***
- Я же говорил, - морщится Ифань, - нас будто в тюрьму сопроводить собрались, - говорит мужчина, оглядывая с десяток молодых человек в форме и с автоматами наперевес, выстроившихся прямо перед ним. Восемь из них, видимо, простые солдаты, стояли, выстроившись в две шеренги с непроницаемыми лицами, и смотрели прямо на прибывших ничего не выражающими стеклянными глазами. Однако подобно большинству своих соотечественников их глаза были темными, почти черными, что производило довольно жуткое впечатление на китайца. Послу было настолько не по себе, что губы никак не желали складываться в приветливую улыбку, чего не скажешь о стоящем рядом товарище. Впереди встречающего их отряда стояли еще двое молодых людей, образующих с солдатами слишком резкий контраст. Низкий молодой человек с короткими черными волосами и еще более черными, темными глазами в сочетании с белоснежной, нетронутой солнцем коже. На нем единственном был черный деловой приталенный костюм-двойка, белая рубашка и галстук. Весь его строгий вид, прямая спина и решительный, пугающий взгляд исподлобья, словно говорили Ифаню, что какие бы трудности он не предполагал до поездки, будет еще тяжелее. Не менее колоритно рядом с человеком в костюме выглядел еще один крайне бледный и отталкивающий персонаж. Только в отличие от первого, цвет его кожи не был таким сияющим и здоровым, он не заставлял вспомнить о снеге. Скорее о подземельях и больницах. Землистый, болезненный цвет и отчетливо просматривающиеся вены на руках могли вызвать даже жалость, не говоря уже о почти по-женски тонкой талии и худых, на первый взгляд, ногах. Казалось, что солдатская форма на таком персонаже должна смотреться нелепо и жалко, но он вдобавок ко всему имел очень широкие плечи, сильные руки, лохматые белые волосы и взгляд, как у больного бешенством добермана. Одно неверное движение – солдат вцепиться в глотку китайцам и, чавкая, будет жевать чужую плоть. Усиливало эффект то, что, несмотря на то, что белый парень был солдатом, он явно был выделен из общей массы, находясь рядом с человеком в костюме. — Господи Ву Ифань, Господин Чжан Исин, — предельно вежливо поздоровался низкий парень, протягивая свою неожиданно крупную ладонь для рукопожатия, - меня зовут До Кенсу. Я вместе с вами буду рассматривать необходимость внесения поправки. — А вы моложе, чем я представлял, — улыбается Исин, — я думал мы встретимся с человеком не младше тридцати пяти. — Мне тридцать шесть, — отчеканил парень, злобно зыркнув на китайца. И Лэй поспешил захлопнуть рот, принимаясь разглядывать стоящий рядом отряд солдат. Ифань мысленно тяжело вздохнул, пытаясь ментально передать своему помощнику: «Я же говорил». Теперь китаец был окончательно растерян. Чжан Исин всегда был с ним как помощник, переводчик и «самый лучший налаживатель отношений», способный расположить к себе кого угодно с первой же ласковой милой улыбочки и пары приятных дружеских фраз. Но и он угодил в лужу, не успев открыть рот, тогда что уже говорить о Крисе? Переговоры грозили затянуться и обернуться для китайцев головной болью. — Скажи, что мне приятно познакомиться, и я надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество, — обратился он к Чжану. На что Лэй тут же поспешил перевести, используя как можно более формальный и вежливый стиль речи. Но Кенсу, стоящий рядом белобрысый лохматый солдат, вдруг искривил тонкие четко очерченные губы в ехидной ухмылочке, а Крис вопросительно выгнул черную бровь. — Я тоже на это надеюсь, но очень сомневаюсь, учитывая, что вы даже не потрудились заранее узнать, с кем будете работать. Я посылал свое резюме в посольство, чтобы вы с ним ознакомились, - низким, не обещающим ничего хорошим голосом, на почти идеальном китайском сказал До, — пройдемте со мной в машину, пока вы не выставили себя еще большим дураком, господин Ву Ифань. — А весь отряд поедет с нами? — столько надменной усталости в чужих глазах Ифань не видел никогда. Кенсу смотрел на Криса, как врач на умалишенного, пытающегося затолкать ложку с завтраком себе в нос. — Нет. Со мной будет только Сехун, — удостоил китайца ответом кореец, указывая на солдата позади себя. Стоящий рядом «пёс», смеялся одними глазами, и Исин сам не понял почему, но он конкретно так залип на этого юношу. А точнее, заисинил, разглядывая сильные руки, длинные тонкие, напоминающие ветки белые пальцы и выдающиеся темно-синие, почти фиолетовые выпирающие вены на тыльной стороне ладони. На длинные темные ресницы и длинную шею, почему-то перевязанную бинтом, закрепленным для надежности там специальной четкой. Этот странный своеобразный ошейник, казалось словно в насмешку был надет на долговязого солдата и не давал покоя Лэю до тех пор, пока они вчетвером не сели в одну машину. На то, что Чжан откровенно пялится на парня, ему сказал сам солдат: — Чирей, — произнес он на корейском, накрывая часть бинта на шее узкой ладонью. Исин вздрогнул и удивленно уставился на парня в форме, пытаясь переварить услышанное, однако, на свою беду, Чжан не очень хорошо понимал смысл этого слова на чужом языке. Однако ему понравился немного шепелявый голос парня. Кенсу же, заметив замешательство Лэя, кажется, мягко улыбнулся одним уголком губ (У Ифаня случился сердечный приступ) и перевел сказанное своим охранником. Смущенный Чжан понимающе кивнул и поспешил отвернуться. Не говорить же, что на самом деле он выпал из реальности не из-за того, что не понял, а из-за того, что звуки голоса едва знакомого севернокорейского солдата, заставили его сердце биться просто с бешеной частотой, отдаваясь гулким эхом в черепной коробке.***
— Будь осторожен с этим Сехуном, — поздно вечером произносит Ифань, поднося к губам стакан вина, — винтики в его голове совершенно расхлябаны. Я сегодня встречался с нашим консулом. Он сказал, что Сехун не столько солдат, сколько игрушка Кенсу. Без него Сехуна бы давно перевели из казармы в палаты психиатрической лечебницы. Но у господина До страсть к опасным большим зверюшкам. Настолько, что он держит дома сервала и таскает за собой этого сумасшедшего как собаку. — Неужели Кенсу такая важная шишка, что ему позволяют такие выкрутасы? — улыбнулся Чжан, подливая своему собеседнику немного вина и придвигая поближе тарелку с фруктами. Наедине они были друзьями, позволяя себе обсуждать прошедший день и выпивать вместе. Крису явно был нужен отдых и как можно скорее. Нахождение здесь было для него стрессом. — Не знаю, это же северная Корея мать твою. Здесь такие сумасшедшие собаки добиваются большего, чем люди без психических расстройств, — пробормотал Ифань, закрывая глаза. — Ложись спать, — Исин встал, похлопав приятеля по плечу, — как говорится, утро вечера мудренее. Завтра решим, что будем делать со всем этим эксцентричным народом, как к нему привыкать и как взаимодействовать. Отнесись к этому как к воспитанию детей или приручению диких животных. — Как будто ты не знаешь, что любая кошка при виде меня начинает шипеть, собаки рычать, а дети плакать, — фыркает Крис. — Ну, представить Кенсу плачущим я не могу, так что не думаю, что при следующей встрече он ударится в слезы. — Зато шипящим и царапающимся я его представляю очень хорошо. Вот увидишь – он сожрет меня и не подавится, — обреченно вздыхает Ифань, ставя полупустую бутылку вина в холодильник. Исин же только смеется. Несмотря на сегодняшние неудачи, следовать за старшим и впадать в панику или уныние китаец явно не собирался. Пессимистично настроенный Крис не видел в этой поездке ничего, кроме геморроя. Чего не скажешь о Лэе, которому, признаться, уже не сиделось на месте. Переводчик берет со спинки кресла свой пиджак, махнув приятелю на прощание рукой, и выходит из чужого номера, но вместо того, чтобы направиться в свой, направляется в фойе, где сейчас должна находиться охрана, представленная Северокорейским правительством для охраны Криса. Эта страна поистине удивительная. Со своими, непонятными целому миру тараканами. Трое солдат свободно, даже фривольно расположились на кожаных крайне удобных диванах с таким видом, словно это то, что происходит здесь каждый день. Трое людей в форме и с автоматами никого не удивляли. Немногочисленные посетители проходили мимо с крайне незаинтересованным лицом, а две регистраторши за стойкой обсуждали маникюр одной из них. Впрочем, это нисколько не удивило Исина, который перед поездкой сюда тщательно подготовился к возможным странностям и неудобствам, так что его в отличие от Ифаня не стошнило когда их потащили возложить букетик на памятник великому вождю Ким Ир Сену и великому Руководителю Ким Чен Ыру, а после заставили выслушать лекцию по идеологии Чучхе. Несмотря на то что они не были туристами. Все это время Кенсу и Сехун наблюдали за своими гостями с некоторым интересом и злорадством. Их явно интересовало не столько понимание идеологии коммунизма гостями, сколько они смотрели на реакцию мужчин, силясь понять, как далеко они готовы пойти, чтобы достигнуть понимания и насколько умеют притворяться. Господин До, вообще, оказался ужасно ушлым типом. А еще он сам не был похож на ярого последователя Чучхе. Он словно сам смеялся над этой идеологией. Но делал это настолько тонко, что ни одни многочисленный шпион или доносчик, сидящий в каждых кустах этой страны не мог прикопаться. С виду, так самый патриотичный патриот. Исин сразу заприметил Сехуна, сидящего на диване с книгой в руках. Если бы не штаны цвета хаки заправленные в тяжелые ботинки, его фривольно полу расстегнутая рубашка, взъерошенные волосы и задумчивый вид делали его обыкновенным даже миловидным юношей. Напряженный и внимательный как кошка, он сразу поднял взгляд от страниц своего чтива и уставился на вошедшего, как на врага народа. Чжан тепло улыбнулся, склонив голову набок. — Почему не спите, господин Чжан? — отчеканил своим шепелявым голосом солдат, но ему было уже не напугать и не смутить переводчика. — Не выходит, — безразлично пожимает плечами Исин, садясь рядом, — а я догадывался, что вы на самом деле сотрудник КГБ, которому поручили следить… за нашей безопасностью, — поспешил поправиться китаец. Сехун только безразлично пожал плечами. Они с Кенсу на самом деле и не делали секрета из того, какую службу национальной безопасности они представляют. Просто никто не спрашивал об этом напрямую. А уточнять не было смысла. Это ведь естественно для этой страны, что даже за туристическими службами наблюдают специальные люди, так чему удивляться, когда речь заходит о государственных делах? — Я бы хотел прогуляться, — спокойно сказал Син. — Не советую. На улицах темно, а фонари, как вы знаете здесь не включают. До ближайшего памятника великим вождям тоже неблизко. Рискуете потеряться, — бесцветно протянул Хун, облизывая острым язычком губы. — Ну, вы же пойдете со мной, — открыто ухмыльнулся Чжан, — так что едва ли я потеряюсь. Насколько мне известно, нет такого закона, который бы запрещал мне покидать гостиницу. — Хорошо, — пожал плечами О, сдаваясь, и первым направился к выходу из помещения. Торжественная улыбка расплылась на пухлых губах китайца, прежде чем он последовал за сотрудником службы КГБ. Младший стоял на каменных ступеньках здания, шинель была просто накинута на его плечи, а между тонких губ он держал сигарету. В тот момент когда Лэй оказался на улице, Сехун как раз подкуривал, чуть склонив голову и закрывая зажигалку ладонью от ленивых теплых порывов ветра. В темноте тотальной экономии электричества, казалось, что этот огонек был самым светлым и ярким пятном во всей стране. Завораживающее зрелище. Но вот раздался щелчок и он тоже погас, заменившись на красную тлеющую точку сигареты. — Не понимаю, куда вы можете хотеть пойти, если все давно закрыто, — буркнул Хун, выдыхая сигаретный дым куда-то перед собой. — Я не хочу идти куда-то, - улыбнулся Син, — я хочу просто идти. Вот и все. Сехун ничего не ответил. Только хмыкнул, и резко развернувшись боком к своему собеседнику, буквально слетел со ступенек в темноту улицы. Исин последовал за невольным провожатым. Три, четыре, может пять или шесть десятков метров они шли в полном молчании, как если бы находились в полном одиночестве по разные стороны улицы. Пока Чжан не замешкался, отстав от сотрудника КГБ на несколько метров. Тот, казалось, даже не заметив этого, продолжал идти вперед, вынудив китайца догонять себя. И почему-то, это ужасно взбесило Лэя. Он искренне не понимал, почему этот пацан ведет себя так высокомерно. Но вместе с тем не мог преодолеть ужасного влечения к стройному необыкновенной, извращенной красоты телу. Сехун был одной большой радостью фетишиста, что вызывало в госте плохо скрытую крупную дрожь и возбуждение. — Не знаю, почему все боятся собак, — вдруг произнес Чжан, заставляя О от удивления подавиться сигаретным дымом, — по мне они милые. Милее кошек. Такие верные и так смешно машут хвостиками, когда видят своих хозяев. Они до тупости преданные и ласковые. — К чему вы это? — хрипло пробормотал Се, сверху вниз глядя на собеседника, но тот только улыбнулся, выдерживая паузу. Китаец брал реванш за сегодняшнюю неловкость и выходило прекрасно. Даже на своем родном языке Хун явно был косноязычен и скромен, каким бы пугающим не казался. Это веселило и умиляло Чжана до розовых соплей. — Я соврал, когда сказал, что хочу просто идти. Можешь посоветовать мне местечко где можно хорошенько повеселиться, ну ты знаешь, выпустить внутреннее животное. Желательно с мальчиками, — Исин с неприкрытой насмешкой наблюдал, как лицо его сопровождающего искажается сначала от удивления, потом от отвращения и гнева. — Вы не найдете во всей стране такой мерзости! — воскликнул Сехун, выкидывая себе под ноги сигарету и яростно, словно представляя на ее месте Чжана, принялся вдавливать ее в асфальт носком ботинка, — в этой стране запрещены отношения между мужчинами. — Правда? — изобразил недоумение Лэй, — тогда как получилось, что ты спишь с Господином До, разве он не мужчина? — Сехун выглядел растерянным и явно не находил что сказать. Исин, звонко смеясь, словно только что рассказал забавную историю, схватил своего попутчика за запястье и потащил с собой в еще более темный переулок. — Что за шутки, господин Чжан Исин? — зашипел О, пытаясь вырваться из неожиданно крепкой хватки переводчика, — что за ересь вы несете? — сотрудник секретной службы явно не привык, чтобы над ним так откровенно и пошло потешались, что было особым удовольствием для Чжана. Любые реакции собеседника он находил невероятно милыми. — Да не лукавь, — издевательски протянул китаец, прижимая жертву, несмотря на то, что КГБ-шник был выше на полголовы, к стене, - кто кого пялит? Ты его или он тебя? Этот парень пользуется своим положением, чтобы развлекаться с хорошенькими длинноногими мальчиками? — Не говорите таких низостей о господине До, - почти взревел Сехун, но Лэя это нисколько не напугало. Вместо того чтобы отодвинуться от своей жертвы и оставить пса в покое, он сделал шаг навстречу, прижимаясь к желанному телу. Шинель, болтавшаяся на плечах, сползла вниз, упав в ноги солдата, отчего он в полной мере почувствовал через тонкую ткань рубашки холод стены, к которой его прижимали. Наверное, О был сильнее физически, но давление со стороны старшего, его слова и уверенность заставили впервые в жизни почувствовать себя беспомощным. Сехун не знал, как ему вывернуться, чтобы укусить врага. Его словно держали за шею. — Ты пялишь Кенсу или он тебя? — едко поинтересовался Исин, проигнорировав чужое негодование. Его руки без сомнений и стеснения исследовали чужое тело, спустились к ягодицам, сжимая. Хун весь напрягся, дернувшись от негодования, но это только повеселило китайца. — Так тебя еще никто не клал на лопатки? Неужели Кенсу настолько прогнившая сучка — выдохнул он, почувствовав, как его собственный пах наливается кровью и тяжелеет от возбуждения. — Заткнись, заткнись, заткнись нахуй! — шипит О, вцепившись в чужие плечи, — никогда не говори гадости о господине До. Он ничего плохого не делает. Он просто потакает моим грязным желаниям, чтобы меня не убили. Он спас меня от могилы и больничной палаты. Я убью тебя, если ты посмеешь еще раз… Ах! Исин уже не слушал. Белый бинт на длинной шее был подобно светлячку в полной темноте, и китаец не смог отказать себе в удовольствии опустить его и впиться губами в кожу. Как он и ожидал, никаких чирей под ними не оказалось. Шею пересекал длины внушительного вида шрам, оставшийся от старой раны с рваными краями, как если бы кто-то пытался отделить его голову от тела. Но судя по неровным краям и странной форме, больше было похоже на то, что КГБ-шник сам пытался себе перерезать горло. Удивительно, что парень был все еще жив. Сехун под ним совсем перестал сопротивляться и неожиданно для самого себя и китайца издал громкий протяжный жалобный стон, непроизвольно поддаваясь навстречу мужским ласкам. Это было уже не просто принятие, это была немая просьба продолжить и, наконец, дать почувствовать, что на самом деле значит – спать с мужчиной. О, несмотря на свои габариты и бешеные глаза дрожал в чужих объятиях и смущался, как подросток. — Я живу недалеко отсюда, пожалуйста, пойдем туда. Не здесь, — взмолился парень. И Исин не мог не согласиться. Желание уединиться с Сехуном было сильнее всякого здравого смысла. Парень же, в свою очередь, явно играл с огнем, стремясь проверить, насколько низко он может пасть и узнать, насколько глубоко он погряз в своем грехе. Лэй, же скрывая смешок, думал о том, что О действительно похож на собаку. Голодную худую, бывшую когда-то породистой, но теперь с жадностью бросающейся на кусок мяса. Парни шли до дома Сехуна в полном молчании, несмотря на все неудобства. Пес Кенсу молчал, слегка сгорбившись и смотря исключительно под собственные ноги. Исин почему-то сосредоточил свое внимание на белой макушке, мелькающей в темноте. Переводчик шел по улице за своей игрушкой и раз за разом прокручивал в голове те смутные видения, ощущения от прикосновения к шраму на длинной шее. Кадык, тонкая кожа и этот неожиданный уродливый выступ. Кто-то бы назвал это безобразием, но Чжан приходил в восторг от одной мысли, что скоро сможет разглядеть нечто, грозящее стать фетишем ближе. Оказалось, что Сехун живет не в общежитии, а некотором очень тесном и темном подобии квартиры. Хотя условия его проживания можно было бы назвать даже хорошими, стоит вспомнить, где сейчас находился китаец. В квартирке – студии сотрудника КГБ оказалась односпальная постель, стол, всего один стул, маленький холодильник и маленькая газовая конфорка, тряпочный шкаф для весьма скудного, но качественного гардероба и сейф для оружия занимали почти все свободное пространство в комнате. Так что тут негде было развернуться. Однако стены и потолок (на первый взгляд и если посвятить на них телефоном) оказались совершенно целыми, без трещин. Простые, белые, унылые как в какой-то дешевой больничной палате в захолустье или сумасшедшем доме. Окна довольно новые, хотя и деревянные и, конечно, железная кованная решетка. — Ну и конура, — презрительно фыркнул Лэй, сел на постель, наблюдая за тем, как младший зажигает стоящие на прикроватной тумбочке свечи. А затем поймав чужое тонкое запястье, Исин потянул молодого человека на себя, заставляя сесть рядом. Китаец прижался плечом к плечу молчаливого насупленного собеседника и подался вперед, целуя тонкие сухие губы. Не заботясь об ощущениях, сдирая зубами потрескавшуюся кожу и оставляя после себя мелкие кровоточащие ранки. Хун молча терпел, местами задерживая дыхание. Он не издал ни звука, когда Исин по одной с особым удовольствием расстегивал пуговицы на белой рубашке младшего. Только тяжело выдохнул в чужие губы, когда теплая широкая ладонь ужом проскользнула под белую ткань, коснулась подушечками пальцев ребер, поднялась выше, задевая сосок, а затем слегка ухватилась за него, принимаясь тереть. Несмотря на то что Хун был взрослым парнем, его живая реакция и сдержанность говорили о том, что он явно не привык, к тому, чтобы его вот так настойчиво ласкали. Исин с жадностью охотника, наблюдавшего за жертвой, следил за тем, как военный трясущимися пальцами снимает с себя рубашку. — Ложись, — хрипло потребовал старший, затем седлая чужие бедра. Первым, что сделал китаец – было снятие повязки. Сначала разболтавшаяся сетка, а потом и бинты полетели на пол и щеки Се вспыхнули румянцем. Парень отвернулся от своего партнера к стене, слегка прикрывая глаза. Но Исин не дал сделать этого до самого конца. Он развернул голову парня ладонью, низкая нависая над самым лицом Се. — Не стесняйся. В тебе нет ничего постыдного и некрасивого. Напротив. Ты знаешь насколько красив? Настолько, что это не просто дар. Это благословение, — искренне говорит старший, берет бледную ладонь, покрытую выпирающими венами, и целует тыльную сторону. Целует каждый палец, высокие скулы, подбородок, шею. Обводит языком выпирающий кадык и слегка прикусывает его, отчего у Сехуна перехватывает дыхание. Син обводит пальцем чужой бледно-розовый сосок, медленно опускаясь к нему по груди О поцелуями. Младший, же скованный собственной нерешительностью метался по кровати, стискивая потертые когда-то белые простыни. — Спасибо за то, что разрешаешь мне целовать себя, — шепчет Чжан, рассматривая в полумраке освященной свечами комнаты чужие губы. А потом целует Сехуна так, как еще никто не целовал. О тянется к партнеру всем своим естеством и даже чуть приподнимается на локтях, следуя за движениями старшего. Однако тот, легко давит на грудь, заставляя его лечь обратно. — Ни о чем не волнуйся. Просто позволь мне касаться тебя, как сейчас, — шепотом просит он, снимая с себя пиджак и рубашку. — Позволь мне, — срывающимся голосом просит Се, приподнимаясь, и цепляет чужой ремень, вытаскивая кусок кожи из петель. Исин хмыкает, думая о том, какой же все-таки «дикий пес» на самом деле ручной. И какой О Сехун ребенок. На секунду ему становится даже стыдно за свое развязное поведение перед этим искренне наивным существом. Но он отбрасывает стыд в тот момент, когда желанное тело обнажается. И Исин искренне ненавидит северокорейскую форму. Потому что она уродует прекрасную фигуру младшего. Все эти позорные мешковины и нелепый крой, делают Се бесформенным. Его тело прекрасно. Хун одним своим видом требует увезти его из разрушенной, странной и непонятной страны. Чжану хочется одеть парня в узкие джинсы, черные брюки, рубашки, галстуки, брендовые футболки и кроссовки. Мужчина под ним без фуражки и шинели – просто мальчик. - Сколько тебе лет? - Двадцать два, - бормочет Хун. - Боже, да ты совсем пацан, - тихо стонет Лэй, припадая губам к крепким округлым бедрам и кусая бледную кожу. Сехун тихо стонет, откидываясь на подушках, и тяжело часто дышит, изнывая от желания, наконец, узнать, что представляет из себя такая связь с мужчиной. - Ну пожалуйста, - тихо хнычет он, и Исин утробно рычит, понимая, что от него хотят. - Встань на четвереньки. Здесь слишком мало места. Сехун послушно встает в коленно-локтевую позу и упирается лбом в подушку, пытаясь скрыть смущение. Лэй тихонько хмыкает, скидывая с себя штаны на пол, к куче разбросанных вещей младшего, подается вперед, полуложась на чужую спину, ласково целует партнера между лопатками. Чуть повыше, к основанию шеи, убирает ладонью волосы и снова целует. О скулит, словно щенок, вызывая у Чжана неконтролируемое желание вылизывать стройное тело под собой. Одной рукой Син прижимает эрегированный член между ягодиц партнера, принимаясь тереться и вызывая у парня дрожь. Мужчина не спешит, чтобы подготовить парня к сексу. Облизывает пальцы, вводит один в сжатое колечко сфинктера, подается вперед, пытаясь проникнуть глубже. Тихое «расслабься» заставляет Хуна только сильнее смутиться. Но Чжан так настойчив и нежен, что младший сдается. Он позволяет китайцу касаться своих позвонков языком, проталкивать в себя, растягивая два пальца, сжимает до боли пальцы, пока его тело не начинает отзываться на новые странные ощущения. Исин использует достаточно слюны, чтобы сделать партнера влажным, прежде чем медленно входит. Сехун же до последнего терпит боль. Но когда мужчина почти ложится на него, трясущиеся от волнения ноги подводят парня, из-за чего он оказывается прижат чужим телом к постели. Но Исина это, не смутило. Плавно приподнимая бедра, он начал двигаться внутри мелкими, редкими слабыми толчками, заполняя Се и позволяя стенкам сфинктера понемногу растягиваться. Вместе с тем О чувствовал его в себе так отчетливо. Особенно четкие и странные ощущение давала более крупная твердая головка, причиняющая больше всего боли и неудобства. Чжан остановился, разворачивая лицо Се к себе ладонью, чтобы поцеловать его с языком. Поцелуй получился такой влажный и громкий, что О на секунду задумался о том, а не слышат ли его соседи, так как стены в этом здании картонные, однако он быстро успокоил себя, что слева от него только улица, а справа ужасный забулдыга, который не услышит даже землетрясения. — Ненавижу миссионерскую позу, но прямо сейчас я хочу смотреть на твою смущенную мордашку, — на ухо прошептал Чжан, лизнув раковину. Когда партнер все-таки развернулся, старший не спешил продолжить, то, что они только что прервали, чтобы сменить позицию. Он просто оставался на постели, разглядывая младшего, пока тот сам не приподнялся, первым вовлекая китайца в поцелуй. Его руки обвили персикового цвета шею Исина, притягивая к себе, а бедра призывно приподнялись. И Чжан не мог не внять этой просьбе. Сехун стремился познать удовольствие и делал все с осторожностью. Неловко касался, словно боясь обжечься, целовал осторожно, прислушивался к своим ощущениям и чувствам партнера. Но когда он понимал, что хорошо, а что плохо, выходило просто потрясающе, приближая Исина к разрядке. Глядя в открытое и честное лицо младшего, китаец понимал, что не сделает ничего выходящего за рамки сейчас. Ничего, чтобы сильнее смутило или напугало его партнера, как бы ему этого не хотелось. Лэю хватало целовать Сехуна, плавно двигаясь внутри. Парень был податливый, тугой и мягкий. Обнимал так нежно и так доверчиво жался. Брюнет как помешанный смотрел на рваные края шрама, а потом прижал свою ладонь к светлой макушке партнера и почти лег на него, как если бы боялся, что Хун сломается. У него самого создавалось ощущение, что он полностью держит Се в своих руках, потому, что без него младший разобьется. Это потрясающе. Исин тихо выдохнул в плечо, вжимаясь бедрами во влажное горячее тело. Оргазм подступал к нему судорожными спазмами, и Чжан едва успел вытащить член из партнера, пачкая только простыни и внутреннюю сторону левого бедра партнера.***
— Исин, мы должны вернуться в гостиницу, — прошептал Се, когда парни лежали, тесно прижавшись друг к другу на односпальной кровати младшего, — мы не сможем объяснить завтра, где были всю ночь. — А должны? — сонно пробормотал китаец. Красивое стройное тело в объятиях, узкое ложе, позволяющее прижать к себе партнера, не оставив между ними ни миллиметра пространства, нравились ему больше, чем старая кованная, но большая кровать в гостинице, где поселили их с Ифанем. — Конечно, — серьезно кивнул Хун. На что китаец только устало вдохнул, потянувшись к губам парня, легонько чмокнул младшего, переплетая под одеялом пальцы. — Только если ты будешь спать в моем номере, — не открывая глаза, ответил Син, и тут же издал тихий смешок, представляя, как вспыхнул О. — Зачем? Кончилось же уже все. Разве там не больше кровать? — М? — издал какой-то невнятный звук китаец, а потом снова улыбнулся. Вместо того чтобы ответить, он приподнялся на локте, склонившись над слишком активным младшим, он поцеловал его глубоким французским поцелуем. — Повернись спиной, — шепотом произнес китаец, а когда Хун повиновался, несколько раз провел ладонью по собственному члену и плавно подался бедрами вперед, входя в растянутого с предыдущего раза партнера. А затем крепко обняв, наконец, притихшее тело, поцеловал его в плечо и закрыл глаза. Охреневший от такого поворота событий младший просто прижался спиной к Лэю, боясь отпустить его, и вскоре уснул. На следующий день младший надевает на себя вместо формы мешковатый спортивный костюм, состоящий из куртки с высоким воротником и свободных штанов, довольно старые кроссовки, и провожает Исина до гостиницы, напряженно кусая железную собачку на одежде. Лэй тихонько посмеивается, наблюдая за парнем, и давит в себе странное удушливое чувство нежности к корейцу. - И где вы были? – уже в фойе парней встречает встревоженный, непривычно собранный и даже постаревший за какие-то пару часов Ифань. Чжан хочет сказать, что ничего страшного не произошло. Но слова застревают поперек глотки, когда из-за спины китайского посла выглядывает похожий на огромную злобную ворону Кенсу. Его зловещий стеклянный взгляд тенью скользит по беглецам. А потом До тенью выскальзывает вперед, вырастая перед Лэем. - Простите, я говорил господину Чжану, что это плохая идея – гулять ночью, но, видимо, наш гость из породы романтиков, который верит что под луной невозможное возможно. В конце концов, мне удобнее было уговорить его остаться у меня. - Вот как? Надеюсь, ты не стелил Господину Чжану на полу? – Кенсу делает вид, что поверил, складывая руки за спиной. - Нет, конечно. Простите, господин До, но можно я вернусь домой? - Конечно, до завтрашнего обеда у тебя выходной. Отоспись как следует, Сехун-и.***
Чжан Исин никогда не представлял, что в свои почти тридцать лет, он будет в буквальном смысле этого слова бегать от «воспитателей», вылезать из окна собственного номера (благо первый этаж), прятаться по кустам от возможных наблюдателей, а потом, петляя, как заяц бежать в сторону чьего-то дома. Он очень хорошо помнил дорогу до места где живет Сехун, потому что еще с их первой совместной ночи считал сколько шагов разделяет гостиницу и серую полуразвалившуюся многоэтажку. Поэтому несмотря на однотипность домов и их близость друг к другу, он с первого раза безошибочно находит нужный и поднимается на второй этаж. Стучится в знакомую дверь. Никто не спешит открывать или отзываться. Чжан стучит громче, но в ответ тишина. Тогда мужчина наудачу, нажимает на ручку и, к своему удивлению, беспрепятственно открывает дверь. Как он и ожидал, в комнате у младшего темно и тихо. На секунду ему даже кажется, что Се куда-то ушел, однако, со стороны кровати раздается шуршание, скрип пружин. Младший нехотя садится, трет глаза: — Кенсу-хён? — хрипло произносит он, и Исин застывает на пороге от удивления. Неужели молодой сотрудник КГБ зовет своего тридцати шестилетнего начальника (пусть он и выглядит как старшеклассник, может студент) старшим братом. — Нет, прости, если разочаровал, — отвечает китаец, подходя к кровати. Сехун громко зевает, до неприличия широко раскрывая рот, а потом сонным бесцветным голосом выдает: — Ну ты и псих, — и двигается ближе к стенке, запуская ночного гостя в свою постель.***
Чжан, смеясь, обгоняет Ифаня, помахав перед ним тонкой папкой с несколькими белыми листами формата А4, и весело бросает: - Кто последний до Кенсу – сегодня покупает ужин, - сбегая по темной лестнице с опасно узкими ступеньками. Посол фыркает, делая вид, что не участвует в глупых детских забавах своего приятеля, однако, шаг ускоряет и очень скоро срывается на бег, силясь догнать более ловкого и проворного переводчика, который совсем не прочь погонять мяч и любит ходить в спортзал. Так что Исин, играя, обходит старшего и скрывается в темных, пахнущий сыростью помещениях, чтобы найти сотрудника КГБ. И конечно, Чжан обгоняет своего соперника, оказавшись в… тюрьме? Или как минимум, помещении очень на нее похожим. Цокольный этаж здания, куда они пришли, чтобы найти До и сверить с ним расписание встреч и мероприятий на следующую неделю, представлял собой длинный узкий мрачный коридор, освященный тусклыми лампами дневного накаливания. Пусть грязный и неяркий, но свет здесь был, несмотря на то, что для всего города эти часы не были часами подачи электроэнергии. Вокруг ни души. И только чей-то громкий пронзительный крик сразу привлекает внимание китайца, отчего тот, не задумываясь, срывается с места и бросается к источнику шума, застывая в двух шагах от одной из немногочисленных камер этого места, не в силах выдавить из себя ни звука. В маленьком помещении заключенных оказывается сразу трое. Если их можно так назвать. Кенсу, Сехун и неизвестный мужчина, умоляющий пощадить его и семью. Избитый, грязный, в порванной одежде он валялся на полу камеры, когда Пёс сгреб его за грудки, приподнимая над землей, а потом точным четким сильным ударом кулака в лицо, отправил обратно. И так еще раз. А потом третий. Четвертый и пятый. Кенсу, только смотревший на все это безобразие просто курил: - Итак, ты скажешь, что делал там гнида или продолжишь молчать? – выдохнул вместе с сигаретным дымом До, беспристрастно наблюдая за сценой избиения мужчины. Кореец ничего не ответил, только проскулил, давясь слезами и умоляя больше не бить его. Однако Сехун не слушал ничьего скулежа. Не получив ответ на заданный вопрос, он с силой наступил на живот, согнувшегося от боли допрашиваемого, а затем вопросительно посмотрел на своего босса. — Не знаю, что он делал в вашем кабинете, но он собирался сбежать из страны. — Опарыш. Настоящий опарыш. Один собирался бежать, оставив пожилых родителей, жену и двух дочерей? — спросил Кенсу, присаживаясь на корточки рядом с преступником и продолжая курить. Пепел с его сигареты падал прямо на лицо мужчине, но никого это здесь не волновало. — Дерьмо ты, — вдруг заявил брюнет, а потом смачно харкнул в лицо жертве, поднялся и поставил ногу в начищенном до блеска ботинке на лицо подозреваемого, — совсем не подумал, что с ними будет, не так ли, дерьмо? Спас свою жопу и наплевать, чтобы случилось с двумя пенсионерами, твоей женщиной и двумя маленькими девочками? Плевать, что они сгниют в лагере или станут новыми кусками мяса в тюрьме? Или жена тебя так достала, что ты решил сплавить ее туда? Сехун хмыкнул, усаживаясь задницей на живот жертвы, перекидывая через него одну ногу, и пустым взглядом посмотрел на свое отражение в начищенном ботинке До, пока тот глубоко затягивался сигаретой. Так глубоко, словно желал пропитать дымом собственные легкие до последней клетки. — Дерьмо, — глубокомысленно выдал Хун, встал, оставив ноги расставленными по обе стороны от преступника, а затем склонился, заглядывая в чужие глаза. Шаг. Его нога в новеньких чистых кроссовках наступает на чужую ладонью, словно давя окурок. Кенсу смеется одними глазами. В пустоте камеры раздается громкий специфичный хруст и крик. Сехун безжалостно ломает пальцы мужчины. — Однажды ты сам попадешь в тюрьму, — шипит жертва, — ты даже представить себе не можешь, что мы все там с тобой сделаем. — Что? — переспрашивает Кенсу, выкидывая окурок, — это ты Сехуну? — а потом Лэй слышит его искренний, звонкий, бархатный, даже милый и приятный смех, — вы сделаете Сехуну? Представь, что будет, если он окажется за решеткой среди вас, ублюдков, и получит возможность кромсать вас в режиме нон-стоп двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? — До явно веселился, — вам бы молиться, никогда с ним снова не встречаться… О, господин Чжан, господин Ву. Как жаль, что вы это увидели, — фальшиво взмахнул руками кореец. О же соскочил с жертвы, встав за спину своему начальнику, и Лею показалось, что он в этот момент увидел в глазах парня растерянность. Ужас и отвращение, которые он испытывал до этого к блондину сменились внезапно пришедшей в голову мужчины мыслью, что Се похож сейчас на ребенка, который не понимает, что плохо, что хорошо, но инстинктивно чувствует это. Кенсу мило улыбнулся. И Исин понял, что они здесь сегодня неслучайно. До ни на секунду не поверил в то, что Чжан просто спал в чужом доме, и привел китайцев сюда за тем, чтобы показать, что им лучше не лезть куда не следует. Но Лэй не был бы собой, если бы сбежал, поджав хвост и сдался.***
— Ты сошел с ума, — сказал Ифань, — да, ты сошел с ума, — громче повторил Ифань, — ты точно сошел с ума, — трагично произнес Ифань, — ты сошел с ума, — пропел Ифань. — Да-да. Тебя заело? Может, уже смешное что-нибудь расскажет. Анекдот, например, расскажешь, как с женой сексом занимаешься, — насмешливо прищурился Исин, сползая вниз в мягком, но слегка потрепанном кресле и вытягивая длинные ноги в черных, чуть приталенных брюках в проход. Бокал с виски, который он держал до этого момента в руке китаец поставил себе на живот, на крепкий как доска пресс, рассматривая его с каким-то отстраненным обывательским ленивым интересом. Бегающий же от стенки к стенке взъерошенный и взволнованный Ифань, наконец, остановился и залился красным, аки маков цвет. — Что ты несешь? И то, как мы занимаемся сексом с женой — не анекдот, — горделиво вздернув подбородок, мужчина на секунду забыл, что минуту назад свело его с ума и теперь только думал о том, чтобы такого сказать своему другу, чтобы метко ужалить его. Но уже через секунду Крис вспомнил, что Лэй сошел с ума и приготовился выдать длинную гневную тираду. Вот только переводчик посмотрел на посла большими добрыми жалобными глазами. — Я никогда тебя ни о чем не просил. Пожалуйста, помоги мне в этот раз. Я вот, например, выполняю все твои дружеские просьбы, — как бы, между прочим, бросил Исин, а потом схватил граненый бокал с живота и опрокинул в себя виски залпом. Горьковатая жидкость обожгла глотку, неприятно отозвалась на языке, но уже через секунду оставила после себя только легкое послевкусие и уверенность в собственных словах. Лей мысленно похвалил Фаня за идею привезти с собой хорошую выпивку, чтобы коротать унылое время в Северной Корее. Хотя стоит только вспомнить выпирающие ключицы, длинные ноги и шею Сехуна, как становится понятно, что теряет время здесь только господин Ву. — Я просто пару раз просил тебя забрать мою дочь из садика, а ты просишь меня умыкнуть агента КГБ из Северной Кореи! Из-под носа у этого чокнутого До Кенсу! — взвыл Ифань и тут же осекся, подумав о том, что лучше не быть таким громким в стране, где в отелях картонные стены и шпионы, маскируясь под фикус, кажется, даже не скрывают того, что следят за каждым твоим шагов. Криса, наверное, могли слышать все. Кроме Исина, сидящего в двух шагах от посла. Мужчина уже был полностью погружен в свои мысли о последней ночи, проведенной с Сехуном, вспоминая приятную тяжесть чужого тела, прижимающиеся к его бокам бедра, длинные пальцы на своей груди, и смущенный блестящий взгляд из-под белобрысой челки. Лей вспоминает, какого обнимать этого мальчишку, когда его крепкая, но почему-то всегда холодная спина оказывается под ладонями. Вспоминает, как чувствовал кожей удары чужого сердца о грудную клетку и понимает, что влюбился. Впервые за всю свою не такую уж короткую жизнь. — Кенсу не отпустит своего ебаря, — вырывает из фантазий своего подчиненного Крис, заметив этот мечтательный взгляд, — не делай такое лицо, СинСин. Может, даже сейчас… — Положив его животом на стол, заломив за спину руку, со спущенными штанами Сехун пялит своего начальника, — произносит Чжан и тихо смеется в пустой стакан, - только моя любовь от этого меньше не становится. Чтобы не делал этот ребенок. В какой бы грязи он не извалялся – я хочу поднять его и отмыть. Аккуратно. Пока вода не станет кристальной и его не начнет сиять. Даже стерев руки в кровь, я буду отмывать Сехуна так чисто, чтобы все увидели, что под слоем грязи он прекрасен. — Ебанутый ты на всю голову романтик. Что он такого с тобой сделал, что ты сходишь с ума? — закатил глаза Ифань, — у него жопа, что ли какая-то особенная или три яйца? — Прекрати пошлить, — рассмеялся Исин, пытаясь пнуть Криса, но не дотянулся, — не замечал у тебя такой озабоченностью телом. Учитывая, что я твою жену сначала за парня принял. — Что сказал? — зарычал старший. — За симпатичного парня, — примирительно сказал Чжан, поднимая две руки, чтобы продемонстрировать свое миролюбие собеседнику. Ифань минуту подвисал, пытаясь понять попытаться ему убить младшего за поруганную честь своей жены или что, но потом он посмотрел в глаза приятеля и рассмеялся вместе с ним.***
Все-таки Крис был прав, когда сказал, что Исин не в себе. Потому что последний правда не понимал откуда у него такая одержимость парнем, который пытался сам себе отпилить голову, парнем, который с легкостью превращает людей в кровавое месиво, парня, которого прозвали псом, за то, что он слушается любого самого жестокого и бредового приказа начальника. Что же нужно китайцу от одного из самых выдающихся сотрудников Северокорейской службы безопасности. Пока Кенсу доводит Ифаня всеми известными ему способами в своем кабинете, Исин зажимает младшего в одном из туалетов. Когда Сехун садится на крышку унитаза, непонимающе, с осуждением смотрит на китайца и ничего не говорит, остатки здравого смысла пакуют чемоданчики и улетают всей семьей куда-то в тундру, охотиться на северных оленей. Только копье, оттопырившее ширинку Сина, забывают. Старший приподнимает сотрудника службы безопасности за грудки и впивается в узкие бледно-розовые губы поцелуем. Он кусает их, заставляя микроскопические ранки открываться. Исин буквально вгрызается в партнера, не замечая тонких длинных пальцев, до синяков стискивающих его запястья и расширенных от удивления глаз. Если бы Хун по-настоящему не хотел этого, от Чжана бы уже мокрого места не осталось. Но парень позволял целовать себя. Дрогнул О, только когда руки старшего опустились ниже, расстегивая маленькие пуговки на белой рубашке. — Погоди, что ты делаешь? — прошипел Се, дернувшись назад и прижимаясь спиной к холодному сливному бочку. — То, чего мы оба хотим, — хрипло произнес Исин, многозначительно посмотрев на бугорок на штанах младшего. Парень даже сжался от такого пристального внимания, сводя колени вместе. — День же, услышат, — шепот О отдавался в ушах Чжана каплями воды, разбивающимися о поверхность озера. Отчего по позвоночнику вниз пробежали мурашки. Вместо ответа младшему, китаец опустился на колени, прямо в кабинке туалета и потянул вниз собачку, с легким ласкающим слух звуком. Сехун охнул и покраснел быстрее, чем Исин мог себе представить. Мужчина потянул вниз пальцем белую ткань боксеров, вытаскивая эрегированный член и немедля, прикоснулся к крупной бледной головке губами. Младший закусил губу, не в силах сопротивляться желанию и здоровому любопытству шире раздвинул ноги и запустил пальцы в темные мягкие волосы китайца. Исин сам не на шутку возбудился, отсасывая младшему, который выглядел так, словно у него все сейчас было в первых раз. Мужчина и сам дрожал от возбуждения, спуская с крепких узких бедер широкие штаны Сехуна. Руки тряслись и тогда, когда Чжан расстегивал собственную ширинку. Хун послушно встал коленями на крышку унитаза, оперся локтями о сливной бачок и закусил губу, вздрогнув всем телом, когда Син прижался к нему сзади, направляя член внутрь. Сехуну хотелось орать от восторга, Лэй зажимал собственный рот ладонью, чтобы не застонать и не выдать однополую парочку, решившую заняться сексом в общественном месте. Но маячившая перед глазами в тот момент поясница и яркий, оглушительный оргазм лишний раз убедили Сина, что он не хочет расставаться. Когда он прижимал к себе этого дрожащего парня со спущенными штанами, обнимавшего его одной рукой за шею, задирал его ногу себе на плечо, чтобы снова взять в причудливой и неудобной для такого места позе, Чжан говорил себе, и шептал об этом Сехуну. Несмотря ни на что, прямо сейчас они занимаются не просто сексом, а любовью. Хун знал, что это будет наказуемо. Но поддавшись на Исиновское: «эти двое будут весь день спорить», снова привел старшего к себе, чтобы снова стать одним целым на узкой односпальной постели. Се все так же дрожал под партнером, обвив его руками и ногами, хотя Чжан продолжал шептать: - Обними меня покрепче, еще крепче, малыш. Обессиливший Сехун, упал спиной на собственную постель, откидываясь на подушках и так отзывчиво, открыто посмотрел на Исина. Мужчина окончательно откинул все свои сомнения. Младший показал все свои светлые и темные стороны. А Чжан принял их всецело, принял и полюбил. Полюбил этого парня всего. От кончиков волос до кончиков пальцев. Старший улыбнулся одними только уголками губ, и это не было похоже на прежние счастливые, милые наигранные улыбки, которыми Син щедро рассыпал направо и налево. В этой улыбке была капля грусти. Но Лэй сам этого не заметил, пока лицо О не исказила гримаса боли. Парень накрыл собственные глаза предплечьем и отвернулся в стену, чтобы не смотреть сейчас на старшего. Но Чжан и так знал в чем дело. Мужчина полулег на локти, крепко обнимая своего партнера. Сехун плакал. И Исин хотел его утешить. Но не мог. Потому что тогда бы младший увидел, как крупные капли катятся по щекам Лэя и падают на подушку. Китаец еще не понимал, почему он плачет. Но в груди Хуна, что-то надрывалось и ломалось, оставляя шрамы глубже того, что был на шее. - Давай убежим, - шепотом предложил Син, хотя его не покидало ощущение, что он не должен этого говорить, потому что китаец подсознательно знал ответ. И не хотел, чтобы он был озвучен. Поэтому, не дожидаясь, пока с губ Се не сорвутся слова, Лэй поцеловал младшего. - Исин, ты идиот.***
Сехуна не было среди солдат, что пришли провожать китайцев в аэропорт. Кенсу сказал, что у него выходной, приторно улыбнулся, пожал на прощание обоим мужчинам руку, и остался стоять, смотря как гости уходят к своему самолету. Но Исин знал, что этот ребенок придет. Он видел его на прощание, робко и с немым вопросом, смотрящим куда-то за самолет. Чжан в последний раз полуобернулся на Кенсу, чтобы увидеть, как тот с победной ухмылочкой трет свою переносицу средним пальцем.***
— Как твои ощущения по возвращению? — с тревогой в голосе просил Ифань, как-то нервно приглаживая пепельную прядку на виске. — Я в порядке. С чего бы мне быть не в порядке, старикан? – устало улыбнулся в ответ Исин, засовывая руки в карманы. Конечно, он врал своему приятелю. Но к чему сейчас было озвучивать правду? К чему сейчас говорить о том, как все эти годы болело его сердце и как ему хотелось сорваться, вернуться сюда на верную смерть. — Восемь лет прошло, с того нашего визита в Северную Корею. И вот мы снова здесь с дружеским визитом, чтобы познакомиться с главой нового правительства… — Хватит, друг мой. Не нужно пытаться вывести меня на откровенный разговор сейчас. Ладно? Страсти поутихли. Эта страна встала с ног на уши. Или с ушей на ноги, наконец. Революция свершилась, Корея сбросила с себя оковы коммунизма. А я бремя страстей человеческих. — Прям в философы подался, — фыркнул Ифань, поправляя манжеты, - рано еще говорить о том, в лучшую или в худшую сторону все изменилось. Но то, что больше нет этих назойливых агентов спецслужб и нас не встречала рота солдат уже радует. — Замечательно, не правда ли? — раздался голос за спиной приятелей. И несмотря на то что прошло восемь лет с последней встречи, Чжан узнал его по первым нотам звучания. Мягкий, приятный, бархатный баритон Кенсу. Мужчина нисколько не удивился, когда обернулся и увидел старого врага (?) или соперника (?) почти не изменившимся за тот немалый срок, что они не виделись. До выглядел и пах прекрасно, хотя, кажется, его скулы все-таки стали чуточку шире и пропало что-то совершенно отталкивающее в его образе. Кенсу теперь походил на человека, который прочно стоял на земле. — Наш милостивый государь ждет вас, — улыбнулся он привычной гаденькой улыбочкой, и Исин взял свои мысли о том, что этот парень стал терпимее, обратно. Кенсу по-прежнему мог заставить наложить кирпичей одним взглядом. Невысокий мужчина прошел вперед по длинному коридору, обгоняя гостей резиденции нового главы, и торжественно открыл перед ними дверь. — Мы не ждали вас так рано. Все-таки политическая ситуация в стране только-только пришла в норму. Но раз уж на то пошло. Позвольте представить нашего обожаемого Кайзера. — Только с обожанием не перегни палку, — раздался спокойный ровный приятный голос, пославший по позвоночнику Исина волну мурашек. — Сехун… — Как невежливо обращаться к Кайзеру по имени