Поцелуй

Рейстлин не был первым, с кем она целовалась. Крисания помнит первый поцелуй. Ей было тринадцать. Высокий и нескладный мальчик, который увел её в беседку и что-то нашёптывал о вечной любви, был на два года старше. Крисании казалось, что он бредит или не смешно шутит — она не верила в такую любовь, о которой пели в балладах – с первого взгляда. Не верила ещё до того, как у неё начала расти грудь, а сестры её матери стали пророчить Крисании грядущую славу первой красавицы Палантаса. Не поверила она и тогда, когда мальчик усадил её на скамейку и прижался губами к её губам. Целовался он… Крисания подумала тогда, что лучшим определением будет «заученно». Не слюняво, не глупо, изо рта у него не пахло, и под юбку к Крисании он лезть не пытался. И, может даже, это могло быть приятно, если бы не само отношение того мальчика, которое Крисания почувствовала достаточно остро. Как будто он долго тренировался выполнять что-то, не доставляющее большого удовольствия, но очень нужное. Крисания невольно сравнила это с собственным отношением к вышивке — вышивать она умела, в том числе, делая вид, что процесс не доставляет ей никаких неудобств и не вызывает глухого раздражения. Так что она не слишком удивилась, когда поздней ночью её кузина, хихикая, поведала о том, как сын одного из баронов — тот самый, высокий и нескладный — признавался ей в любви в беседке, увитой дикими розами. Кузина посмеялась над ним с высоты своих шестнадцати лет. Крисания тогда подумала о том, что деньги её родителей сделали бы её саму прекрасной в глазах мужчин вроде баронского сына, даже окажись она горбатой, плешивой и хромой. Потом ей достаточно было вспомнить об этом, чтобы всякий интерес к мужчинам пропал, точно его отрезало. Оказалось – интерес пропал только на время. И вернулся не в пятнадцать, когда полагается в первый раз влюбляться, а припозднившись на девять лет. И с Рейстлином не было ни заученности — у них даже на двоих было слишком мало опыта — ни ощущения глупой шутки. Зато было что-то такое, отчего колени подгибались, в голове шумело, а низ живота сводило почти до боли. Даже от единственного случайного прикосновения. И это пугало. Ужасно пугало. «Интересно, — спрашивает себя Крисания, — это и есть та любовь, о которой говорил Танис Полуэльф?»