Часть 1
10 апреля 2016 г. в 22:33
Флоран прячет усмешку в осеннем ветре. Золотистые листья кружатся на дне его зрачков. У Флорана озябшие пальцы, и Микеле хочется согреть их, но Флоран смотрит на него своими лиственными глазами и кажется, будто взгляд его весит не меньше тонны.
Флоран стоит поодаль, хотя, если бы Микеле вытянул руку вперед, то непременно уткнулся бы ладонью в отворот пальто Флорана. Флоран скользит между его пальцами, словно песок, словно шелк, слишком скользкий, слишком изворотливый. Слишком неприступный. Микеле чувствует себя вором, только ворует он не чужие драгоценности и не чужие сокровища, он крадет время и любовь, с наглой усмешкой грабит и бесчинствует.
Микеле чувствует себя лишним, хотя, казалось бы, это Флоран. Его Флоран.
А точно ли его?
Осенью Флоран ускользает, он похож на ветер, что пробирается, душа, под шарф, но его не словить. Его можно заточить, не дать ему уйти. Но ему нужна свобода. Микеле кажется, будто он птицелов, он готов разбить все свои клети, готов сжечь все свои сети, но тогда ему придется убить себя.
Флоран выглядит мягким и плюшевым, на его лице — расслабленная добродетель, но Микеле может представить, как зло изгибаются эти губы, как чернеет взгляд. Может представить, как где-то на задворках уголков рта Флорана появляется брезгливость и отвращение. Он кожей может ощутить то безразличие, что проявится на лице Флорана.
Флоран не смотрит на него, его глаза устремлены куда-то на юг. Может, он мечтает стать птицей, Микеле не знает. Он не знает ничего о Флоране. Флоран всегда рядом с ним, всегда где-то поблизости, но иногда все внутри Мика цепенеет — и он не знает, тот ли это человек, которого он…
которого он знает.
Флоран рядом, но, наверное, если Мик сейчас, не произнося ни звука, развернется и уйдет, вряд ли Флоран вообще заметит. Микеле не хочется проверять.
Это — разбитое корыто, река без воды, птица без крыльев. У этого нет смысла и нет имени, и неизвестно, существует ли это на самом деле. Оно отрешенное и ненужное, потерянное и забытое, горячее и зовущее. Это цепочка вулканов, каскадом извергающих из себя пепел и дым.
Микеле чувствует этот пепел, он дышит этим дымом, его легкие давно исчернели, его язык давно разучился распознавать вкус, но он не может сделать шаг назад.
Флоран чертыхается, когда его зажигалка высекает лишь искры, и прячет сигареты в карман. Микеле хочется расстегнуть куртку и отдать Флорану свое сердце. Когда-то его жара хватило бы, чтобы сжечь дотла целый город. Сейчас все внутри его грудной клетки замерзло. Кровь, что течет по его жилам, остыла.
Может, это все осень. Может, Микеле устал. Может, Микеле наконец-то повзрослел.
Осень прокралась в голос Флорана, осела на дне его глаз. Это осень шепчет Флорановым голосом что-то, чего Микеле не понимает. Не хочет понять. Забыл вдруг французский, надо же.
Глаза у Микеле больные, а смех скрипит как старая продрогшая половица в населенном призраками доме. Летом детвора задумчиво глядит сквозь разбитые стекла, зимой снег хлопьями и копнами падает сквозь отсутствующие черепицы в крыше. А осенью… Осенью Микеле смотрит под ноги и улыбается, насмешничая сам над собой: вспоминает, как подушки душили его, а в ванной раздражающе капал кран.
Пушистые ресницы Флорана дрожат. Может, тоже вспоминает, что не мог заснуть и считал пауков по углам, оцепенело сжав пальцы в кулак. Микеле говорит что-то. Флоран что-то отвечает.
Мягкая земля чавкает под ногами. Умершие листья еще прекрасны, они золотом лежат на зеркальных как небесная гладь лужах. Осень в Париже чарующа, но Микеле все равно ее ненавидит.
«Я люблю тебя», — хочется сказать Микеле. Он не говорит.
«Нам пора расставаться», — слова чешут язык Флорана, ему хочется произнести их, чтобы они больше не тревожили. Он говорит.
Флоран описывает кого-то с голубыми глазами и темными волнами, спадающими за лопатки. Говорит что-то о «как вспышка» и «прежде такого со мной не бывало!». Микеле губкой впитывает его слова. Запоминает, каким вдруг оживленным стал Флоран. Смеется над собственной глупостью. Улыбка острием вспарывает его лицо.
Микеле кивает. Ничего не говорит. Вспоминает не к месту Дилана Томаса.
Вспоминает, как простыни не душили, а просто мешали. Вспоминает, как глаза Флорана закатывались на грани оргазма. Вспоминает влажные шлепки кожи. Вспоминает, как варил кофе, развлекая Флорана историями прошлого, пока тот, даже не одевшись, курил в распахнутое окно.
Теперь он сам — история прошлого. Птица без крыльев. Река без течения. Небо без звезд. Пустой и безжизненный, ненужный и бесполезный. Может, через сотни десятков лет Флоран будет говорить своему сыну, что любить парней, — это нормально, что, когда-то, и он сам встречался с мужчиной, «а потом я встретил твою маму, сынок. Все дело в человеке». Микеле наяву видит эту нежную любящую улыбку, наяву слышит этот успокаивающий любящий голос.
Губы дрожат в улыбке. Микеле отвечает: «Да, конечно».
Он ненавидит осень.