Греховный дуэт

У Ичимацу есть лишь две слабости, и каждая сжигает его дотла. Четвёртый близнец практически не дышит, завороженно наблюдая за тем, как капли крови, сливаясь в тончайшие струи, стекают по руке, попадая между пальцами, и глухо капают на плитку ванной, растекаясь по ней алыми лужицами. Кровь, обжигающе-горячая, обволакивает кожу и застывает, приятно стягивая её и постепенно охлаждая. В воздухе уже отчетливо слышен запах железа, такой насыщенный, что у парня появляется маленькая одышка от безумного наслаждения и возбуждения от вида и запаха собственной крови. — Нет, — Ичимацу приглушенно выдыхает и закусывает губу, заметив неуверенность на лице старшего брата. — Не останавливайся. Карамацу, впервые услышав голос близнеца за всё то долгое время, что они находятся на полу ванной, вздрагивает и поднимает взгляд, чтобы убедиться, что тот действительно в порядке. Младший лишь смотрит в ответ своим фирменным безразличным взглядом, однако теперь в его глазах читаются странные, непонятные, неизвестные старшему желание и похоть. Брюнет осторожно вонзает конец лезвия канцелярского ножа в нежную кожу на тыльной стороне запястья младшего брата и медленно ведет вверх, пристально наблюдая за всеми своими движениями. Ичимацу, ртом хватая воздух, старается держаться в сознании до последнего, специально не закрывая глаза. Пальцы оледенели так сильно, что потеряли какую-либо чувствительность, словно их и вовсе нет, и Мацуно знает, что скоро рука онемеет настолько, что он перестанет что-либо чувствовать. Обжигающая боль раздирает кожу на тысячи мелких частей, Ичимацу с силой жмурится, закусывая губу, но продолжает молчать, позволяя брату вести алеющую дорожку всё выше, наблюдая за его кропотливой, аккуратной, буквально ювелирной работой. На мертвенно-белой коже алый цвет крови выглядит особенно прекрасно и поистине волшебно. Карамацу больше не останавливается, зная, как сильно это нравится брату. Брюнет досконально изучил его тело и точно знает как нужно резать вдоль, чтобы не задеть вены. Ичимацу откидывает голову назад, жмурясь от невыносимо приятной боли, разъедающей его руку. Ему не интересно, когда и как именно он понял, что боль приносит ему столько наслаждения. Да и если бы кто-то спросил, он вряд ли бы вспомнил точный день рождения своего первого пореза. Боль — его личный «криптонит». Чувствуя боль, он чувствует жизнь, которая пока ещё не покинула его израненное собственными руками тело. Чувствовать жизнь в его случае — единственное лекарство от бесцельно пролетающих дней в водовороте безделья и лени. Чувствовать боль, значит чувствовать жизнь, — негласное правило, на котором основано существование Ичимацу Мацуно. Но главной загадкой остаётся то, как проклятое соло превратилось в греховный дуэт. Ичимацу помнит лишь некоторые кадры той ночи, самые существенные, которые не могли не врезаться в память. Карамацу заходит в ванную и окидывает взглядом испачканный кровью кафель, прежде чем посмотреть на сидящего у ледяной стены брата. Это был первый и единственный раз, когда Ичимацу раскрыл кому-то свою маленькую тайну, пусть и совершенно случайно. Но в глазах старшего брата не было и капли укора. Парень, тяжело дыша, продолжает наблюдать за тем, как красиво играют блики от белой лампы в алых струях, и, к несчастью для себя, замечает как постепенно темнеет в глазах. Умоляя тело и разум продержаться ещё немного, Ичимацу стонет, и Карамацу понимает, что это его сегодняшний предел. Брюнет, опираясь на правую руку, отползает к стене, оставляя после себя внушающих размеров кровавую дорожку, и наконец прикладывается затылком к манящему холоду кафеля, чувствуя, как сильно пульсирует и леденеет левая рука. Единственная лампочка, наспех вкрученная в торчащий из потолка чёрный провод, ослепляет холодным светом, заставляя всё-таки закрыть глаза. — Ты чёртов псих, — Карамацу тоже нужно время, чтобы прийти в себя и привыкнуть к стягивающему ощущению от крови брата на руках. На губах Ичимацу появляется едва заметная, но до безумия искренняя улыбка, и Карамацу, устало выдохнув, покорно опускает голову, не в силах что-либо сделать. У младшего Мацуно нет разумных границ. Он действительно не в себе. В его голове нет ничего, кроме приятного чувства сжигающей боли и мягких, но очень сухих губ. Недолго думая, Карамацу садится напротив младшего брата, намереваясь в очередной раз прочитать лекцию о том, что всё что они делают — совершенно неправильно, но Ичимацу практически беззаботно наклоняется вперед, ловя губы своего садиста развязным поцелуем. Ичимацу больно давит на плечи брата, царапая их, и нехотя отстраняется, чтобы заглянуть в его глаза. Блестящая нитка слюны, соединяющая их губы, рвется, как только Карамацу снова целует Ичи, напрочь позабыв о том, что хотел сказать. Кара практически до крови кусает губы брата, слушая его стоны, прорывающиеся сквозь поцелуй, успевший стать влажным, и ни на секунду не жалеет о том, что вошел в ванную в тот злосчастный день. И в этот вечер Ичимацу, пусть и по-своему, пусть и очень странно, но счастлив, полностью игнорируя испачканную кровью ванную, третий час ночи и обжигающе-холодные пальцы. У Ичимацу есть лишь две слабости, и каждая сжигает его дотла.