Я вернусь

Если бы я мог — я бы не стал возвращаться. Я бы нашел себе иное пристанище, другой дом, я бы ушел на другую сторону Земли. Если бы я мог жить и оставаться тем, кто я есть, где-то еще — я ни за что и никогда не вернулся бы в эти Проклятые Земли. Проклятые для меня, проклятые мной. Проклянувшие меня самого. Но у меня нет больше выбора. С каждым днем силы уходят. Они похожи на песок, который просыпается сквозь пальцы, они исчезают, словно вода, впитывающаяся в этот песок, и их не остановить, не поймать, не удержать. Мир людей наступает со всех сторон. Они запускают в небо свои самолеты, они пускают по железным грохочущим рельсам поезда, они протянули во всех направлениях мира невидимые линии, по которым передают слова и друг друга. Я понял, что я слабею. Что мне не выжить больше в одиночку, что мое тайное укрытие больше не спасет меня. Что однажды утром я проснусь полностью бессильным — точно таким же, как люди, что окружают мою обитель, подбираясь с каждым годом все ближе и ближе. Я знаю, что я — из последних. Мы расползаемся по дальним норам, по тайным убежищам, по мирам, сокрытым от глаз людей. Мы уходим — в кроличьи норы, в старые шкафы, в каморки под лестницей, уезжаем старыми поездами по запасным путям, улетаем с Западным Ветром, находим Неведомые Острова, уплываем на кораблях из Скрытых Гаваней — чтобы люди не могли подобраться к нам и разрушить волшебство, которое хранит нас. Каждый из тех, кто еще недавно оставался в этом мире, нашел свою дорогу. Каждый. Кроме меня. Меня не принял ни один из тех чудных миров, в который уходили волшебники. Четыреста лет я пытался найти себе пристанище, четыреста лет раз за разом меня отвергали, вышвыривали, захлопывали дверь перед моим носом. Это несправедливо. Каждый, каждый из тех, кому повезло, каждый, проживший на этой Земле хотя бы несколько сотен лет, сталкивался хоть раз с себе подобными и вступал в схватку. Кто-то выходил победителем. Кто-то становился проигравшим. Это закон природы, это жизнь в ее высшем проявлении, это борьба за место под солнцем, за кусок хлеба, за возможность чувствовать в своих руках чудесную силу, способную сокрушить горы, разлить моря и уничтожить миры. Или создать — в зависимости от того, что захочется. Я жил так же, как и все прочие. Я не сделал ничего такого, что было бы внове среди сильных этого мира. Я — такой же, как все. Я поступил так же, как поступил бы на моем месте любой. Там, где нет места двоим, может остаться только один. Любой волшебник, оказавшийся на моем месте, поступил бы так же. Те, остальные, поначалу хотели схватки. О да, я видел, как у двоих из них горели глаза. Как они ненавидели прочих, как хотели получить желанные земли в свое единоличное владение, и как они испугались, когда та старуха хладнокровно согласилась воевать! Жаль, что они отступили. Тогда было бы проще. Тогда, возможно, все досталось бы нам двоим… Я не хотел делить земли на шестерых. Мне было слишком мало. А он был согласен. Согласен на одну шестую. …Теперь у меня нет ничего, даже клочка, на котором можно было бы установить собачью конуру. Я был готов уничтожить их. И разделить землю на двоих. Он отказался. Он говорил о справедливости, о том, что кровь — плохое удобрение для счастья. О том, что он никогда не согласится со мной, и о том, что земля не примет меня. Он сказал, что сам отдаст свое сердце этой земле, чтобы земля приняла его. Глупец. Ну что ж… Все вышло так, как он хотел. Я боролся за себя. Так поступают и поступали все волшебники во веки веков. Но меня вышвырнуло оттуда. Меня изгнали, меня заклеймили позором. Все, что я успел — наложить забвение. Но земля сама изгнала меня. И с той поры ни одна земля, в сердце которой была хоть капля волшебства, не принимала меня. Поначалу это можно было терпеть, но теперь все кончилось. Волшебство иссякает. Скоро от него не останется и воспоминаний. И если то, что я задумал, сорвется, то у меня не останется никаких шансов. Я слышал легенду о проводнике. Путеводная нить… Тот, в чьих руках и сердце путеводная нить, придет в эти земли сам, когда его сердце позовет его, и приведет с собой тех, для кого его сердце открыто. Я мог попасть туда только одним способом. С Проводником. Я приложил много усилий, чтобы найти такого человека. А ведь его могло и не быть. Но мне повезло, и я нашел. И я вошел в ее сердце. Мне в лицо бьет встречный ветер. Здесь, наверху, холодно, просто немыслимо холодно. Но я не чувствую холода, напротив, в моем сердце горит жаркое пламя нетерпения. Я вижу впереди горы — их седые вершины манят меня, словно магнит. Над моей головой — чудовищный шар, наполненный легким газом. Он закрывает звезды и несет нас вперед, сквозь бурю, в страну, которая не ждет меня. Но ей придется меня принять. За это я благодарен своей Путеводной Нити. Когда я ступлю на землю вместе с ней, меня никто уже не вышвырнет оттуда, потому что я — в ее сердце. Ее сердце защитит меня. И я сделаю эту страну своей. Теперь я стал старше, я стал искуснее, теперь я знаю — как. И мне не придется совершать этот безумный обряд и отдавать свое сердце, которое привяжет меня к этим землям навсегда. Старикашка в зеленом пиджаке смешон и жалок. Он мнит себя волшебником, что-то болтает о доме и возвращении, но он немыслимо жалок, как и все люди. Он не опасен — он нелеп и глуп. Про него можно будет просто забыть. Он никчемен и не может ничего, кроме как лепить картонажи и шоколадных лягушек. Но… Есть еще Путеводная Нить. Как только Волшебная Страна станет моей, мне придется уничтожить ее. Чтобы она никогда и никого больше не смогла привести сюда. *** Элли смотрела вперед, с опаской поглядывая на огромные, чернильно-сизые тучи, которые были теперь очень близко. Казалось, можно протянуть руку и прикоснуться к их мохнатым холодным лохмотьям. Ветер свистел в ушах, пробирался под одежду, трепал крепеж баллона. Канаты скрипели, словно жалуясь на свою судьбу. Далеко внизу проносились пустынные степи, редкие дороги и поселки, и их огни в одно краткое мгновение мелькали и тут же оказывались далеко позади. Совсем недалеко уже гремела гроза: шквалистый ветер скручивал тучи в водоворот, сверкали молнии, вспарывая небо, гром раскатывался по степи, словно галька в туго натянутом барабане. Элли попыталась плотнее закутаться в одеяло. Гудвин предложил ей поспать, но спать не хотелось. Когда очередная огненно-белая молния освещала небо и землю, далеко впереди можно было разглядеть цепь Кругосветных гор, покрытых снежными шапками. Баллон несло над Великой Пустыней, и где-то внизу ветер сейчас сметал с барханов песок, а Черные Камни бессильно смотрели в небо, не в силах остановить упрямых путешественников. — Тебе холодно? — спросил Стив. Он неотрывно смотрел вперед. Казалось, его не пугали ни молнии, ни раскаты грома, ни ураганные порывы ветра. — Немного, — ответила Элли. — Но мне скорее тревожно. Пока мы собирались, пока ехали в Оклахому, пока готовили баллон… Этого не было. А теперь мне тревожно. Я не знаю, что ждет меня там, за цепью гор. Последний раз я была там ребенком. Все в Волшебной Стране казалось мне таким правильным. Настоящим, таким, каким оно должно быть, понимаешь? Стив осторожно кивнул. — Но я уже давно не ребенок, Стивен. И время от времени я ловлю себя на странных мыслях: а что, если все то, что я помню о Волшебной Стране — сон? Смутная память детства, в которой выдумка смешалась с реальностью. — Откуда такие мысли? — улыбнулся Стивен. — Ведь чудесам не нужны доказательства. Элли вновь коснулась пальцами серебряного свистка, висевшего у нее на шее. Когда-то давно она подарила этот свисток младшей сестре, но та вернула его перед отъездом в колледж. Просто молча вернула — ни слова не говоря, вложила его в руку Элли и накрыла своей ладонью. Сестры всегда хорошо понимали друг друга. Первое, что Элли сделает, когда окажется в Волшебной Стране — вызовет Рамину. Хочется верить, что эта почтенная Королева Мышей еще жива. И может, она развеет эту странную тревогу, что грызет сейчас сердце Элли — и грызет его сильнее с каждой милей, остающейся позади. — Не знаю, Стив. Элли отошла и села на низкую лавочку, привалившись спиной к стенке корзины. Плотнее закуталась в одеяло и стала смотреть на небо. Ветер стал тише, небо становилось все чище и светлее. Баллон летел на северо-восток, постепенно снижаясь и понемногу теряя в скорости. Далеко впереди небо постепенно розовело: снизу, из-за горизонта, поднималось солнце. Горы приблизились: их снежно-белые, сахарные вершины окрасились во всевозможные оттенки пурпурного и нежно-розового. Можно было рассмотреть отдельные скалы и ущелья, скачущих по склонам горных туров и туман, поднимающийся кверху из глубоких провалов. Где-то там, впереди, уже совсем близко, раскинулась страна, в которую так стремились путешественники. Гудвин, закутавшись в плед, присел рядом с Элли. Он смотрел то вперед, на Кругосветные горы, то вверх, на баллон, покрытый инеем, то на Стивена, который так и стоял, оперевшись локтями о край корзины, и не отрывал взгляда от горных вершин. — Дитя мое, — очень тихо произнес Гудвин, — ты уверена, что поступаешь правильно? — О чем вы, сэр? — так же негромко спросила Элли. — О твоем… спутнике, — Гудвин поежился. Между лопаток опять пробежали мурашки — его знобило. Гудвин взял еще один плед и укрыл им ноги. — Он… хороший человек, сэр. И я… мне очень хотелось, чтобы он увидел все те чудеса, что довелось увидеть мне, — тихо сказала Элли. — Ты действительно уверена в нем? — спросил Гудвин. — Да, разумеется, — растерянно ответила Элли. — У меня не было повода не быть в нем уверенной… Он не делал ничего такого, что позволило бы мне усомниться в нем. Но почему вы спрашиваете, сэр? Гудвин бросил осторожный взгляд на Стивена. Тот стоял, не двигаясь, словно окаменев в одной позе. Полы его расстегнутой куртки и концы шарфа трепал ветер, но юноша не обращал на это внимания. — Мне кажется, он совсем не тот, за кого выдает себя, дитя мое. Он гораздо, гораздо старше, чем ты думаешь. Когда я смотрю на него… У меня по спине бегут мурашки. Особенные, холодные, словно я смертельно боюсь его. Я испытал такое лишь однажды, дитя мое. Я тогда жил в Волшебной Стране. Это был мой поход против Бастинды. Ты знаешь, чем он закончился. Элли снисходительно улыбнулась и покачала головой. — Я думаю, вам действительно кажется, сэр. Стивен никогда не бывал в Волшебной Стране, он такой же житель Большого Мира, как я или вы. — Я буду чрезвычайно рад, если ты окажешься права, а я ошибусь, — тихо сказал Гудвин. — Но в последние годы я стал гораздо лучше разбираться в людях, Элли. Я стал видеть их — их мысли, желания и мечты. То, что они готовы сделать и на что готовы пойти ради достижения своих целей. И за последние годы я ни разу не ошибся. — Но вы ошибаетесь сейчас, сэр, — сказала Элли. — Я убеждена в этом. — Надеюсь, что ты права, — вздохнул Гудвин. — Но прошу тебя… Просто подумай. Так ли хорошо ты знаешь его, как тебе кажется. Элли не ответила. …Баллон летел над горами. Солнце окрасило его желто-оранжевые бока в цвет зари. Далеко внизу уже можно было разглядеть темную насыщенную зелень предгорий, искрящиеся ленты рек, крошечные домики жевунов и рудокопов, похожие на детские игрушки. Проплыли внизу поля поспевающей пшеницы, мелькнула узкая ярко-желтая нитка дороги, вымощенной желтым кирпичом. — Удивительная страна, — тихо сказал Стивен. — Я представлял ее себе именно такой. Гудвин подкрутил клапан, спуская часть газа, и баллон опустился ниже. Ветер дул равномерно и сильно, но уже не был холодным, не рвал стропы, не мотал корзину. Иней на канатах почти исчез. — Теперь будет теплее, — сказал Гудвин, сверяясь с компасом и вручную начерченной картой. — Если ветер не стихнет, через несколько часов мы будем в предместьях Изумрудного Города. Интересно, вспомнят ли меня жители? Впрочем, я не собираюсь теперь претендовать на славу правителя. Надеюсь, Страшила Мудрый позволит мне выстроить где-нибудь неподалеку от города скромное жилище, в котором я смогу жить столько, сколько мне будет отпущено. — Я не могу дождаться, когда увижу их снова, — прошептала Элли.— Рамина ошибалась. Она все-таки ошибалась! Далеко на горизонте в лучах утреннего солнца путешественники увидели легкое мерцающее светло-зеленое марево. …Изумрудный город выступил из утреннего тумана всем великолепием своих изящных башен и шпилей, украшенных крупными изумрудами, в которых играло солнце. Воды канала, окружающего город, были тихи и спокойны, паром мерно покачивался на длинных пологих волнах. По мере приближения к городу Элли охватывало ликование, но вновь к сердцу подступила странная, необъяснимая тревога. Словно случилось что-то такое, о чем она не знает, что-то такое, что может изменить все, что было в прошлом, и все, что может случиться в будущем. Баллон подлетал все ближе к городу, снижаясь и теряя скорость, и Элли увидела, как на балконы самых высоких домов стали выбегать люди. Они что-то кричали, махали руками, и вскоре ворота Изумрудного города распахнулись. Паром заскользил к противоположному берегу, и вскоре там собралась толпа. До путешественников донеслись крики: «Гудвин! Великий Волшебник Гудвин вернулся! Он прилетел с Солнца! Гудвин вернулся! Гудвин вернулся!!!» Гудвин снова подкрутил клапан, и баллон стал медленно опускаться. Когда до земли оставалось с десяток ярдов, он сбросил вниз бухту каната. Люди внизу поймали его и привязали к ближайшему дереву. Тем временем паром снова пристал к берегу, и Элли увидела Фараманта и Дина Гиора. Оба они уже были немолоды. Борода Дина Гиора стала почти белой, но выправка старого солдата не изменилась. Фарамант по-прежнему таскал с собой сумку с зелеными очками, хотя Элли показалось, что двигается страж ворот теперь чуть медленнее прежнего. Гудвин смотрел на ликующую толпу, на радостные лица Фараманта и Дина Гиора, и в его глазах стояли слезы. — Я вернулся, — прошептал он. — Я вернулся. Навсегда. — Но где же Страшила? — вдруг спросила Элли. — Где же он? Гудвин вгляделся в толпу, но Страшилу не увидел. — Где же он? — растерянно спросила Элли и вдруг, случайно задев плечо Стива, поняла, что его плечи стали похожи на каменные. — Гудвин! — Великий Волшебник Гудвин вернулся! — ликовали горожане. — Элли! С ним Элли, Фея Убивающего Домика! — подхватывали другие. — Сегодня Великий праздник! — Это чудо! Чудо! — кричали третьи. — Мы дождались! Мы дождались! — восклицали четвертые. Кто-то уже тащил с ближайшей фермы лестницу, кто-то скручивал в несколько рук канат, и вот баллон, наконец, опустился на землю. — Мы приветствуем вас, о Гудвин, Великий и Ужасный, — улыбаясь, произнес Фарамант, а Дин Гиор подал Гудвину руку, помогая выбраться из корзины. — Мы всегда верили, что однажды вы вернетесь к нам. Как приятно знать, что мы не ошиблись и что это свершилось! Люди толпились вокруг, спешили убедиться, что прибывший на баллоне человек — действительно тот самый Великий и Ужасный, который покинул Волшебную Страну двадцать лет назад. Большинство помнило его только по рассказам старшего поколения — ведь многие из тех, что сегодня встречали «Великого Волшебника», двадцать лет назад были еще детьми, а сорок лет назад, когда Гудвин в собственном образе пытался воевать с Бастиндой и Гингемой, и вовсе не появились на свет. — Фарамант, — воскликнул Гудвин. — Ты бессменный Страж Ворот, как я вижу, и сумка при тебе. Я хотел бы надеть свои очки. Ведь закон один для всех, не правда ли, мой друг? — Конечно, господин Великий и Ужасный Волшебник, — Фарамант торопливо открыл сумку, отыскал особое отделение и достал зеленые очки с биркой «номер 1». — Фарамант, — Элли с помощью горожан спустилась на землю, — я так рада видеть тебя! — Госпожа Элли, — воскликнул Фарамант. Его голос дрожал. — Вы ли это? Мы счастливы приветствовать вас и вашего спутника на нашей прекрасной земле. Мы всегда надеялись и верили, что вы вернетесь! И мы оказались правы! Люди вокруг шумели, толпа прибывала, восторгу горожан не было предела. — Стивен! — позвала Элли. Стив замер в корзине, словно и вправду окаменел. Его лицо побледнело, и он смотрел в одну точку — куда-то в толпу, за спину Фараманту, куда-то в ту сторону, где стоял Дин Гиор. — Стивен, спускайся же! Фарамант, а где же Страшила? — Госпожа Элли, — вдруг смутился Фарамант. — У нас тут не так давно случилось нечто очень странное… Так хорошо, что вы прилетели. Может, вы поможете ему… — Кому? — спросила Элли, пытаясь проследить взгляд Стива. И вздрогнула. Рядом с Дином Гиором стоял юноша, которого она никогда раньше не видела. Он был высок, ростом даже немного выше Дина Гиора. Пожалуй, он был одного роста со Стивеном. У юноши были светло-русые, почти соломенного цвета волосы, высокий лоб, ясные серо-голубые глаза, прямой нос и растерянная, но открытая и очень обаятельная мальчишеская улыбка. Юноша был одет в зеленый кафтан, штаны и сапоги фасона и цветов, принятых в Изумрудной Стране, но все это, видимо, шилось специально для него, потому что он был в полтора раза выше любого жителя Волшебной Страны — он был такого же роста, как люди из-за гор. Такого роста в Волшебной Стране были разве что самые высокие из рудокопов. Юноша растерянно переводил взгляд с Элли на ее спутника и обратно. В этом взгляде, да и во всем облике молодого человека чудилось что-то очень знакомое. Словно Элли знает его — и знает много-много лет. — Этого не может быть, — в изумлении произнесла Элли. Ее колени ослабли, и она была вынуждена опереться на протянутую руку Фараманта. — Но ведь это же… Это же… Фарамант кивнул. — Это я и имел ввиду, — негромко сказал он, и тут заметил, что юноша, стоящий рядом с Дином Гиором, не отрывает изумленного взгляда от спутника Элли, все еще не покинувшего корзину. Люди помогали Гудвину выгружать вещи, а Стивен словно не замечал этого. Элли увидела, как он побледнел, как на его красивом, с правильными чертами лице резко выступили скулы, а на щеках заиграли желваки. — Стив, что случилось? — спросила она, но Стив ее не услышал. — Не думал я, что встречу тебя прямо на пороге, — холодно произнес Стив совершенно чужим голосом. Элли никогда не видела и не слышала его таким. — Хотя мне стоило бы догадаться. Страшила! Мудрый! Чучело, получившее мешок отрубей вместо мозгов! Кажется, я подрастерял остроту мышления за четыреста лет, иначе я еще по ее рассказам сообразил бы, кто прибрал к своим соломенным рукам этот прекрасный мир! — Стив! — ахнула Элли. — Прости, малышка, — Стивен одним движением перемахнул через край корзины. — Не так я планировал начать свой путь по этой стране. Ну что же, братец Эйвинд… Не могу сказать, что рад тебя видеть. Я рассчитывал, что это проклятье невозможно будет снять. — Тем не менее я приветствую тебя на своей земле, — тихо сказал в ответ тот, кого Стивен назвал Эйвиндом. — И даже испытываю к тебе что-то вроде благодарности. Потому что я вспомнил. Вспомнил все, все до последнего мгновения, Сигвальд. — Стив! — Элли не понимала, что происходит. Наступила тишина. Люди вокруг умолкали и расступались, видя, что происходит что-то странное. Гудвин, чувствуя спиной противные мурашки, встревоженно прошептал Элли: — Я ничего не понимаю. Но тот, кого называют Эйвинд… — Это Страшила, — шепнул Фарамант. — Да, мой господин. Это именно он. Это его истинный облик. — Элли, — прошептал Гудвин, — ты видишь? Ты слышала? — Что? — прошептала Элли. Она смотрела, не отрываясь. Эйвинд и Сигвальд стояли теперь напротив друг друга — так близко, что, если бы каждый из них протянул руку другому, их ладони без труда соприкоснулись бы. Но они не протягивали рук. Сигвальд стоял, спрятав руки за спину и глядя исподлобья на Эйвинда. Эйвинд стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на Сигвальда спокойно и открыто. — Они похожи, Элли, — прошептал Гудвин. — Не слишком сильно, но достаточно! Ты понимаешь, что это означает??? И Элли увидела. Форма головы. Плечи. Руки. Брови, нос, скулы. Подбородок. Что-то еще в лице, неуловимое, меняющееся, что-то, что в лице Эйвинда, которого еще несколько месяцев назад все знали как соломенное чучело по имени Страшила, становилось спокойствием и мудростью, а в лице Сигвальда превращалось в самоуверенность и презрение. Она смотрела на человека, которого еще несколько часов назад называла Стивеном, и понимала, что его больше нет. И никогда не было. Образ растаял, растворился в рассветном тумане. — Но этого не может быть, — прошептала Элли. — Они действительно... — Братья, — кивнул Гудвин. — Несомненно, братья. — Нет, — прошептала Элли, понимая, что мир, выстроенный в ее мечтах, рассыпается, словно песчаный замок на ветру. — Это какое-то безумие… — Возможно. Но, к сожалению, боюсь, что и на этот раз я не ошибся, — прошептал Гудвин. — Ты неплохо устроился, Эйвинд, — Стивен, вернее, Сигвальд, стоял, прищурив глаза, и смотрел на брата, из-за плеча которого било Сигвальду в лицо утреннее солнце. — Правитель, Изумрудный Остров, дворец, драгоценности, подданные. Слава и почет. И кому — соломенному чучелу! Чучелу, которое, возникнув, должно было сгнить в ближайшей компостной яме после того, как его голову расклевали бы ненасытные вороны! — Станешь. Чучелом. Безмозглым, — тихо, с глубокой болью в голосе сказал Эйвинд. — На веки веков. Ты проклял меня. Проклял за то, что я не хотел войны. Проклял за то, что я отказался разделить власть на двоих с тобой и убить четверых ради этой власти. И ты проклял меня, чтобы остаться у власти самому, — Эйвинд поднял голову, и ветер взметнул его русые волосы, словно пламя. — Но у тебя не вышло. — Ничего, зато выйдет теперь, — Сигвальд взмахнул рукой, и Элли увидела, что в кулаке он сжимает тонкую, узкую костяную палочку. Они ни разу не видела этой палочки у Стивена… Впрочем, ведь Стивена больше не было. Элли с ужасом осознавала, что совершенно не знает того человека, что стоит сейчас на лугу и называет себя Сигвальдом. Люди вокруг замерли, не понимая, что происходит, не представляя, что теперь делать. Многие поворачивали лица к Гудвину, словно ища у него объяснения или ожидая помощи — ведь человек, называющий себя Сигвальдом, прилетел с ними. Но Гудвин выглядел таким же растерянным, как все остальные. Сигвальд яростно взмахнул палочкой. Пахнуло холодом, сильный порыв ветра толкнул людей назад, и изморозью по траве очертило круг, в центре которого оказались Эйвинд и Сигвальд. Травы и цветы внутри круга мгновенно ссохлись, пожелтели и трухой осыпались на землю. Гудвин, Элли и Фарамант бросились к кругу, но словно натолкнулись на невидимую стену, отделившую их от братьев. — Что происходит? — воскликнул Фарамант. — Кто это? Я ничего не слышу! Элли не отвечала. Внутри круга взметнулся мириадами снежных искр белый вихрь, охватил братьев, завертел, закружил вьюгой посреди лета, вырвался наружу, засыпая снегом всех, кто стоял поблизости, метнулся куда-то в сторону и с резким свистом исчез. Снежный вихрь опал. Посреди него стоял Эйвинд — сам бледный, как снег. На его ресницах намерз иней, волосы смерзлись сосульками. Он едва стоял на ногах, и Фарамант поспешил подхватить его, хотя Эйвинд был почти на голову выше. — Элли, — непослушными от холода губами произнес Эйвинд. — Элли, ты должна немедленно покинуть Волшебную Страну. — Но… но почему? — прошептала Элли. Она была настолько ошарашена и раздавлена тем, что случилось, что больше ничего не смогла произнести. — Потому что иначе он убьет тебя, — сказал Эйвинд, поднимая голову. — Баллон. Тебе нужно… Гудвин, обернувшись, тихо ахнул, схватившись за сердце. Корзина, из которой четверть часа назад выбрались путешественники, оказалась разломанной на куски, а от огромного желто-оранжевого баллона осталась только кучка лохматых лоскутков. …А где-то очень далеко в глубине мышиных чертогов мудрая старая мышь покачала головой и тяжело вздохнула. — Я пыталась это предотвратить, — прошептала она.