***
В Англии сыро и холодно. В Англии почти никогда не светит солнце и слишком много зелени. В Англии нет Эммы и Джулиан почти что готов смириться с ежедневными дождями и зазывающими ледяными ветрами. Он позволяет себе отдалиться от семьи, предоставив заботу о детях бабушке; поспешно берет излюбленные краски и уходит в город, теряясь среди примитивных. Джулиан медленно, с присущей ему грацией, двигается вдоль Гайд-Парка, выхватывая взглядом уличных портретистов и позирующих моделей. Крылья носа дергаются в безмолвном презрении: ему не понять тех художников, которые рисуют исключительно с их музой (слишком громкое понятие, не стоящее даже возвышения большой буквой), — вот только сумка с красками отчего-то тянет неожиданно мертвым грузом. Юноша хмурится собственной реакции. Ведь его никогда не интересовала красота человеческого тела, как и не интересовало их достоверное запечатление на листах бумаги. Джулиан рисует только эмоции и только красками. Для этого не нужны никакие натуры. Вот только глаза упорно выискивают что-то, заставляя остановиться посреди дороги. Незнакомка, гуляющая по парку, отчего-то решила, что он подрабатывает и настоятельно просит нарисовать ее портрет, протягивая десяти фунтовую бумажку. После длительного спора юноша сдается и рукой предлагает ей присесть на другом конце лавочки, попутно доставая чистый лист бумаги. Джулиан долго всматривается в ее опрятные черты лица, но ничего не чувствует. Кисточка в руках дрожит и он поспешно убирает ее в задний карман джинс, не беспокоясь о пятнах на одежде. Джулс берет простой грифельный карандаш и начинает выводить четкие линии. Он никогда не рисует серым карандашом. Но это кажется его спасением. Девушки тянутся к нему, как к магниту, но ни одна из них не задерживается надолго. Джулиан находит новую модель, по привычке надевает на лицо маску с легкой ухмылкой и почти механически наносит штрихи на чистые полотна идеально наточенным серым карандашом. Портфолио юного художника стремительно пополняется разнообразными женскими портретами, в то время как сердце с каждой новой затихает сильнее, покрываясь грифельной пылью, а чувство равнодушия к очаровательному женскому полу сходит почти что на нет. Пока в один момент не появляется она. она берет руку Джулса и начинает рассматривать его запачканные карандашом аккуратные пальцы. «Хочешь, буду твоей музой?» Джулиан неопределенно кивает, зажимая пальцами сигарету и оставляя на ней серые отпечатки. Он слепо выпускает гвоздичный дым, подхватываемый пробирающим до костей ветром. Пытается сфокусировать взгляд на ее лице, но в упор не видит его. Не сказать правда, что он сильно этим расстроен. «Нарисуешь меня?» Джулс едва заметно двигает плечами в ответ. Но этого хватает. Улыбка озаряет лицо и она крепче хватает его руку своей прохладной ладонью. «Идем.» Квартира музы интересует Джулиана куда больше, чем сама муза. Он с любопытством оглядывает полотна, висящие на стенах, моментально различая оригиналы от подделок. Апартаменты словно пропитаны духом искусства, отчего Джулс замечает, что ему приятно тут находится. Голос звучит словно сквозь толщу воды, привлекая внимание художника. Он медленно поворачивается и с чувственным равнодушием рассматривает обнаженное тело музы. она рукой указывает на его место работы, а сама ложится на просторную кровать. Джулс прикидывает масштабы на полотне с натурой, с удовольствием отмечая хорошее освещение рабочего места. Протягивает руку к стойке и на секунду колеблется. Перед ним краски и грифель. Взгляд останавливается на музе и, на мгновение, он чувствует легкий всплеск эмоций. Комната проясняется, неожиданно окрашивая женское тело первобытной, ошеломляющей до расширенных зрачков и учащенного сердцебиения страстью. Он с яростью утопающего хватается за карандаш, откинув краски, отчего те летят на деревянный пол, пачкая его цветными брызгами. За то все резко вернулось в серые тона. А Джулиану большего и не нужно. Заполнив комнату дымом от сигарет, он принимается выводить линии женского тела на бумаге, следуя всем правилам, нанося растушевки и падения теней. она была красива. Джулс знал это. Знал по плавному изгибу талии и широким бедрам. По чувственной груди и лебединой шеи. По красивым тонким пальцам с заточенными квадратными пластинками ногтей. Знал по пушистым волосам, большим глазам и полным губам. Но ему все равно. С усталой, но настоящей улыбкой Джулиан откидывается на спинку стула и оценивает свою работу. Идеально. Широкая дамба укротила бурный океан души, определив его точное размеренное течение. Ему наконец-то было хорошо. Он ощутил тягучее спокойствие, носящее запах сырых вод Темзы и сигарет с ароматом гвоздики. муза подошла к нему и осмотрела картину. Руки с нежностью прошлись по плечам Джулиана и он, словно кот, поддался ласкам. Губы девушки накрыли его собственные и он отметил, что ничего, кроме желания, не ощущает. Никаких красок. Никаких эмоций. Лишь грифельно-серую тень похоти и жажды удовлетворения. она была его первой. И последней музой.***
Когда он возвращается в Лос-Анджелес, то с тревогой ощущает небольшую трещину в отчего-то хрупкой дамбе. Бриз океана вскружил голову, а ноги, привыкшие к холодному мокрому асфальту, вдруг начали проваливаться в золотистый горячий песок. Стены Института сияют под ослепительными солнечными лучами, а крыша упирается в невероятно яркое голубое небо. От такого буйства цветов ему, серому и рассыпчатому, стало тошно. «Джулиан!» Эмма стоит возле входа в Институт, а его сердце вдруг ударяется с такой силой, что грифельная пыль разлетается в стороны, оживляя чувства. С ее выгоревших волос капает вода, а он ощущает, как равнодушная пелена спадает с глаз. Эмма, со счастливой улыбкой, несется по лестнице, шлепая голыми ступнями о каменные ступени. Краски невероятным фейерверком взрываются вокруг, окрашивая все маслянистыми подтеками, совсем как когда Тави ляпает краской по бумаге. Он замечает ее глубокие карие глаза, а в нос ударяет аромат шампуня во время объятия. Запах Эммы наполняет легкие до отказа, вытесняя гвоздичный дым. Когда она тихонько шепчет ему на ухо сладостное «Джулс», то понимает, что Эмма моментально сносит все его дамбы, затопляя его собственный тихий ручеек водами своего бурного океана. Она все разрушила. Последующие события сваливаются на него апрельским снегом, как будто бы высшие силы наказывают его за те недели равнодушия и душевного равновесия. Когда нервы натянуты до предела, звеня от любого внешнего раздражителя, Джулиан не выдерживает и позволяет себе