"Не жалей умерших. Жалей живых. Особенно тех, кто живёт без любви..."
*** - Что с тобой происходит, Цума?.. Таджима всё-таки, к своему стыду, не сумел сдержать этот вопрос, рвущийся из глубины сердца. Слишком явными были перемены в поведении его любовника. Если тот чаще всего в своём отношении к самому Таджиме переходил из крайности в крайность, бывая то властным и подчиняющим, то нежным и почти трепетным, то теперь Учиха видел в нём лишь холод, словно некий провод, идущий из сердца и подающий живое тепло в тело, внезапно оборвался... или же в самом сердце что-то сломалось. Таджима заметил перемены в поведении Сенджу почти две недели назад. В тот день Буцума, которого и в обычном настроении было сложно упрекнуть в излишней словоохотливости, вовсе, кажется, не сказал ему ни слова - ни когда пришёл, ни когда взял - быстро и без особых прелюдий, ни когда уходил. Мысли его словно были где-то очень далеко, и Таджима, к своему неудовольствию, не сумел сосредоточить их на себе даже во время интимной близости. Тогда он, признаться, чувствовал жгучую горькую обиду, однако сумел побороть её. Но на следующий день всё повторилось. И после него - тоже... И после... Лишь спустя неделю после своего первого дня молчания Буцума сказал Таджиме что-то. Покинув его тело, рухнул на траву рядом с ним. Он долго смотрел в небо, виднеющееся из-за густой кроны деревьев. Таджима, который, уже и не надеясь на хоть какие-то перемены в его настроении, стал одеваться и вздрогнул от неожиданности, когда его руку, потянувшуюся за удачно лежащими под Буцумой штанами, бережно сжала рука Сенджу. Тот, спустя неделю абсолютного безмолвия, приблизив ладонь любовника к себе и нежно коснувшись её губами, сказал тогда только одно слово: - Прости... Этого слова и рассеянного взгляда, которым Буцума смотрел на ладонь Учихи у своего лица, с лихвой хватило, чтобы разом заменить все обиды Таджимы на серьёзное беспокойство о состоянии любовника. После того случая они не виделись четыре дня - им было слишком не до того. Таджиме, во всяком случае, точно. После тяжелых, изматывающих боёв то с одним, то с другим кланом он, как и все его соклановцы, едва доходил до своей палатки и, зализав раны, отправлялся на очередной совет... Однако всё это время он не переставал думать о Буцуме. На пятый день его что-то непреодолимо тянуло к ручью, где они всегда встречались. Покончив с делами и наплевав на глубокую рану от меча на ноге, делавшую каждый шаг серьёзным испытанием, он поддался этому притяжению. Как он и думал, Буцума был здесь. Он сидел, прислонившись спиной к стволу ближайшего дерева, и таким же расфокусированным взглядом, как и в день их последней встречи, смотрел на ручей, быстрое течение которого уносило на себе первые опадающие листья. Таджима подошёл к нему и тяжело опустился рядом, стараясь не потревожить раненую ногу. Не вышло. Он зашипел от боли и сжал руки в кулаки. Рана открылась, тёмная кровь стала быстро пропитывать бинтовую обмотку на ноге. Буцума заметил это. Он повернулся к Учихе лицом - бледным, словно осунувшимся, с тёмными мешками под глазами и порцией новых морщин, которых прежде не было. Таджима мгновенно позабыл о ране и, не выдержав, наконец задал давно терзающий его вопрос: - Что с тобой происходит, Цума?.. Буцума какое-то время снова молчал. Он бережно, стараясь не потревожить рану, выпрямил ногу Таджимы, согнутую в колене, и стал медленно распутывать обмотки. Таджима, едва дыша, наблюдал за ним. Он уже заметил - такую заботу о нём Сенджу проявляет лишь тогда, когда ему крайне паршиво на душе. В такие минуты он мог трепетно прижимать Таджиму к себе, целовать до умопомрачения нежно, пару раз даже доходило до того, что он шептал на ухо Учихи какие-то романтические глупости, что-то про любовь... Но никогда прежде Буцума не уделял его ранам такого внимания. Обычно он сурово "наказывал" Таджиму за любое увечье, серьёзнее царапины, полученное им в бою, наказывал так остервенело и жёстко, что Учихе после было крайне некомфортно сидеть. Оказывается, таким образом Сенджу своеобразно заботился о нём, заставляя его быть более осторожным в бою... А сейчас он молча лечил глубокую рану, пересекающую ногу чуть ниже колена. Светло-зелёная чакра вокруг его ладони приятно мерцала и успокаивала боль. Таджима невольно сглотнул, размышляя над тем, что же сейчас могло твориться в его голове... Что-то ведь заставляет быть его столь заботливым... Вскоре рана затянулась новой светло-розовой кожей, заметно контрастировавшей с собственной кожей Учихи. Буцума перевязал ногу Таджимы уже подсохшими обмотками и вдруг шёпотом ответил на давно заданный вопрос любовника: - Каварама и Итама погибли... Учиха мёртвенно побелел, глядя на затянутые пеленой скорби глаза Буцумы. Он, наверное, лучше любого знал, как относился глава клана к своим сыновьям... и лучше других знал, что он сейчас чуствует. Таджима невольно вспомнил лица старших сыновей, испачканные кровью; их открытые мёртвые глаза; их тяжесть, которую он чувствовал, неся на собственных руках сперва первого, потом - второго... Гробы с их телами, закопанные вместе с десятками других воинов... Учиха не знал, что говорить Буцуме - в его собственной душе слишком свежа ещё была боль, связанная с потерей старших сыновей. Всё, что он мог сделать, - это обнять его, крепко прижать к себе, словно стараясь оградить от всей этой боли, свалившейся на его плечи. Он подозревал в переменах любовника что угодно, но о подобном он и думать боялся... Случилось самое страшное из всего, что могла сотворить война... Однако от следующих слов Буцумы Таджима замер с широко распахнутыми от ужаса глазами, забыв даже, как дышать: - Итаму убили твои люди, Джима... Сердце Учихи пропустило несколько ударов. Вот, значит, что... Вот, что так давно терзает душу Сенджу. Таджима глубоко вздохнул, собираясь с силами. Он знал, что следующие его слова прозвучат, как жалкая попытка оправдаться, однако всё же произнёс их: - Я не отдавал приказа... Я никого не посылал, Цума... Он прерывисто выдохнул, чувствуя, будто его сильно ударили под дых. Следующие его слова были произнесены сорванным шёпотом, едва позволяющим понять их значение: - Прости меня, Цума... Буцума не шевелился в его объятиях. Его лица Учиха не видел, да и, признаться, опасался видеть. Если бы его сыновья пали от рук Сенджу... Нет, о таком Таджима не думал. Вряд ли он бы простил такое. И Буцума вряд ли простит... Таджима глубоко вздохнул, успокаиваясь. Сердце словно сжали мощные тиски. Боль Буцумы он пропустил через себя, разделив её надвое. Учиха осторожно приподнял его лицо, чтобы посмотреть в глаза... Каково же было его удивление, когда вместо ожидаемой ярости и презрения он увидел на лице любовника две крохотные, едва заметные слезы, стекающие по впалым, поркытым жёсткой щетиной, щекам... Таджима бережно стёр их и несмело коснулся губами лба Сенджу. - Я... я понимаю всё, что ты чувствуешь... Двое моих сыновей тоже погибли... Однако... нам нельзя ломаться, Цума, нельзя отчаиваться... У нас ведь ещё по двое мальчишек, которых нужно поставить на ноги... Может, кто-то из них станет когда-нибудь инициатором окончания этой войны... Буцума смотрел на него, не отводя взгляда. Таджиме от этого стало даже как-то неловко. Он хотел было продолжить говорить, но его прервал Сенджу: - Я ударил Хашираму, когда он сказал, что Каварама погиб напрасно... Я... - его дыхание оборвалось, он закрыл глаза и глубоко вдохнул, справляясь с собой. - Я знаю, он прав... Но я, в отличие от него, слишком слаб, чтобы это признать... "Каварама и Итами погибли, как герои" - этим я себя утешаю... Они храбро сражались, готовые к любому исходу, в отличие от меня... Я жалок... - Ты - отец, Цума... - мягко сказал Таджима, медленно проведя ладонью по его щеке. - Тебя поймёт каждый, у кого есть дети... А Хаширама... Он у тебя славный парень... Он сильный... Знаешь, Мадара постоянно бегает с ним... Кажется, они подружились... - Учиха вдруг улыбнулся. - Кто знает, может, когда-нибудь они, и правда, в некоторых моментах повторят нашу с тобой судьбу... Буцума понял, о каких таких "моментах" говорил любовник. Он глухо усмехнулся: - Вас, Учиха, нужно воспитывать... Хаширама для такого слишком мягкий... - Ты тоже мягкий, хоть и пытаешься это скрывать. - с той же улыбкой сказал Таджима, искренне радуясь, что сумел отвлечь Сенджу от его скорби. - Может, напротив, Мадаре придётся контролировать твоего сына, чтобы он не стал таким же грубияном, как ты... Сенджу с усмешкой покачал головой, но ничего не сказал. Таджима мягко сжал его руку своей. Он чувствовал, что должен ещё ко многому подготовить Буцуму... К тому, что рано или поздно, может быть, Хашираме и Мадаре придётся скрестить клинки, к тому, что один из них может не пережить подобного, к тому, что они - отцы - обязаны защитить тех, кого ещё могут... Он должен был, но не стал. Не сейчас, позже. Буцуме стоило хоть немного отойти от его нынешней боли. А он - Таджима - всегда будет рядом, чтобы помочь ему справиться с новой болью... Буцуме стало легче, заметно легче. Груз, давящий на его сердце, уменьшился вдвое. Боль, сжигающая всё внутри, теперь словно разделилась между двумя душами. Сенджу мягко отстранился от Таджимы и сам обнял его, посадив себе на колени. Учиха расслабленно прижался к его груди, ткнувшись лицом в плечо и обвив руками шею. Приняв на себя половину боли, гнетущей сердце любовника, он чувствовал, что сделал именно то, что должен. Слишком тесно были связаны между собой их судьбы, слишком сильно они были похожи... Оба - отцы, потерявшие двоих сыновей... У обоих остались ещё двое, которых необходимо было защитить... И оба были готовы на всё, чтобы сделать это... Сенджу дышал глубоко и ровно, каждый его вздох Таджима чувствовал своей кожей. Ладонь Буцумы осторожно гладила худое бедро Учихи, вторая рука бережно придерживала его за плечо. Буцума сам поражался тому, что не испытывал после произошедшего с младшим сыном никакой ненависти к Таджиме - тот так и оставался для него самым близким и необходимым человеком. Только он мог успокоить и утешить, только ему - главе враждебного клана - он мог открыть свою душу и сердце. Только он принимал его любым, каким бы он ни был: грубым и властным, подавленным и слабым, разбитым и жалким... От состояния души Буцумы отношение Таджимы к нему нисколько не менялось. Он оставался таким же понимающим и... преданным - только это слово приходило на ум Сенджу. Он был бесконечно дорог ему. И слова эти относились как к Таджиме, так и к Буцуме. Два отца, переживших гибель своих сыновей, ещё долго сидели в объятиях друг друга, не говоря ни слова. К чему слова, когда всё, что было важным по-настоящему, лучше всего передавалось через тепло соприкасающихся тел, через глубокое дыхание, касающееся кожи, через редкие, но очень нежные поцелуи... Общая боль словно ещё сильнее сблизила их, подарив дар читать мысли и чувства друг друга в абсолютной тишине. Тишина эта уже не была гнетущей, как в последние дни, наоборот - она наполняла души чувством спокойствия и умиротворения. На лицах Буцумы и Таджимы были улыбки - они сами не знали, что заставляло уголки их губ слегка приподниматься. Жизнь продолжалась. Её поток, подобно протекающему рядом с ними ручью, бежал быстро и безостановочно, унося на себе опавшие с деревьев листья... Каждый рано или поздно, подобно этим листьям, будет унесён потоком куда-то в неизведанные дали, в иные миры, откуда не возвращаются. А пока нужно продолжать жить, смиряться и любить, несмотря на боль. Смерть неотрывно следит за каждым, от неё не сбежишь и не спрячешься. Раз так, лучше идти по жизни с высоко поднятой головой; упав, вставать и продолжать свой путь, обходя тех, кто оказался слишком слаб и не сумел справиться с очередным падением. Конечно, можно протянуть руку помощи, но... нужно ли это кому-то? Да, нужно, но только тем, кто по-настоящему любит.Часть 1
10 апреля 2016 г. в 15:52