Abstinentia

«Существует определение, гласящее, что смыслы и ценности – не что иное, как реактивные образования и механизмы защиты. Что до меня, то я не хотел бы жить ради моих реактивных образований, и еще менее – умереть за мои механизмы защиты» Тсунаеши снял очки и устало потер переносицу. Вне сомнений, Франкл писал правильные и интересные вещи, да и читалась статья, в общем-то, довольно легко, но он слишком вымотался, чтобы понять то, что пытался донести до него автор. Буквы расплывались перед глазами, ехидно перемигивались и уползали со страниц, решительно не желая складываться в слова и предложения. Последний абзац он перечитал уже раз пять, и его смысл до Тсуны все еще не дошел. А впереди еще спецкурс по философии… Впрочем, жаловаться тут нечего, Тсунаеши сам его выбрал, несмотря на укоризненное покачивание головой матери, уверенной, что он загоняет себя. Да, мам, мне это интересно. Нет, я не давлю на себя. Да, я в порядке. Нет, у меня нет девушки. Вообще-то проблема была не в том, что Тсунаеши был непривлекателен. Он был вполне симпатичным, неглупым, дружелюбным парнем. Конечно, звезд с неба он никогда не хватал, обилием поклонниц похвастаться тоже не мог, но, в общем и целом, при должном желании девушку он завел бы без проблем. Только вот он не хотел. Точнее, не мог. Часы на стене пробили шесть часов. Хрестоматия со статьей Франкла отправилась на полку с аккуратной табличкой «Психология». Тсунаеши спокойно собрал в стопку многочисленные тетради и конспекты, скинул в пенал ручки, и, едва не забыв на столе очки, вышел из библиотеки. Коридоры института были уже пусты, большинство студентов покинуло серые стены главного корпуса, спеша куда-нибудь в клуб или за учебники, и здание затихло, отзываясь на тихие шаги юноши только эхом. Вообще Тсуне гораздо больше нравилась тишина, чем гул многочисленных студентов, поэтому он иногда оставался в библиотеке допоздна, наслаждаясь сухим запахом книг и спокойствием. С сегодняшнего дня ему придется так задерживаться как минимум два раза в неделю. Аудитория, где проводился спецкурс, оказалась огромной, и людей собралось довольно много, намного больше, чем ожидал сам Тсунаеши. Курс философии был довольно популярен, хотя бы потому, что вел его один из лучших профессоров их института – пожилой мужчина с идеально ровной осанкой, громким голосом и привычкой пугать студентов сложными теориями, которые он, вдоволь насладившись ужасом учеников, легко и просто раскладывал по полочкам так, что понимали даже самые недалекие. Поэтому неудивительно, что старшекурсники, которые непременно должны были ходить хотя бы на один спецкурс, нередко выбирали именно этот. Впрочем, непростой характер профессора в большинстве случаев брал свое, поэтому до конца курс дослушивали немногие. Савада Тсунаеши, студент первого курса факультета психологии, не был обязан выбирать спецкурс. Но в программе их курса по совершенно непонятным причинам не было философии, а она очень интересовала юношу, с детства с трепетом зачитывающегося пространственными рассуждениями Ницше и Сенеки. Поэтому он, взвесив все за и против, решил, что лучше всего выкроить время для этих лекций на первом курсе, пока не начались сложные предметы их специализации. С трудом найдя свободное место, Тсуна кинул сумку на стол и рухнул на сиденье. Продираться через ряды хихикающих девушек с его факультета (он видел их пару раз) было довольно трудно, а он, и без того уставший после сложных пар, был плюсом ко всему еще и крайне неуклюж, поэтому Саваде приходилось прилагать все остатки сил, чтобы не грохнуться кому-нибудь прямо в декольте. Хотя, для него это никакой проблемы бы не составило, чего не скажешь о той несчастной, с кем это могло бы приключиться. - Эй, - раздался сбоку чей-то голос. Тсунаеши, немного раздраженный после всех своих злоключений, резко повернулся. - Что?.. – начал было он, но осекся. На него смотрел темноволосый юноша с холодным колючим взглядом, одетый в белоснежную рубашку с небрежно закатанными по локоть рукавами. Он лениво стучал красивыми, почти безупречными пальцами по лежащей перед ним тетради, и Тсуна с трудом удержался от того, чтобы не отшатнуться. Он, как и все в институте, прекрасно знал этого человека. Хибари Кея, третий курс факультета хирургии. Лучший на курсе, многообещающий молодой хирург. Кажется, по меньшей мере половина группы Тсуны сходила по нему с ума. Тсунаеши, с детства имевший привычку наблюдать за людьми и таким образом выуживать крупицы полезной ему информации, знал о нем все или почти все. Красавец, спортсмен, одиночка. Имеет стальные нервы и колючий характер. Всех вздыхающих по нему девушек отшивает одним движением брови. Короче, тот тип людей, от которых тихий Савада держался на расстоянии, стремящемся к бесконечности. И теперь эта самая ходячая икона их института сидела на соседнем стуле и сверлила его взглядом. - Ты сумку на мои конспекты положил. Тсуна перевел взгляд на парту. Потрепанная коричневая сумка действительно лежала на каких-то бумагах. Тсунаеши ойкнул, ощущая, как страх, зашевелившийся было змейкой где-то в области груди, медленно исчезает, и аккуратно, пытаясь не помять листки, убрал свои вещи со стола. «Операции над внутренними органами при отсутствии наркоза» - мелькнул заголовок на одной из страниц. Тсунаеши внимательно смотрел, как юноша собирает листы в стопку, и в голове у него вертелась какая-то смутная, еще не до конца оформившаяся мысль. - Можно ввести пациента в гипнотический сон, - внезапно ляпнул он. – Или провести над ним сеанс психотерапии, в ходе которой можно атрофировать его чувство боли. Хотя нет, после восстанавливать его будет немного сложно… Хибари замер и как-то непонятно посмотрел на смутившегося юношу. Тсуна отвел взгляд и начал рыться в сумке, отыскивая нужную тетрадь. Он, конечно, вроде ничего такого и не сказал, но все равно неудобно. Лучше бы он промолчал. Неожиданно в поле его зрения появилась сильная, бледная рука с выступающими из-под тонкой кожи венами. Тсунаеши несколько раз моргнул, медленно понимая, что это кисть сидящего рядом с ним парня. - Хибари Кея, - рука ожидающе качнулась. Тсуна очнулся и неловко пожал ее. Ладонь Хибари на ощупь оказалась прохладной и сухой. - Я в курсе, - ляпнул он, и тут же вздохнул, мрачно подумав о том, какой же он дурак. – Савада Тсунаеши. Хибари рядом с ним хмыкнул. - Я в курсе. Когда Тсуна поднял на него совершенно ошарашенный взгляд, юноша не выдержал и фыркнул. Взгляд стальных глаз смягчился. - Зверек с первого курса факультета психологии, постоянно пропадающий в библиотеке. Разве ты не маленький гений своей специализации? Кажется, я слышал, что ты можешь «прочитать» человека, только взглянув на него. - Чушь, - нахмурился тот. – Прочитать человека по одним невербальным сигналам невозможно. Хотя вообще-то сказать какие-то общие вещи или мимолетные состояния, пожалуй, возможно, хотя и тут огромна вероятность ошибки. И я не гений. Люди просто любят все преувеличивать. Хибари заинтересованно наклонил голову. Взявшиеся было за ручку пальцы снова отложили ее. - А ты забавный. Тсуна недовольно прищурился. - Я не зверушка. Раздался тихий смех. Смеялся Хибари неожиданно мягко и бархатисто. Тсунаеши скользнул взглядом по дернувшемуся кадыку и внезапно осознал, что вполне может понять несчастных девушек, пускающих на этого холодного и колючего красавца свои мечтательные слюни. Пожалуй, его действительно можно было бы назвать привлекательным, даже с его, чисто мужской точки зрения. - Я совершенно не это имел в виду, зверек. - Вы называете меня зверьком. - А ты огрызаешься на меня. Прекрати огрызаться – перестану называть зверьком. - Эй, студенты, вы закончили перемывать косточки мне, Хибари Кее, Саваде Тсунаеши и еще половине института? – раздался зычный голос откуда-то с кафедры. Профессор Хашимото оказался статным мужчиной с насмешливо прищуренными глазами и огромным телом. Тсуна вспыхнул и мгновенно уткнулся головой в тетрадь. Он не любил привлекать к себе внимание, а его общение с Хибари заметил явно не только профессор. Те самые девушки, мимо которых он продирался, смотрели на их странную парочку с легким недоумением. По общепризнанному мнению тихий Савада был последним человеком, который мог привлечь внимание Хибари Кеи. Хибари только хмыкнул и повернулся к доске, на которой профессор Хашимото уже начал чертить какую-то схему. Его самого такое внимание к собственной персоне явно не волновало. Тсунаеши вздохнул и поднялся с парты, надевая очки. На следующем занятии Хибари сам подсел к нему. Через неделю они столкнулись в кафетерии. Еще через две – весь институт гудел о том, что Хибари Кея по совершенно невероятным причинам благосклонно относится к тихоне Саваде. Тсунаеши вздыхал и скользил отсутствующим взглядом по что-то от него требующим поклонницам Хибари, параллельно вспоминая концепцию Толмена, которую он обязан был знать к следующему семинару. Через неделю его обозвали сумасшедшим и оставили в покое. Мир Тсуны медленно крутился вокруг своей оси. Жизнь продолжалась.

* * *

- Тсу-кун, к тебе пришли! – раздался откуда-то снизу голос Наны. Тсунаеши оторвался от книги и метнул взгляд на часы. Гокудера всегда приходил вовремя. - Пусть поднимаются! – крикнул он в приоткрытую дверь, а затем обернулся и критически обвел свою комнату взглядом. Повсюду стояли стопки взятых из библиотеки книг, стол оказался завален распечаткой какой-то очередной статьи, а на полу возле шкафа валялась скатившаяся с одной из полок ручка – Тсуна имел странную привычку оставлять вещи где попало. Убирать все это было немного поздно, да и Гокудера с Ямамото прекрасно знали его повадки, так что Тсуна только сгреб листы со стола в стопку, решив, что и так сойдет. Ребята зашли в комнату тогда, когда Тсунаеши пытался вытащить из-под стола последнюю страницу статьи. - Йо, Тсуна. Как жизнь? О… - Ямамото осекся, обведя взглядом комнату. – Мне кажется, или книг с прошлого раза стало немного больше? Гокудера, сусликом застывший прямо на пороге, наконец, отмер. - Тсунаеши! Что это вообще такое? Ты как здесь живешь? Тсуна, как раз запихавший статью в сумку, чтобы дочитать ее завтра в метро, скептически хмыкнул. - Как будто ты лучше? Только у тебя сплошные чертежи повсюду и книги по высшей математике и программированию. Гокудера и Ямамото были школьными друзьями Тсунаеши. В старшей школе они по совершенно невероятной причине проучились вместе все три года, несмотря на то, что оценки у всех троих разительно отличались. Гокудера как истинный гений легко сдавал любые экзамены где-то в районе ста баллов, чего совершенно не скажешь о Тсуне и Ямамото. Ямамото вообще был довольно неглуп, однако все свободное время у него уходило на занятия в бейсбольном клубе, поэтому он нередко получал довольно низкие баллы. Тсунаеши же не интересовался ничем, кроме книг, и частенько его можно было увидеть спящим на занятиях – ночное чтение даром не проходит. Из-за этого учился он, вообще говоря, отвратительно, хотя назвать его глупым было нельзя. После окончания школы все они поступили в разные институты. Гокудера с головой ушел в прикладную математику и кибернетику. Ямамото, как и следовало ожидать, поступил в спортивный институт. Тсунаеши же, почти не раздумывая, выбрал профессию психолога. Каждый пошел своей дорогой. Гокудера фыркнул. - А вот и неправда! Я осознал, что аккуратное расположение материалов более рационально и приводит к лучшей организации работы. Тебе, Тсунаеши, кстати, это тоже бы не помешало. Хотя, куда там… Тот беспечно пожал плечами. По его собственному мнению, с тем, какой он есть, нужно просто смириться. Исправлять его было абсолютно бесполезно. - Так как у вас дела в институте? – Тсуна опустился на кровать, жестом пригласив друзей присоединиться к нему. Гокудера фыркнул, усаживаясь на стоявшее в углу кресло. - Да все как обычно. Преподы лютствуют и большей частью терпеть меня не могут, заданий много, но они довольно легкие. В последнее время я начал интересоваться сборкой компьютеров и их внутренним устройством. Полагаю, еще пара учебников – и окончательно все пойму. Тсунаеши только хмыкнул. Гокудера везде оставался в своем репертуаре. С его абсолютным пренебрежением к большинству людей он уже заполучил огромное количество тех, кто его терпеть не мог. Хотя находилось немало и поклонников. Впрочем, девушками Хаято интересовался гораздо меньше, чем компьютерами и математикой. - Кстати, об институте. Тсуна, о тебе Киоко спрашивала. Она приходит иногда к Сасагава-сенпаю, - Ямамото развалился прямо на полу, время от времени скользя неосмысленным взглядом по лежащей рядом с ним открытой книге. Тсунаеши закашлялся. Киоко была его первой девушкой. Ну, и последней, по хорошему счету. Все закончилось, когда Тсунаеши понял, что она его не возбуждает. И никто в принципе не возбуждает. - Она интересовалась, нашел ли ты себе кого-нибудь. Кажется, ты до сих пор ей нравишься, - Ямамото ослепительно улыбнулся. Тсунаеши был асексуалом. - Можешь передать ей, что у меня есть девушка, - Тсуна невнимательно смотрел на чуть покачивающуюся стопку книг, которая стремилась упасть уже день третий. Поправить ее Тсунаеши всегда было лень. Это новость произвела фурор. Гокудера чуть не свалился с кресла, а Ямамото, решивший зачем-то перевернуть страницу в книге, дернулся, и старая бумага с треском разорвалась, оставив листок в руках бейсболиста. - Что ж ты делаешь, мне эту книгу завтра вернуть надо! – возопил Тсуна, кидаясь к ошарашенному Ямамото. Тот недоуменно посмотрел на страницу в своих руках и как-то глупо хихикнул. - Прости,- виновато сказал он. Тсунаеши кинул на него яростный взгляд, и, вооружившись скотчем, начал аккуратно реставрировать книгу, шепча ей тихие слова утешения. Гокудера ошарашенно помотал головой. - Эй-эй, стой, Тсунаеши, откуда у тебя девушка? Почему мы узнаем об этом только сейчас? Тсуна оторвался от книги и скользнул рассеянным взглядом по другу. - Недавно появилась, - скупо ответил он. - Ну нет, меня такой ответ никак не устроит! Давай, колись, кто она, чем занимается? Из твоего института? Тсунаеши вздохнул и отложил недоремонтированную книгу. Он уже понял, что придется долго и виртуозно врать. Отвязаться от Гокудеры было так же невозможно, как заставить Ямамото неделю прожить без бейсбола. Он никогда не говорил Гокудере и Ямамото о своей проблеме. Нет, не сказать, чтобы его сильно все это беспокоило, да и ребята, скорее всего, не стали бы относиться к нему по-другому, но что-то все время останавливало Тсуну, толкало в грудь и говорило: «Молчи!». И Тсунаеши молчал, хотя врать порой становилось совсем невыносимо. Но перебороть это чувство в груди он так и не смог. - Да, она из моего института. - Ровесница? Или же старше? - С-старше, - Тсуна сам не понял, почему внезапно ляпнул это. На миг его мысли вильнули не туда, и сложившаяся было в голове легенда о милашке-одногруппнице обратилась в прах. - Курс? - Т-третий? – неуверенно сказал парень. Теперь ему стало совсем страшно. Он уже прекрасно понял, кого описывает. - А факультет? – настаивал Хаято. Ямамото только переводил взгляд с одного друга на другого. Он понимал, что что-то не так, но осознать, что именно, не мог. Человеческие отношения не были его коньком. Тсуна сердито выдохнул и прикусил язык. - Фармацевтика! – назло самому себе рявкнул он. – И вообще, Гокудера, когда нужно будет, я все вам расскажу. Еще ничего толком непонятно. Я просто не хочу, чтобы Киоко тратила на меня время. Она вполне достойна кого-нибудь получше. Гокудера хмыкнул, достал из кармана рубашки очки, которые всегда носил с собой, и водрузил их на нос. Его лицо мгновенно стало серьезно-надменным. - Итак, больной, на лицо комплекс неполноценности и пониженная самооценка. Выбор девушки старше тебя возрастом говорит о наличии…эээ… Что бы еще такого сказать… - умное выражение на лице Гокудеры сменилось немного озадаченным. Тсунаеши молча кинул в него подушкой. Та, едва не снеся стоящий на столе стакан с водой, пролетела над головой Ямамото и спикировала прямиком на хихикающего Хаято. Смех захлебнулся. - Это мое дело! – щеки Тсуны алели, как переспелые гранаты. – И вообще, Ямамото, помнится, за тобой там девушка какая-то бегала. Такеши озадаченно почесал шею. Слово «девушка» в его мировоззрении явно уступало словам «бейсбол» и «друзья» и в ближайшее время не имело никаких шансов избавиться от приставки «какая-то». - Ну… Меня это не очень интересует, - улыбнулся он. – Да и до популярности Гокудеры мне еще очень далеко. Ты слышал? Недавно одна из его поклонниц пробралась к нему в квартиру и, обмазавшись шоколадом, легла на его кровать… ну… без одежды, короче, она была. А у Гокудеры в тот день доклад на очередной конференции был, он устал ужасно. Ну, а тут эта девица. Угадай, что он сделал? Тсунаеши согнулся пополам. Он прекрасно представлял, что мог сделать злой как черт Гокудера, на дух не переносивший, когда лезли в его личную жизнь. - Труп закапывать не пришлось? – поинтересовался Савада. Ямамото только хихикнул. - Не, девчонка успела сбежать. Гокудера, кажется, даже тарелками в нее кидался, - пояснил он. Хаято вспыхнул. - Она сперла мою простынь и заляпала все постельное белье! Про то, что творилось на кухне, я вообще молчу! Не могла, что ли, у себя шоколад растопить? Я целый день потом дом отмывал! Тсунаеши, хохоча, сполз с кровати. Вне сомнений, его друзья были самыми сумасшедшими и сумасбродными в этом мире. О чем он ни капли не сожалел.

* * *

- Почему ты вообще ходишь на философию? Разве ты не первокурсник? – Хибари постучал ручкой по тетради, явно параллельно размышляя о чем-то своем. Тсунаеши поднял глаза на юношу и задумчиво погрыз карандаш. Головной мозг на вырванном из тетради листочке, лежавшем перед Савадой, обрастал все новыми подробностями, большинство из которых на настоящем мозге найти было невозможно. Тсуна никогда не любил анатомию. - Но это же интересно, - неуверенно сказал он. Казавшийся всем вокруг странным с самого детства парень привык, что его редко понимают, однако Хибари только довольно хмыкнул. - Вао, наш зверек, оказывается, интересуется не только психологией и книгами. - Хватит называть меня зверьком, - привычно отозвался Тсунаеши, заштриховывая лобную зону. За последние несколько недель эти перепалки стали обычным делом. - А ты перестань огрызаться. - Как только я перестану огрызаться, ты перестанешь со мной разговаривать, разве нет? – Тсуна кинул на него проницательный взгляд из-под отросшей челки и замер. Хибари смотрел на него прямо, серьезно, и искры света блуждали в его глазах, как шарики ртути. Кея протянул руку и легко откинул каштановые пряди с глаз Тсуны. В тот момент, когда его пальцы коснулись кожи, Тсунаеши вздрогнул и с трудом удержался от того, чтобы отшатнуться. Даже спустя столько времени он все еще чувствовал себя неуютно рядом с Хибари. - Ты действительно так думаешь? – тихий голос звучал непривычно напряженно, даже почти зло. Тсуна открыл было рот, чтобы ответить, но замер. Горло сдавило спазмом под пристальным взглядом Хибари, слова бились где-то в горле, не имея возможности вырваться наружу. Тсуна шумно выдохнул. Стало легче. - А что я еще могу думать? Разве ты стал общаться со мной не из-за того, что я посмел вставить свой комментарий насчет твоей работы? Разве не из-за того, что я не боготворю тебя и не бьюсь в священном припадке? Савада с ужасом понял, что его слова прозвучали грубо и резко, несмотря на то, что он совсем не это имел в виду. Взгляд Хибари на мгновенье потух. Тонкие пальцы скользнули по запястью Тсунаеши, когда парень убирал руку, и Тсуна почувствовал прошедшую по всему телу дрожь. - Возможно, было бы лучше, если бы ты воспользовался своими способностями. - Я не могу понять то, что творится у тебя на душе, говорю же. Тсунаеши лукавил. При должном желании было возможно увидеть то, как Хибари относится к нему по сравнению с другими. Но он не хотел. Тсуна закрывал глаза и заставлял себя слепнуть. Он отключал то, что столько лет казалось неотъемлемой частью жизни, и стремился знать о Хибари как можно меньше. Только вот почему он это делал, Тсунаеши не понимал и сам. Кея покачал головой. - Я не это имел в виду. Неважно. Сколько, как думаешь, людей останется к концу курса? – он насмешливо обвел взглядом аудиторию, в которой народу с прошлого раза заметно поубавилось. Профессор в это время как раз ехидно говорил что-то стыдливо краснеющей девушке с третьего ряда. Девушка мялась и растерянно переводила взгляд со своего соседа – испуганно застывшего парня – на профессора. Тсунаеши пожал плечами. - Даже не представляю. Но уверен, что немного. Кея перевел скучающий взгляд на парня и чуть прищурился. - Почему ты их не сканируешь? Разве тебе это не интересно? - Ничуть, - отозвался тот. – Какая мне разница, кто из них останется здесь, а кто уйдет? Хибари прокрутил между тонких пальцев ручку. Написанная в тетради дилемма, которую не так давно предложил профессор, никак не разрешалась, и найти альтернативу почему-то тоже не получалось. - Странный ты. Можешь читать людей, а предпочитаешь этим не пользоваться. Это же должно происходить на уровне инстинктов. Подавляешь их? - Предпочитаю узнавать людей в общении с ними, а не беглым просмотром снаружи. Ну и что толку, если я узнаю, кто с кем спит или почему Рен – вон тот парень с гастроэнтерологии - уже минут десять пялится на девушку перед ним… Тсунаеши внезапно запнулся и, поняв, что совершил ошибку, прикусил язык. Между ними повисла тишина. - Значит, ты все-таки сканируешь. - Я не всегда могу это контролировать. - И что же ты можешь сказать про меня? – Кея насмешливо прищурился, глядя на недовольное лицо Тсуны. Тот вздохнул, скользнул беглым взглядом по собеседнику и снова уткнулся в бумаги. - Что ты обожаешь издеваться над людьми. Хибари тихо рассмеялся и, размашисто написав что-то в тетради, поднял руку. Подошедший профессор заинтересованно прочитал написанное и, немного подумав, удовлетворенно кивнул. Звонкий голос Хашимото эхом прокатился по аудитории, зачитывая найденное Кеей решение, и Тсуна внезапно понял, что он даже не слышал условие дилеммы. Он не слушал лекции по философии уже две недели.

* * *

- Тсу-нае-е-е-ши-кун! – пропел Мукуро, опускаясь на стул напротив Тсунаеши. Тот, не отрываясь от книги, мельком кивнул и продолжил спокойно пережевывать сэндвич. Однако Рокудо это явно не устраивало. Он хмыкнул и резким движением руки выхватил учебник из рук Тсуны. Парень протестующе замычал. - Тсунаеши-кун, а Тсунаеши-кун, а про кого это ходят слухи, что он вдруг стал любимчиком нашего принца-кактуса, а? – вкрадчиво поинтересовался Мукуро. Тсунаеши, с трудом прожевав слишком большой для него кусок, откашлялся и уставился на друга. Рокудо Мукуро, студент третьего курса факультета патологоанатомии, а по совместительству хороший друг Тсуны, был известным сплетником и сборщиком слухов. Про них с Хибари ходило множество разных легенд, и то, что Мукуро решил узнать все из первых уст только сейчас, не могло не настораживать. - Разве слухи поползли не еще полтора месяца назад? Так чего ты только сейчас подробности выяснять пришел, а? Мукуро расплылся в ехидной улыбочке. - Да так. Я подумал, что, скорее всего, инициатором всей этой кутерьмы был Кея – все-таки ты у нас мальчик-одуванчик, не видящий ничего дальше книг. Он мне комментарии давать отказался, даже хохолок грозил оторвать. Пообещал в следующий раз, если я к нему приду, скальп с меня снять. Тсунаеши хмыкнул. Угрозы были вполне в духе вышеупомянутого блюстителя собственной личной жизни. - И? Чего ты от меня-то хочешь, Мукуро? Рокудо вдруг стал серьезным. - А ты знаешь, что о вас уже ходят слухи вполне определенного рода? Что ты якобы заставил нашего принца-ежика свернуть на кривую дорожку голубоватого цвета? Тсуна, мне плевать на твою личную жизнь, но… Тсунаеши выставил руку вперед, останавливая Мукуро. В голове у него была жуткая каша. - Стоп, Мукуро. Стоп. Личную жизнь? Какую это личную жизнь? Мы с Хибари просто хорошо общаемся, тебе ли не знать? Парень недоверчиво моргнул. - Разве ты не гей? – шепотом спросил он. Тсунаеши поперхнулся от возмущения. - В жизни большей чуши не слышал! С чего бы это? – гневно воскликнул он. Мукуро мгновенно отодвинулся от разъяренного парня. - Но у тебя же никого не было после Киоко. Да и вы же с ней не спали, разве нет? – осторожно поинтересовался Рокудо. - Это ничего не значит! Да и даже если предположить что-то подобное, то разве бы кто-то вроде него мог повестись на меня? Думай, о чем говоришь, Мукуро! - Да нет, Тсунаеши-кун, я считаю, что ты очень даже… - МУКУРО! - Молчу-молчу, - парень примирительно поднял руки вверх. – И все же, я посоветовал бы тебе что-нибудь с этим сделать. Если ты не смотришь на все это как на возможные отношения, то он может. Хочешь, скажу тебе один ма-а-а-аленький секрет? Даже бесплатно, по старой дружбе. Мукуро улыбался так хитро, что Тсуна невольно наклонился к нему. Мятное дыхание коснулось его уха. - Хибари Кея – гей. Сейчас он, кажется, трахает одного милого парнишку-первокурсника со своего факультета. Через недельку это будет, скорее всего, мальчишка с наркологии. А еще через недельку – во-о-он тот парень с соседнего столика. И поверь, никто из них и не пикнет, что он спал с самим Хибари Кеей. А знаешь, почему? Потому что он умеет убеждать людей. Тсунаеши замер. Его словно кувалдой по голове огрели. Хибари – гей? Он… что? Мукуро, внимательно рассматривая лицо Тсуны, только вздохнул. - Тсунаеши-кун, вот почему тебе следовало бы чаще пользоваться своими способностями. Эта твоя позиция «не хочу ничего видеть, не хочу ничего слышать» не идет тебе на пользу. Если бы ты попытался проанализировать его, то давно бы все понял. Тсуна протянул дрожащую руку к чашке с кофе и замер, не решаясь взяться за ручку. Внутри у него был сплошной кавардак. - Даже если это и так, почему меня это должно касаться? – ледяным голосом сказал он. – Ходят слухи – пусть ходят. Он гей – да пожалуйста. Спит с кем попало – не мое дело. Мы просто общаемся, Мукуро. Ничего быть не может. Хотя бы потому, что Тсуна – человек, который по определению сексом заниматься не способен. Хотя бы потому, что Хибари – человек, который по определению никаких других отношений не примет. Тсуне нужна платоническая любовь. Хибари нужен секс. Их интересы не пересекаются. Все это бессмысленно. Мукуро внимательно посмотрел на друга и покачал головой. Уж он-то прекрасно знал, что творится в голове у Савады. Как там говорится в пословице? Сапожник без сапог? Вот и здесь та же ситуация. Тот, кто с полувзгляда видел всю подноготную людей, самого себя понять был не в состоянии. - Осторожнее, Тсунаеши-кун. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Савада посмотрел на свои руки и решительно взял чашку. Дрожь унялась. - Все будет хорошо, Мукуро. Этого никогда не произойдет.

* * *

- Таким образом, в начале двадцатого века психология разделилась на множество школ, имевших принципиально разные подходы к изучению человека… Голос лектора убаюкивал, и Тсуна уже полчаса силился не уснуть. Получалось плохо, и юноша уже раз пять ловил себя на том, что засыпает. Савада невнимательно рассматривал лезущую в окно ветку и спрятанную где-то за ней спортивную площадку. За время, прошедшее с начала лекции, он изучил ее уже от и до. Внезапно на нее вышел парень в джинсах и расстегнутой клетчатой рубашке, под которой виднелась футболка. Тсунаеши лениво скользнул по нему взглядом и замер. Это был Хибари. В руках он держал баскетбольный мяч. Рубашка полетела на ближайшую скамейку, и серая, под цвет его странных переливчатых глаз футболка оказалась настолько обтягивающей, что Тсунаеши, казалось, мог разглядеть каждый кубик на прессе Кеи. Хибари несколько раз пробно ударил мячом по площадке, а затем вдруг резко рванул с места. Ловкие, непредсказуемые, быстрые движения завораживали, и Тсунаеши понял, что он не может оторвать от него взгляд. Финт, бросок, подбор, удар. Перемещался Хибари так плавно, что казалось, одно его движение текло из другого. Он был идеален. Идеальная картинка идеального парня. Внезапно Тсуна ощутил, как где-то внизу живота что-то словно сворачивается в клубок. Один большой, жгучий клубок. Внизу тянуло, обжигало, и парень, опустив глаза, с ужасом увидел бугорок на брюках. Бугорок. У асексуала. Тсуна не помнил, как он выбежал из аудитории. Не помнил он и недоуменного возгласа преподавателя и ошарашенных взглядов одногруппников. Пустые коридоры прыгали перед глазами, двери разбегались от него, гулкие шаги эхом бились в его голове, как собственный, не подчиненный ему пульс. Поворот, еще один, и еще один. Знакомая темно-синяя дверь мелькнула так, что он ее даже почти не увидел. Желтоватые стены как-то быстро и незаметно сменились блестящей плиткой туалета. В ушах шуршало собственное дыхание, ноги подгибались, а унитаз казался ужасно неудобным. Тсунаеши слышал, как расстегивалась ширинка его джинсов, ощущал мягкую кожицу на головке собственного члена и плохо понимал, что происходит. Всхлипы и стоны вырывались из него совершенно непроизвольно, и невыносимо хотелось заткнуть себе рот. Сидя на унитазе, со спермой на собственных руках и пошло расставленными в стороны ногами Тсунаеши чувствовал себя невероятно мерзким и грязным. - Я не позволю… Не позволю себе хотеть его… Я не… Не… Тсунаеши всхлипнул и внезапно осознал, что по его щекам катились слезы. Тихие рыдания еще долго не утихали в дальней кабинке мужского туалета. Савада Тсунаеши не был асексуалом. Он просто был предназначен только для одного человека.

* * *

«Мы привыкли думать, что всякая скрытая мысль такова вследствие своей слабости, что она становится сознательной, как только приобретает силу. Но мы теперь убедились, что существуют скрытые мысли, которые не проникают в сознание, как бы сильны они не были» Тсунаеши перевернул страницу, посмотрел на часы и захлопнул книгу. Шесть часов сорок девять минут. Спецкурс по философии давно уже начался, хотя закончиться должен еще нескоро. Идеально. Книга на полке, ручки в пенале, очки в руках. Пустые коридоры эхом шумели вокруг. Человеческие голоса не пробивались сквозь звук шагов Тсуны, даже если он проходил мимо аудиторий, где шли лекции. Все так, как должно быть. С него хватит. Он не заслужил этого. Он ничего не заслужил. Сонная гардеробщица только лениво приоткрыла глаза, когда Тсуна положил на стойку номерок и сам забрал куртку. Охранник полностью проигнорировал невысокого, почти хрупкого юношу, вышедшего из здания, и Тсунаеши невыносимо захотелось подложить кому-нибудь бомбу. Он с детства выглядел, как милый мальчик, не способный причинить никому вреда. И даже когда Тсунаеши-подросток мечтал уничтожить этот несправедливый к нему мир, вытирал кровь из разбитого одноклассниками носа и отгораживался ото всех книгами Оруэлла и Хаксли, все смотрели на него, как на безобидную зверушку. На улице было ужасно холодно для конца ноября. Небольшие лужицы под ногами покрылись хрупкой корочкой льда, жалобно хрустя всякий раз, как легкие ботинки Тсуны ступали на них. Деревья стояли, не шелохнувшись, только изредка запоздалые, непонятно чего ждущие листья сдавались и отрывались от тонких ледяных веток. Тучи и ветер исчезли, растворились в хрустящем снежной пылью воздухе, и дышать было довольно трудно. Шарф Тсунаеши забыл дома, поэтому он только посильнее закутался в куртку и хотел было выйти со двора, как вдруг он увидел прислонившуюся к кованому забору темную фигуру. Эту фигуру он уже никогда не забудет. Хибари был как всегда бледен и безупречно красив. Ледяной принц настолько идеально вписывался во всеобщую атмосферу холода, что с этого впору было писать картины. К сожалению, Тсунаеши не был ни художником, ни даже фотографом. Он был просто Савадой Тсунаеши. Парнем, которого считали гением. Парнем, который просто хотел тихо жить. - Разве сейчас не должен идти спецкурс по философии? – Тсуна даже не поздоровался. Кея неопределенно повел плечом. - Я отпросился, когда понял, что ты не придешь. - Почему? - Потому что если я сейчас с тобой не поговорю, то ты, скорее всего, уже никогда со мной не станешь разговаривать. Сквозь губы Тсуны прорвался печальный смешок. - С чего ты это взял? - Ты ведь не слушал лекции уже недели три. Если перестал приходить – значит, поменялось твое отношение ко мне. Тсунаеши, не отрываясь, смотрел в темные глаза Хибари. Уголки его губ были опущены. Ни намека на смех. - Тебе следовало пойти на психологический факультет. Великолепный анализ ситуации. - До тебя мне далеко. Что случилось? - Все в порядке. Просто это зашло слишком далеко. Я хочу тихо и спокойно учиться. Чтобы никто не обращал на меня внимания, чтобы ко мне не подходили те, кого я даже не знаю, в надежде либо приблизиться к тебе, либо разругать нас. Мне уже все равно. Я просто хочу тишины. Хибари не верил ему. Тсунаеши видел это в плотно сжатых губах, сверкавших глазах и чуть надломленном изгибе бровей. Это было не то знание, которым занималась психология, – общие для всех людей особенности. Это было знание об одном единственном человеке, выведенное из многочасовых наблюдений. Но Тсуне было плевать, насколько это убедительно. Он знал, что Хибари не будет допытываться у него правды. И это было еще одно маленькое знание об одном человеке. - Ты хочешь одиночества? - У меня есть друзья. - Да, друзья у тебя есть… - неопределенно сказал Хибари. Он развернулся, полы его черного пальто взметнулись в воздух, как крылья летучей мыши. Тсунаеши не мог заставить себя отвести взгляд от серебрящихся в голубоватом свете фонаря волос Хибари. Почему он так близко? Зачем? Зачем он подпустил его к себе? Было бы гораздо проще, если бы он оставался недостижимым идеалом, по которому можно вздыхать, заранее зная, что все бесполезно. Почему он дает эту непонятную, никому не нужную надежду на… на что? На отношения? На любовь? На секс? Тсунаеши сжал руки в кулак, ощущая, как во внутреннюю поверхность ладони впиваются ногти, и сморгнул выступившие слезы. Удаляющаяся спина Хибари была как всегда идеально прямой. Савада Тсунаеши был предназначен только для одного человека. Но был ли этот человек предназначен для него?

* * *

- Хэй, Савада! – крикнул Рехей, подзывая его поближе. Тсунаеши проскользнул мимо увлеченно целующейся парочки и подошел к довольно большому столику в углу. Порядком выпивший Гокудера тихо сопел на коленях довольно перебирающего его волосы Ямамото, Мукуро что-то впаривал мирно пьющей коктейль Хром, а Ламбо пытался подкатить к девушкам с соседнего столика. Те хихикали, но пересаживаться к пьяненькому подростку не спешили. Тсунаеши покачал головой и опустился к трезвому, соблюдающему спортивный режим Рехею. Он казался единственным адекватным человеком во всей этой тусовке. Вообще идея собраться всем вместе принадлежала Мукуро, явно переволновавшемуся за состояние вымотавшегося Тсунаеши. Большим плюсом их компании было то, что каждый из них готов был пожертвовать вечерней тренировкой или занятиями ради встречи с друзьями, за что Тсунаеши был всем им бесконечно благодарен. Сам Тсуна опоздал только из-за того, что ему пришлось с трудом вырываться из лап одного преподавателя, вознамерившегося, во что бы то ни стало, затащить его на свою специализацию. То, что психофизиология мало интересовала Саваду, его не волновало вообще. Рехей с интересом потряс бутылку с виски и, поняв, что там еще что-то есть, налил остатки в стакан. Тсунаеши выпил его залпом. - Эй, Савада, не слишком ли ты шустро для разогрева? Даже не закусил, - озабоченно спросил Рехей. Тсунаеши только покачал головой, зажмурившись от мгновенно ударившего в голову алкоголя. В этот вечер ему безумно хотелось напиться. Рехей, явно что-то прочитав в его глазах, только вздохнул и выудил откуда-то снизу целую бутылку коньяка, бережно спрятанную им от вездесущих лапок Мукуро и Ламбо. Тсунаеши удивленно посмотрел на Рехея и, улыбнувшись, кивнул. Темная жидкость хлынула в стакан. Вечер обещал быть длинным. Спустя полчаса бутылка была пуста уже на две трети. - Значит, все дело в Хибари? – Рехей задумчиво пил яблочный сок. Тсунаеши икнул и недоуменно посмотрел на друга. Он был уверен, что не упоминал имени Кеи в своем рассказе. Учился же Рехей вообще в другом институте, и о Хибари мог слышать только от болтливого Мукуро. - А… Откуд… - Тсуна с неудовольствием отметил, что язык его почти не слушается, но Сасагава и так все понял. - Он живет по соседству с нами. Мукуро как-то раз видел его там, так раскудахтался, как курица, и выдал всю его подноготную. И о том, что тебя считают его любовником, тоже сказал. Хорошо, что только мы с Хром это слышали. Хром, сам знаешь, никому не расскажет, я тоже молчать буду. Мукуро хитрый лис, и никому без надобности эту информацию выдавать не будет. Сдается мне, что и мне он ее выдал только потому, что это для каких-то его целей надо, - Рехей недовольно нахмурился. Его никогда не вдохновляли вечные многоэтажные планы Рокудо. Тсунаеши, прекрасно его понимая, тоже вздохнул, и этот вздох отозвался тяжелой болью в его груди. Да сколько можно? Он же Савада Тсунаеши, чертов гений этого чертового факультета психологии. Почему он не может разобраться со своими собственными проблемами? - Я ус-устал. Склька ж можна-то, а? Рехей, вот вершь, нет, у меня ни на кого ни вста… ик… встает, кром ко-го? Конешн, его! – Тсунаеши с грохотом опустил стакан на стол. Сасагава с подозрением посмотрел на уже прилично выпившего Саваду, явно плохо соображающего, что он вообще говорит, и хотел было убрать бутылку, как вдруг Тсуна вырвал ее у ошалевшего от неожиданности боксера и залпом допил остатки. Рехей с ужасом смотрел, как коньяк исчезает во рту Савады, и понял, что сейчас что-то будет. Когда Тсуна напивался, он не буянил и не тихо спал у кого-нибудь на коленях, как Гокудера (к ужасному разочарованию Мукуро). Нет. Он просто начинал пить все подряд. Первым пострадал яблочный сок Рехея, как стоящий ближе всего. Потом пошли в ход все остатки, которые нашлись среди пустых бутылок из-под алкоголя. Мукуро только ошалело моргнул, когда мимо него скользнула рука, выдернувшая из рук удивленной Хром легкий алкогольный коктейль. Рехей обреченно застонал. Тсунаеши намешал градусы. Теперь точно аут. Тсуна, вылив в себя мохито, выронил бокал, который не разбился только благодаря все тому же бдительному Рехею, уже прикидывавшему, не стоит ли вырубить друга аккуратненьким ударом по голове. Проблема заключалась в том, что Рехей не был уверен в своей способности контролировать силу, так что он мог легко переборщить, и хлипкий Тсунаеши, в жизни спортом не занимавшийся, мог получить сотрясение мозга, чего миролюбивый боксер совсем не хотел. На миг покачнувшийся Тсуна медленно открыл и закрыл глаза, недоуменно посмотрел на свою руку, в которой по его ощущениям чего-то не хватало, и направился к барной стойке. Его невероятно штормило. Рехей, который кинулся уже за Тсуной, вдруг был остановлен тонкой рукой с темно-синими ногтями. Мукуро, несмотря ни на что, любил красиво выглядеть. - Неа, Рехей-кун, пусть идет. Зря я, что ли, столько денег на этот алкоголь потратил? Пускай разберется с этим раз и навсегда, - Мукуро выглядел непривычно серьезно. Длинная серьга в его ухе качнулась, когда парень чуть наклонил голову, смотря вслед шатающейся фигурке. Фигурка, кстати, пока пробиралась к стойке, была облапана парой девчонок, что заставило Мукуро заскрежетать зубами, но остаться на месте. Волноваться было явно не о чем. Наблюдательный Рокудо давно уже знал обо всех маленьких особенностях Тсуны, так что этим девицам обломиться ничего не могло. Да и даже у нормального парня не встанет после такого количества алкоголя. С трудом доплетшийся до барной стойки Тсуна схватился за нее и некоторое время постоял, пытаясь добиться того, чтобы в голове перестало шуметь. Поняв, что это бесполезно, он кое-как взгромоздился на стул и щелкнул пальцами, подзывая бармена. Перед ним появился молодой парень лет двадцати, одетый в вызывающе порванную в нескольких местах белоснежную майку. Тсуна чуть наклонил голову и глупо хихикнул. - Опачки, кого я вижу. Наш мистр Идеал во всей… ик… сваей крсе. Что ж делает в клубе лучш студент фак…факульр… факльтета хирургии, м, Хи-ба-ри? Тсунаеши чуть прищурился и облизал губы. Взгляд Хибари метнулся за языком Савады, скользнул по открытым черной кофтой ключицам, чуть оголенному плечу и остановился на насмешливо блестящих от выпитого алкоголя глазах. - А что здесь делает лучший студент факультета психологии? Кажется, алкоголь – не самый лучший вариант излечения душевных ран, уж ты-то должен об этом знать. Хотя бы в силу своей специализации. Тсуна запрокинул голову и рассмеялся. В отличие от Кеи, он почти не поменял своей привычной одежды. Черная кофта с длинными рукавами, держащаяся только на кончиках плеч, и обтягивающие светлые джинсы сложно было назвать вызывающими, но что-то было во всем этом такое, что притягивало взгляд. Едва он увидел Хибари, как в голове у него почему-то прояснилось. Это совсем не устраивало Саваду. Быть рядом с тем, кого он предпочел бы никогда больше не встречать, в трезвом состоянии он совершенно не хотел. - Бармен, отговаривающий от выпивки. Это что-то новое. Виски. На стойку легла купюра. Хибари некоторое время смотрел на нее, а затем поставил перед Тсуной граненый стакан. Тот завороженно наблюдал за ловкими, почти неуловимыми движениями Кеи, а затем, переведя взгляд на налитый виски, протянул руку и залпом выпил его. Хибари едва царапнул взглядом дернувшийся кадык на светлой шее. Кажется, это заметил не только Кея. Сидящий через стул парень заинтересованно посмотрел на подвыпившего Тсуну и пересел поближе. - Эй, ты чего это пьешь в одиночестве? Компания не нужна? – промурлыкал он, как бы невзначай касаясь оголенного плеча Тсуны. Тсунаеши раскрыл было рот, как вдруг Хибари, быстро наклонившись, поставил руку на стойку между ними. - Я его компания. Можешь ловить в другом месте. Парень хмуро посмотрел на него и пожал плечами, слезая со стула. - Да не трогаю я его. И почему все парни в моем вкусе уже заняты? - Перейди на девушек, - посоветовал Кея, убирая руку. Тсунаеши недовольно цыкнул. - Ну вот, ты мне веселье обломал. Я бы попробовал. Вдруг у меня на всех парней встает, а не только на тебя? Было бы замечательно. Хибари, как раз собиравшийся убрать стакан из-под виски, замер. Тсунаеши выглядел скучающе, будто совершенно не он только что сказал, что у него встает на Хибари. Тем не менее, было что-то такое в глубине его глаз, что Кея понял – едва ли он шутил. Хибари быстро сказал что-то своему сменнику и, легко подтянувшись на руках, перепрыгнул через стойку, едва не снеся отшатнувшегося Тсунаеши. Он схватил Саваду за руку и потащил его куда-то вглубь клуба, мимо извивающихся в танце людей. Тот только ошарашенно вертел головой из стороны в сторону. Он слабо понимал, что вообще происходит. Мукуро и Рехей проводили удаляющихся парней взглядом. И если Мукуро, попивающий недавно принесенное официантом мартини, выглядел заинтересованным и довольным, то Рехей просто пребывал в полном шоке. Если бы не радостно хихикающий Рокудо, он бы ни за что не узнал в этом парне за стойкой Хибари. Развернувшаяся здесь буквально за полчаса история оставила его в полном недоумении. По всему выходило, что Хибари был заинтересован в Тсуне уже давно, очень давно. Но если верить Мукуро, то он постоянно менял любовников. Зачем? Если ему нужен Тсунаеши, то зачем менять любовников, если и так ясно, что никто из них не может заменить Саваду? И почему он даже не попытался дать Тсуне ни одного намека на то, что все может быть по-другому? Почему не сделал шаг вперед? Внезапно кто-то щелкнул его по лбу. Мелькнули синие ногти и странное кольцо в виде нескольких переплетенных змей. - Хватит слишком много думать, Рехей-кун. Это не твой конек, - насмешливо сказал Мукуро. – Расслабься и получай удовольствие. Вот как они, например. На этих словах Рокудо кивнул на лениво целующихся на диванчике Ямамото и едва проснувшегося Гокудеру. Рехей некоторое время ошалело смотрел на них, а затем как подкошенный рухнул на диванчик, к что-то пьяно булькающему Ламбо. Для него это было уже перебором. Протянутый сочувствующей рукой Мукуро стакан Сасагава мгновенно опустошил и тут же закашлялся. Коварный Рокудо хихикнул и подлил в стакан пытающегося очухаться с непривычки Рехея еще мартини. Кажется, на сегодня он даже перевыполнил свой план. Главное, чтобы эти идиоты во всем разобрались.

* * *

Тсунаеши влетел в маленькую комнатку и, с трудом пытаясь сориентироваться в пространстве, опустился на подозрительно широкий красный диванчик. В воздухе висела сизая дымка сигаретного дыма, на полу валялись бутылки и использованный презерватив. В пепельнице лежало несколько окурков, и рядом с ней лежали почти целая пачка каких-то жутко дорогих сигарет и забытая металлическая зажигалка Зиппо. Послышался щелчок замка. - Эй, ты что, насиловать меня сюда привел? – Тсунаеши пьяно усмехнулся. – Этот диван, кажется, только для этого и создан. - Это VIP-комната. Логично, что здесь будут именно такие диваны, - Хибари внимательно разглядывал сидящего на диване Тсунаеши. Черная кофта задралась, обнажая впалый живот. Грудь сильно вздымалась, чуть приоткрытые губы блестели от того, что Тсуна постоянно облизывал их. Глаза прикрыты веками, рука лежит на лбу, на шее выпирает кадык. Из джинсов выглядывала тонкая полоска темного белья. Хибари на миг прикрыл глаза, а затем наклонился к Тсунаеши. Нога в обтягивающих серых штанах опустилась на диван, прямо между разведенных коленей, тонкая рука скользнула по беззащитно открытой шее, и Кея, на миг приостановившись, провел языком по ключицам. Тсунаеши удивленно вскрикнул и дернулся, вжавшись в спинку дивана. - Что ты делаешь? Я же пошутил! – в темных глазах Тсуны мелькало недоумение. - Чего ты от меня хочешь? – прорычал Кея. От его обычного хладнокровия не осталось ни следа. – Всякий раз как я хочу приблизиться к тебе, ты мгновенно сбегаешь. Я разрешил тебе прочитать себя, и что ты сделал? Отвернулся! А теперь заявляешься сюда, как ни в чем не бывало, да еще и заявляешь, что у тебя встает на меня! Какого дьявола?! Тсунаеши, я не железный. Тсуна некоторое время молча смотрел на Хибари, в его затопившие радужку зрачки, слушал его хриплое дыхание и не понимал. Он говорит, что хочет его? Хочет Тсунаеши?.. Да что он понимает? Что он вообще понимает?! Хибари едва удержался на ногах, когда Тсуна внезапно с силой оттолкнул его. На лице у Савады читалась боль. - Это я должен спрашивать, какого дьявола! Да что ты понимаешь? Ты меня трахнешь, и что? Все кончится! Через неделю ты уйдешь к кому-нибудь еще, а что останется мне?! Ничего! Я не смогу найти никого другого! А знаешь почему? Да потому что у меня не встает ни на кого, кроме тебя!!! Тсуна тяжело дышал. Сквозь губы прорвался нервный смешок, потом еще один, и через пару секунд Тсунаеши уже хохотал. Смех, больше похожий на плач. Хибари не понимал. Не понимал и не мог понять. Он чуть потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. - Но почему? Зачем ты тогда постоянно меня отталкиваешь? - Знаешь ли ты, каково это – осознавать, что ты никогда не сможешь ни с кем быть вместе? Кому нужен чертов асексуал? Да никому он не нужен! А я смирился. Смирился с тем, что проживу всю жизнь в одиночку. Возможно, когда-нибудь потом, я нашел бы человека, который принял бы меня и таким. А тут появился ты! И оказалось, что все гораздо хуже, чем просто асексуальность. Я не могу быть ни с кем, кроме тебя. Я привязан к тебе, как собака на гребаной цепи. Как только тебе все это надоест, ты уйдешь и без проблем найдешь себе кого-нибудь еще, а я не смогу! Да понимаешь ли ты вообще, каково это – целиком и полностью зависеть от одного человека?! Хибари почувствовал, как по его телу прошла дрожь. Тсунаеши смотрел на него с болью и одновременно страхом. Он выглядел, как загнанный в угол дикий зверь, невыносимо прекрасный и отчаянно желающий, чтобы кто-нибудь пришел и принял его. И принять его мог только Кея. Это изумительное существо принадлежит только ему. Ему одному. Он никогда не оставит его. Никогда не бросит. Кея медленно вдохнул и выдохнул. Он с трудом сдерживался от того, чтобы не кинуться прямо на него. Парень медленно подошел к дивану и осторожно, медленно приблизился к вздрагивающему от любого излишне резкого движения Тсунаеши. Карие глаза сейчас казались прозрачными, словно янтарь. - Так завись от меня, - тихо сказал Кея, глядя прямо на него. Тсунаеши, задрав голову, смотрел в его ртутные, переливающиеся глаза, и ощущал, как этот голос проникает в него сквозь уши, сквозь кожу, словно яд. Это было страшно… и возбуждающе. – Стань моим целиком и полностью. Бойся сделать даже шаг от меня. Цепляйся за меня, живи мной. Преклонись предо мной, Тсунаеши. Тсуна тихо выдохнул. Этого он ожидал меньше всего. Он думал, что Хибари посмеется, извинится, уйдет, оставит его. Но он не должен был смотреть на Тсуну так жадно, так отчаянно, так желанно. Его руки не должны были дрожать, осторожно задирая черную кофту и скользя по нежной коже живота. Его дыхание не должно было срываться от напряжения. Его губы не должны были касаться светлой кожи шеи так бережно и нежно. Тсунаеши просто ошарашенно смотрел в пустоту, совершенно не веря, что это происходит с ним. Это не должно было происходить. Только не с ним и Хибари. - Тшшш… - Кея поднялся к лицу Тсуны и аккуратно коснулся губами его щеки. – Не плачь. Все хорошо. Тсунаеши не плакал. Слезы текли из его глаз совершенно непроизвольно от него. Так зачем Хибари так нежно слизывал солоноватые капли? Зачем он так ласково касался его лица своими тонкими, безупречными пальцами? Почему гладил так, будто это он зависит от Тсуны? Хибари шептал, чтобы Тсунаеши подчинялся ему, боготворил его, и одновременно сам трогал его так бережно, будто боялся, что тот сейчас растворится в этом сигаретном дыме, рассыплется пеплом в ладонях. - Жажди меня, дыши мной. Не смей даже думать о том, чтобы сбежать от меня. Я надену на тебя ошейник и цепи, ты будешь моим до конца. Ты мой, Тсунаеши, - Хибари хрипло дышал куда-то в область ключиц, его рука лежала на шее Тсунаеши, и Савада неожиданно понял, что он больше никуда уйти не сможет. Он почти ощущал ошейник там, где прохладная рука Кеи касалась его. Тсуна закрыл глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы, и сдался. Будь что будет. Он больше ничего уже не может. Сопротивляться тому, чего ты отчаянно желал всю свою жизнь, невозможно. - Я твой, - тихо прошептал Тсунаеши, касаясь пальцами там, где смоляные волосы Хибари едва прикрывали шею. Савада осторожно погладил светлую кожу, чувствуя, как участилось дыхание Кеи, и взглянул на него. Он мог прочитать любого человека, кого угодно. Мог сказать, что тот боится кошек, или что у него плохое настроение, потому что его мать попала в больницу. Но глядя на Хибари Кею, лучшего студента курса, идола всего их института, он видел всего лишь обычного парня, болезненно желающего одного единственного человека, который этого не видит. Обычного парня, ненавидящего свою слабость и трахающего всех, кроме того, кого он понять был не в силах и кого он хотел больше всего на свете. Обычного парня с душащим его ошейником. Тсунаеши вздохнул и медленно обнял Кею. Тот болезненно вздрогнул в его руках, но ничего не сказал, только сильнее уткнулся в ключицу Тсуны. На бледном и загорелом запястьях мелодично звякнули тонкие цепи. Ошейники с силой вгрызались в шеи. Тсунаеши закрыл глаза. «Я твой», - тихо прошелестел в памяти его собственный шепот. «Я твой», - услышал он надломленный голос Кеи. «Ложь», - подумал Тсуна, слушая кричащее в темноте одиночество Хибари. Это было очень похоже на него – искать свою судьбу и, не найдя ее, цепляться за того, кто единственный был способен остаться рядом. Он сбегал от него, сбегал от себя, но всегда возвращался снова. Возможно, это и было его судьбой. Возможно, это было единственно возможным для него счастьем. Савада Тсунаеши был предназначен только для одного человека. Хибари Кея не был предназначен никому. И Тсуна не знал, кому из них больнее.