фэйрчайлд не хотел. «Посмотри на меня», — охотник поддался, хоть и глаза Брата были закрыты, «Ты не виноват», — настойчиво повторил в голос и Мэттью показалось, что в нем звучит что-то большее, чем обычные речи Безмолвных братьев, может быть, понимание? Он встряхнул светлой головой и молча продолжал смотреть, отгоняя мысли, всего лишь кажется. «Пойди к себе и согрейся у камина, Джеймс не будет рад, если ты заболеешь» — а вот сейчас он уловил насмешку, но отказывался признавать интонации Джема, кивнув и все же подчиняясь отправился к себе. Просохнуть ему в общем-то не удалось, усидеть за книгой не вышло. Он пошел обратно к спальне бездумно, ведомый своими переживаниями и вот наконец добрался до нее. В комнате оказалось довольно темно, только луна отбрасывала свет на проход между кроватью и камином, а Джейми спал. Мэттью выдохнул со вселенским облегчением, только когда взял руку парабатай и заметил мерное дыхание друга. Желание заботится о нем было слишком уж огромным, таким большим, что его нельзя было уместить не то что внутри, но и в целом здании Лондонского института. Убедившись, что все сейчас в порядке, он мог позволить себе дышать ровнее и просто рассматривать лицо парабатай. Он помнил ту идиотскую кличку, которую Алистер закрепил за Джеймсом в самый первый день их встречи, он был ужасно не прав. Джейми был красивым, Мэттью не смог бы переубедить в этом никто, он уж точно разбирался в красоте лучше кровожадных дураков, мечтающих только разрушать. Его парабатай был вряд ли сравним с самым лучшими пьесами или наполненной солнечным светом поляной в лесу чудесным летним днем. Джеймс был похож на Лондон, пускай в городе Фэйрчайлд и чувствовал себя чужим, он не мог отрицать, что он завораживал, также, как и Эрондейл, проникал в свое нутро и оставался там, подобно лучшим стихам. Он коснулся темных прядей, растрепавшихся на подушке и улыбнулся, вспоминая, как друг возмутился количеству его расчесок. Это были забавные времена, которые вроде были и недавно, а вроде бы и так давно. Далеко от их нынешнего доверия друг другу, в тот день когда Алистер прозвал Джеймса уродом, а Мэттью услышал, как он говорил об Уальде, Фэйрчайлд был уверен, что хочет с ним общаться. Мало сумеречных охотников могли так легко разбираться с цитатами из книг примитивных, ему было интересно. Только надменный Эрондейл никак не хотел замечать попыток Мэттью обратить внимание и этим раздражал. Тогда у него было не мало поводов злиться на Джейми, которому было наплевать на него. Все, всегда и абсолютно все попадали под магию очарования Фэйрчайлда, только не он. Мэттью не один час ломал голову над странным феноменом, в такие минуты он даже меньше вспоминал о том, как сильно ему нужно попасть домой. Он наблюдал за Эрондейлом, пока тот часами просиживал на заброшенных лестницах и читал свои книжки, пытаясь понять его. Все то было безуспешно и у Мэттью было слишком уж много забот, чтобы желание подружиться притупилось. До того самого дня, когда они не поговорили под дождем и все не изменилось. Они становились с того момента настоящими друзьями, Джейми оказался именно таким интересным, каким показался в первый день, но помимо того и затягивающим как черная буря. Мэттью заботился о близких, об отце особенно тщательно, потом в академии о Кристофере, но оберегать Джейми становилось для него необходимостью, маниакальной тенью. Когда рядом был друг ему было спокойнее, он охотно участвовал в тренировках, веселился и готов был метко язвить каждому, кто заикался про «демонические глаза». Стоило только ему оказаться на уроке без Эрондейла, как он снова начинал хамить и отказываться участвовать хоть в чем-то, влияние друга было так очевидно, что скрывать не получалось никаким образом. Это замечал даже Томас, но Мэттью не мог остановиться, не чувствовал никаких ограничений и был не в состоянии заметить, что уже слишком сильно зависит от друга. Теперь, когда ему не нужно было наблюдать молча за читающим Джеймсом, а он мог говорить с ним, он слишком уж упивался этим временем. Необходимость быть рядом с ним пересилила даже важную мысль о возвращении домой. Когда он понял, что Джеймса исключат, то его накрыло паникой не сравнимой ни с чем, будто кто-то окунул его под воду и удерживал там. Он не мог оказаться без него, Мэттью даже не задавался вопросом почему, просто знал это и все. Ни за что он не останется здесь. План со взрывом южного крыла родился легко и быстро, а когда он вышел на площадку прямо к карете Уильяма Эрондейла, то готов был сказать что угодно, лишь бы довести план до конца. Хотя он, итак, точно знал, что скажет. Мысль о парабатай появилась также просто и естественно, как и взрыве. Джейми был его лучшим другом, был тем, кому он доверял без оглядки и тот, о ком хотелось заботиться, за кем он мог наблюдать часами и ночами разговаривать о чем угодно, рассказывая о красоте звезд и слушая о прочтенных книгах. Такими ведь и должны быть парабатай, тогда Мэттью был уверен, что именно такая связь идеальное решение для них. Он ошибался. Этого было ему недостаточно, маниакальное желание оберегать Эрондейла оказалось куда сильнее простой братской связи, куда сильнее всего. То, что он чувствовал было больше: нежность, клокочущий комок трепета. Джейми был для него целым миром, о котором он не желал говорить никому, все время и вся теперешняя жизнь вертелись вокруг него. Не имело значения, как далеко он от дома, что здесь нет ни мамы, ни отца, ни даже старшего брата, тут был Джейми и этого Мэттью было достаточно, чтобы оставаться счастливым. Он знал, что испытывает, понял это уже здесь, в серых стенах лондонского института, именно они, чужие и незнакомые, и помогли ему понять, что он сорвался и бросил все только ради Эрондейла, а еще Мэттью знал, что не имел права даже мысленно произносить этих слов, потому что они были парабатай. Парабатай — для Фэйрчайлда это стало одновременно и подарком, и наказанием. Теперь он был навсегда связан с Джейми, связан настолько, что никто и ничто не могло их разлучить, но какова была плата за это. Мэттью грустно улыбнулся и отвел несколько прядей с лица спящего друга, всматриваясь и понимая, что готов расплачиваться всю свою жизнь, зато он всегда будет тем, кто лечит Джейми лучше других, кто защищает его, кто разделяет с ним свою силу и оно того стоило. Клятва парабатай до сих пор звучала в его голове и Мэттью воспринимал ее по-своему, не как священные слова для создания самых сильных уз, а скорее, как красивые стихи, всем сердцем посвященные Джейми, которые светящимися строчками прожигали самое сердце. — Посему будем мы с тобой на этой земле единым целым, — почти беззвучно прошептал Фэйрчайлд и склонил голову немного на бок, чтобы видеть, как свет падает на темные волосы. Джейми глубоко вдохнул и распахнул глаза, Мэттью в то же мгновение отдернул свою руку и молчаливо уставился прямо в горящие золотом глаза друга. — Мэттью? — хрипло произнес Эрондейл и приподнялся на локте, еще сонно осматриваясь вокруг, — Что я тут делаю, что случилось? — он снова уставился прямо на собеседника и Фэйрчайлд улыбнулся устало, готовясь поведать в самой легкой и шутливой манере, как друг заставил переживать весь институт. — Ты, — уже было начал блондин, когда Джейми нахмурил темные брови и коснулся рукава друга, чья рука еще лежала на постели. — Почему ты весь сырой? — парабатай смотрел прямо в зеленые глаза и желал получить ответ немедленно, правда уже неизвестно на какой вопрос точно. — Промок от слез, пока был в трауре по тебе умирающему, — усмехнулся Мэттью и подмигнул, — Но ты снова сразил меня своей устрашающей силой выживания, а теперь спи. — Иблис, — понимающе протянул Джеймс, который вовсе не собирался спать, вспоминания произошедшие события и рассматривающий своего визави. Мэттью согласно кивнул, замечая осознание и продолжал улыбаться. — Да, ты меня напугал, твои способности подвели тебя впервые и вот, пришлось даже твоего дядю вызвать прямо из подземелий, — Джейми явно оценил обстановку и понял, что все самое страшное уже позади, а сейчас ночь. Он перехватил своего парабатай за руку и хмыкнул. — Раздевайся, — Фэйрчайлд удивленно вскинул бровь на такое заявление и уставился в безмолвном вопросе, — Сейчас ночь, ты еще тут, и твоя куртка насквозь промокла, так что раздевайся и ложись, пока я не передумал, — устало протянул Джеймс, сон снова начинал его захватывать. Мэттью стеснительностью не отличался и потому скинул холодную куртку, задумываясь, почему не сделал так раньше и лег поверх одеяла, рассматривая Эрондейла теперь куда ближе. Такое редко бывало. Они молчали, Джейми уткнулся в подушку и явно засыпал, Мэттью оставалось только пялится в его затылок и поддерживать тишину. Сейчас стоило бы пошутить и посмеяться, но отчего-то не хотелось совсем. Это было странно, он всегда умел метко подбирать слова, выцепляя самое забавное, но видимо усталость за день наконец то догнала и его. Эрондейл дышал ровно, но вдруг снова распахнулся глаза и повернулся, теперь лежа прямо напротив своего парабатай. — Мэттью, почему ты их повторил? — прошептал он очень тихо, стараясь разглядеть ответ в зеленых глазах, прежде чем услышит его. Он сразу понял, о чем речь, видимо Джейми все же услышал шепот строчки из клятвы. Ответ был совсем не сложно придумать, ведь они парабатай, он переживал за друга и готов отдать свою жизнь за него, согласно священным словам. Его собственное мнение совпадало со странными рифмами, оно было даже сильнее и больше связи, потому Фэйрчайлд бы не соврал. Но он не отвечал, тянул от чего-то и ловил себя на странном ощущение, будто бы его собеседник что-то понимает, такое уже было сегодня в коридоре с Джемом. Золотой огонь взгляда Джеймса отражал сейчас что-то другое, будто бы разобрался в сложных строфах латинских букв и нашел в них что-то свое. Мэттью даже стало не по себе, конечно же его друг никак не мог знать о его чувствах и мыслях, но сейчас было так, будто бы знает, будто бы видит всего его насквозь и понимает. Принимает. — Куда пойдешь ты, туда пойду и я, — зашептал Джеймс и накрыл ладонью предплечье друга, сжимая место, где на коже была выжжена руна, его голос звучал уверено, а сам он не отстранялся, разделяя одну подушку с другом, — Когда умрешь ты — тут же умру и я. Где похоронен ты будешь, там и я найду свой последний приют, ибо так повелел сам Ангел, а я во всем покорен его воле. Посему будем мы с тобой на этой земле единым целым., — кожу жгло от прикосновения сквозь ткань, Фэйрчайлд был уверен, что она сейчас пульсирует бешеным ритмом крови, что гонит, сорвавшейся с невидимых цепей сердце. Тихие слова буквально оглушили, сильнее, чем когда их произносили вслух на церемонии, они будто живые пробирались в его душу и накрывали ее теплой пеленой. — Пока смерть не разлучит нас, — прошептал вместе с ним последнюю строчку Меттью и понимал, что каждое произнесенное слово значило для Джеймса тоже больше. Он не знал, откуда у него это знание, эта уверенность, но то что друг вкладывал, то как сжимал пальцы на предплечье, где сам оставил руну. Мэттью просто знал. Эрондейл закрыл свои глаза снова, отрывая его от этих самых знаний и уткнулся в плечо друга, видимо засыпая. — Джейми? — прошептал едва слышно Фэйрчайлд, надеясь, что друг все же уже уснул. Но тот услышал его и ответил также тихо в тон: — Да? — Пока смерть не разлучит нас, — снова шепнул Мэттью и коснулся губами вскользь виска лучшего друга, осознавая, что и любить своего парабатай он тоже будет, пока жизнь не покинет его тела. Он почувствовал, как Джейми улыбнулся и заснул. Ферчайлд ощутил это кожей, мимолетное прикосновение и сам растянул губы в улыбке, наконец позволяя усталости завладеть собой полностью и тоже отправится в сон, самый спокойный, который он мог только вспомнить в своей жизни.