Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, Любуйся ими — и молчи. (Ф.Тютчев — SILENTIUM!)
— То есть, вы отправились в логово к вампирам, не скоординировав свои действия ни с кем из Института, даже не получив разрешение на эту миссию? — в голосе Маризы чувствовалось столько недовольства и злости, что всем охотникам было не по себе. Глава Бруклинского Института стояла посреди комнаты, сердито скрестив руки на груди и мрачно переводя взгляд с одного юного нефилима на другого. — Нет, понимаете, я просто не знала, а Саймон, он... — голос Клэри звучит тревожно, ей явно не по себе под таким пронизывающим и холодным взглядом строгой женщины. Мариза поднимает руку, призывая её замолчать, но тут вмешивается Джейс: — Мы не хотели, чтобы Клэри шла одна, ведь она не знает, что... Но и он умолкает, прерванный властным жестом приёмной матери. — Хватит. Я хочу услышать Алека. Иззи нервно закусывает губу, а Джейс мрачно скрипит зубами: «Они попали. Это точно конец». Сам Лайтвуд тоже не рад, но послушно делает шаг вперёд. — Итак, Алек. Вы собирались уведомить кого-нибудь из Института о том, что собираетесь вторгнуться к вампирам? Алек стоит ровно, высоко подняв подбородок, но Джейс видит, как его парабатай сжимает кулаки, пытаясь сдержаться и не ответить. — Алек, я хочу знать правду. Вы нарушили закон, вторгнувшись к Нижним на их территорию? — Но это они первые! Они украли Саймона, и хотели... — Клэри! Довольно. Сейчас я говорю с Алеком. Девушка недовольно хмурится, но перечить Маризе не решается, поэтому переводит взгляд на Джейса в поисках его поддержки. Но охотник не смотрит на неё — ему куда важнее сейчас Алек. Джейс отчетливо чувствует напряжение друга, но помочь ему в этом не может. — Да, — наконец отвечает Алек сквозь сжатые зубы и закрывает глаза.***
— Я не понимаю! Почему Алек просто не сказал так, как мы договорились? — Клэри недоумённо переводит взгляд с Джейса, нервно меряющего шагами зал Института, на Иззи и обратно. — Ведь всё было продумано идеально: я иду за Саймоном, не зная ничего о Кодексе, соглашении и правилах, а вы спешите мне на помощь, не успевая сообщить никому о нашем плане. Он же мог просто соврать ей. Что тут такого? Иззи бросает быстрый взгляд на Джейса, мысленно советуясь с ним, стоит ли объяснять всё новой подруге, и Джейс кивает, по-прежнему не прекращая своё напряжённое хождение по комнате. — Клэри, — начинает охотница, перебросив через спину свои длинные, тёмные волосы. — Всё куда сложнее, чем ты думаешь. Алек... Он так поступил потому, что не мог соврать Маризе. И дело тут вовсе не в том, что она наша мать или глава Института. Нет, просто у Алека... Девушка на миг сбивается, и её голос начинает звучать чуть жёстче, чем прежде: — На нём стоит руна правды. Он не может лгать никому и ни в чём. Всё, что он говорит — это правда. У него нет выбора: его спрашивают — и он отвечает честно. Клэри с недоумением смотрит на младшую из Лайтвудов и не знает, что сказать. Всё это кажется таким непонятным и ненормальным: «Охотники и их руны...» Боже, она до сих пор не может понять всё то, что на неё обрушилось за последние несколько дней. — Но... Зачем? Зачем он нарисовал её себе? — Это был не его выбор, — вмешивается Джейс, хмуро смотря перед собой. Казалось, он даже не видит Клэри, стоящую рядом. — Алеку нанесли эту руну, когда ему было двенадцать. — Но кто? И зачем? Кому могло понадобиться так издеваться над ребёнком? — Клэри не нравится то, что она слышит. Саймон был прав — это не её мир, и его законы ей совершенно непонятны. — Мать. — Иззи поджимает губы, и хмурится также, как и парень. — Как-то раз, я и Джейс решили совершить вылазку к Нижним. Ничего опасного — просто посмотреть, что там и как. Алек остался прикрывать нас. Это был первый и последний раз, когда мы разделились. Мариза метала гром и молнии, когда узнала, что мы совершили. Она была в ярости и выпытывала всё у Алека, но он не хотел говорить. Тогда она пошла на крайние меры. Голос Иззи звучит сухо и бесстрастно, будто она рассказывает о ком-то совершенно постороннем, но блестящие глаза выдают её с головой: — С тех пор мы привыкли не задавать Алеку прямые вопросы. И он, наверное, тоже привык. — Нет, — Джейс резко обрывает Иззи.— К такому нельзя привыкнуть. И, не дожидаясь ответа, он выходит из комнаты.***
Но вспять безумцев не поворотить — Они уже согласны заплатить: Любой ценой — и жизнью бы рискнули, Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули. (В.Высоцкий — Баллада О Любви)
Алека он находит в его комнате. Охотник просто сидит на кровати и даже не оборачивается на звук открывшейся двери. Джейсу не нужно прислушиваться к их связи, чтобы понять настроение своего парабатая: он подавлен. Давно никто так не давил на него и не использовал его слабость намеренно. Кроме Лайтвудов — и теперь Клэри — никто не знал в Институте про его уязвимое место, а Алек, по понятным причинам, никогда об этом не упоминал. Джейс подходит к нему со спины, и успокаивающе кладёт руку парабатаю на плечо, но Алек будто бы и не чувствует этого прикосновения. Его трясёт мелкой дрожью, а на шее блестят мелкие капельки пота. Он напряжён так, что Джейс чувствует это сквозь их магическую связь. — Успокойся, — просит он тихо, сжимая его плечо, не больно, но ощутимо, чтобы парень отвлёкся и перестал винить себя во всём. Как всегда. Алек кивает и встаёт с кровати, отходя к полкам у стены, на которых развешено разнообразное оружие. — Может поспаррингуем вместе? — просит он. — Или ты устал? В голосе Алека нет уверенности, он звучит как-то бесчувственно и отрешённо. Это совершенно не нравится Джейсу, и он соглашается на предложение друга, лишь бы отвлечь его от тяжёлых мыслей. — Только, может лучше на кулаках? Моргенштерн знает, что Алеку не нравится этот вид борьбы, но, как кажется охотнику, другу сейчас нужно больше человеческих прикосновений, больше тактильного контакта и взаимодействия между ними. Им нужно восстановить связь, через которую Джейс мог бы ему помочь, хоть как-то поделиться своей уверенностью и успокоить Алека. Сквозь единство парабатаев, Джейс пытается прочувствовать, какого сейчас Алеку, но от друга исходит только подавленное чувство вины, по которому Джейс ничего не может понять. Что именно тревожит его? Наказание Маризы или нарушение правил? Или же что-то более глубокое и постоянно подавляемое самим Алеком? — Как скажешь. И снова эта покорность. Конечно, Алек всегда был послушным, но чтобы настолько безразличным — никогда. И сердце Джейса заходится болью за своего парабатая. Они больше чем братья — одна жизнь на двоих, одна судьба и одно сердце. — Подожди, — просит он, останавливая его. — Алек, что с тобой происходит? Что ты хочешь? Голубые глаза Алека на миг широко распахиваются, и Джейс ругает себя за столь чёткий вопрос. Он не хочет давить на друга, вновь взывая к силе руны, но получается не совсем удачно. — Извини, — просит он, опустив глаза. — Я просто хочу помочь. Может, поговорим? Сейчас вопрос звучит лучше — и Алек легко может его обойти, если захочет. И парень пользуется этой возможностью, отрицательно качая головой. Ему совершенно не охота говорить про то, что сейчас произошло. Его руна — его проклятье, проказа, которая не даёт ему вздохнуть свободно, тот камень, который утянет его на дно. Каждый день — противоборство, каждый вопрос — испытание и отчаяние. Он пытается привыкнуть, смириться, но ничего не выходит. И каждый день всё повторяется вновь. Невинный вопрос — «Как спалось?» — и рисунок под лопаткой начинает слабо покалывать. Замешкаешься с ответом, и руна вспыхнет. Захочешь солгать — обожжёт. Но солгать она не даст, язык просто не повернётся произнести ложь — сколько раз он и Джейс пытались обойти её силу. Сколько разнообразных способов и увёрток придумывали, но всё тщетно. Алек думал что, может быть, со временем, ему удастся ослабить руну или свести, но — увы. Единственное, что он мог — это молчать и безмолвие стало его единственным правом. Время шло, он становился всё мрачнее и угрюмее, и если бы не Джейс, который был всегда рядом, то Алек даже не мог предположить, какой была бы его жизнь сейчас. — Алек, — беспокойный голос парабатая выводит из раздумий. — Не молчи. — Всё в порядке, — Алек оборачивается к нему, держа голову прямо, но взгляд его устремлён куда-то вдаль. Джейс недоумённо хмурится, ведь это явная неправда, но потом понимает, что Алек хитрит. Примитивный спасён, они не ранены и вокруг всё в порядке. Но не с ним. Печаль в сердце охотника, сочувствие к его ужасной ситуации — всё спутывается в снежный ком, тяжёлой ношей опускаясь на сердце и не давая вздохнуть. Это путаница из желания помочь, собственного бессилия и опустошённости — их общие эмоции. И Джейс думает, что знает, как может сейчас помочь другу. Моргенштерн садится на кровать и пытается сфокусироваться на тонких нитях-связях, что ведут от него к Алеку, его парабатаю. Их легко ощутить — их сотни, каждая состоит из многочисленных воспоминаний о совместных днях, боях и заданиях, как успешных, так и не очень. Есть нити-эмоции, и они нравятся Джейсу больше остальных: вот они смеются над Иззи, подкалывают друг друга или оба злятся из-за сорвавшихся планов или заваленных миссий. Но есть и другие связи — тонкие, едва сформировавшиеся, и лёгкие, подобно сверкающим паутинкам. В них Джейс ещё не разобрался, но каждый раз, когда он думает о них, нити колыхаются, отдаваясь в груди болезненным и щемящим чувством, которому он не может найти объяснение. Это нечто невесомое, но оно сильнее всех других связей — готовность отдать свою жизнь за парабатая, умереть, защищая его, бездумно и искренне. Джейс выпутывается из всех этих нитей, с трудом находя ту единственную, ту самую, которая позволит ему прочувствовать Алека, позволит разделить с ним боль и отчаяние. Он мысленно передаёт ему свою уверенность и благодарность, просто так, лишь за то, что Алек с ним, рядом, и взамен просит разрешение увести его печаль. Алек удивлённо оборачивается, встречаясь взглядом с синими глазами парабатая. Они редко используют эту связь в обычной жизни: в бою она гораздо эффективнее, но то, что сейчас делает Джейс, кажется спасением. Спасением от всех заглатывающих мыслей, потопляющих своей темнотой и безысходностью. Джейс — светловолосый ангел, истинный сын Разиэля, чистый, светлый и добрый. Возможно, на первый взгляд он кажется совершенно другим: дерзким, нахальным и самовлюблённым, но Алек знает его достаточно хорошо, чтобы понять, что всё это — лишь поверхностная оболочка, за которой прячется верный друг, бравый воин с горящим и чистым сердцем. Алек вздыхает — он любит Джейса и это один из самых страшных секретов, которые охотник хранит как зеницу ока. Если Джейс узнает хоть что-то, то всему может наступить конец. И это самый веский довод ненавидеть руну правды. — Лучше? — Джейс спрашивает обеспокоенно, хотя он все ещё настроен на Алека, на его волны-связи, сплетающиеся между ними причудливым узором. — Да. Спасибо, — Алек улыбается и Джейс, наконец, может вздохнуть свободно. Улыбка Алека — одно из тех редких явлений, которое ждёшь. Нет, Лайтвуд не мрачный тип и может посмеяться от души, но именно эту улыбку Джейс любит больше всего. Такая искренняя, такая яркая — его парабатай счастлив, и что ещё нужно для сумеречного охотника? И в самом деле — ничего.***
Не прошло и трёх часов, как Мариза объявила нефилимам их наказание, индивидуально подобранное для каждого, чтобы быть наиболее эффективным. Неугомонным Алеку и Джейсу, которые терпеть не могли кропотливую работу, достался Архив — старое, богом забытое помещение под институтом, с отсыревшими манускриптами, записями и дневниками предыдущих охотников. — Перебрать. Рассортировать и обновить журнал приёмки отчетов. Стило при вас, руну сытости помнить должны. Всего у вас шесть часов. — Нас что, сажают под домашний арест? Нам не по четырнадцать лет, — возмущается Джейс, но тут же сникает под стальным взглядом Маризы. — Нет, подожди, вы что, правда запрёте нас. Дверь захлопывается перед его носом и на ней возникает руна — Мариза верна своим словам: раньше, чем через шесть часов они не выйдут. — Отлично, — Джейс недовольно пинает дверь. — Просто отлично! Нет, что за глупость? Чёрт! Алек безразлично наблюдает за раздражённым напарником, ходящим из угла в угол и беспокойно теребящим всё, что попадается ему под руку. А этого мало: здесь, в сыром подвальном помещении нет ничего, кроме длинных стеллажей и бесчисленных старых манускриптов. Понимая, что все лишние действия бесполезны, Алек берёт первую кипу и садится за стол, принимаясь разбирать бумаги. — Эй, ты что, и в самом деле будешь этим заниматься? Алек поднимает взгляд, показывая всем своим видом — до чего глупый вопрос он только что задал. Но Джейс в ответ лишь поднимает бровь, пародируя друга. — Она закрыла дверь временнОй руной. Ты думаешь, Мариза не проверит нашу работу? Джейс шумно вздыхает, показывая свое отношение к такой «работе», но садится рядом, придвинув к себе бумаги Алека. День обещает быть длинным.***
Первый перерыв они делают спустя полтора часа, и его инициатором выступает, разумеется, Джейс. Он откидывается на стул, закинув руки за голову, и зевает: — Ску–ко–та. Алек не знает, стоит ли поддаваться на провокацию Джейса, но понимает, что перерыв необходим: глаза слезятся от мелкого шрифта и витиеватых закорючек, которые, по-видимому, обозначают даты. — Нет, Мариза иногда просто невыносима. Дать нам такое бесполезное задание. Зачем? Этот архив уже давно должен был рассыпаться в пыль. — Ты не понимаешь? — Алек встаёт и разминает затёкшие мышцы. — Дело в тебе. — О чём ты? — Джейс поворачивается, с недоумением смотря на него, и от этого взгляда охотник напрягается, жалея, что начал этот разговор. — Ты и Клэри. Мариза против ваших отношений, разве не видно? Она выбрала это место, чтобы ты был подальше от примитивной. — Она не примитив. Хотя, забей. Наших отношений? Что ты имеешь виду? Алек прищуривается, смотря на Джейса — он что, притворяется? Любой, кто посмотрит на Вэйланда и Фрэй со стороны решит, что они вместе. Как пара. Как пара, которая целуется, обнимается. Романтическая пара. От этих мыслей тошно. Тошно до рези в животе и удушливой волны, затмевающей дыхание. Тошно до злости на рыжую девчонку, с которой так носится Джейс. «Не тошно, — поправляет он себя. — Больно». — О том, что вы встречаетесь. — С чего ты взял? Нет, Джейс не притворяется. Он и в самом деле не понимает — Алек чувствует его искреннее недоумение через их связь. Забавно, но здесь, вдали от всех, их нити ярче обычного. Просто никто не отвлекает, и парни чувствуют их непривычно остро и ясно. Алек не знает, что ответить. И ещё он боится позволить себе говорить, боится, что правдивые слова польются сбивчивым потоком, в котором Джейс его подловит. И поймёт, что ревность Алека вызвана не просто новенькой, а новенькой, замутившей с нефилимом. Поэтому он молчит. Как всегда. Это его право. Это единственное, что у него ещё не отняли. Джейс хмурится: эмоции Алека — открытая книга, спасибо связи, поэтому он понимает, что друг имеет ввиду, и решает прояснить: — Это не так. Просто. Понимаешь, я всегда был лишним. Алек хочет его перебить, но Джейс не даёт ему это сделать, качая головой: — Подожди. Не в плохом смысле. Я всегда был младшим. У тебя была Изабель, ты заботился о ней, обо мне. Но у меня не было никого, о ком бы мог заботиться я. Ты присматривал за Иззи, и это понятно — ты её старший брат, но мне ты не давал такой возможности, а Клэри. Она — та, кого я могу защитить. Не абстрактно, как мы защищаем смертных, а лично. Джейс объясняет сбивчиво, перескакивая с темы, и с одного предложения на другую откровенность. Алек понимает его взволнованность и не прерывает. — И все предположения Маризы о наших с ней отношениях. Это бред. Она мне как сестра. Младшая, нуждающаяся в защите. Нет, Иззи не нужна защита, и ты это знаешь, но Клэри нужна. И вот... Алек может дышать. Оказывается, он и забыл это пьянящее чувство, когда стальной обруч не сжимает твои лёгкие, и ты можешь делать полноценный вдох. Джейс не врёт — это подтверждает их нить-связь, слабо колышущаяся от его взбудораженного состояния, но сияющая также ярко и чисто. Джейс честен с ним и с собой — Клэри его не волнует. Не волнует в смысле физической близости. Алек чувствует, как краснеет: тяжело быть неопытным парнем с таким другом, который может говорить о сексе и тому подобных вещах целую вечность. Алека не волновали его прошлые подружки, это были мимолетные и не обязывающие встречи, но Клэри. Всё. Можно о ней не беспокоиться. Лайтвуд смотрит на Джейса, отчаянно жестикулирующего, и улыбается: «Чёрт. До чего же хорошо». — Жаль, что ты не сказал это Маризе. Может быть, тогда бы она поменяла тебе наказание. — Нет. Мне хорошо здесь. Правда, скучно, но мы же вместе. Джейс улыбается ему в ответ, и Алек засматривается на его улыбку — красивую, нежную и полную любви, предназначенную только для него. Да, для парабатая, но и это уже не мало. Для Джейса, который не признает никакую любовь, кроме семейной, это высшая степень привязанности, и Алек благодарен ему за это. Он счастлив.***
— Что ты ищешь? — вопрос Алека застает Джейса врасплох, и он дёргается, прищемив себе палец захлопнувшейся книгой и ударившись об соседний стеллаж. Джейс пропал минут пятнадцать назад, когда ушёл за новой стопкой книг, но отыскался среди длинного ряда стеллажей, сидящий на покосившемся стуле с книгой в руках. — Чёрт, Алек! Нельзя же так подкрадываться, — возмущается парень, недовольно убирая читаемую книгу за спину. Лайтвуд вопросительно поднимает бровь, всем своим видом показывая, что слышать такие слова от охотника — верх непрофессионализма. — Ладно, ладно. Я просто зачитался. Бровь поднимается ещё выше — это ещё более нетипичное заявление для Джейса. Нет, он читает, но не заплесневевшие манускрипты прошлых веков. Чаще всего, это ужастики Стайна, которые нефилим читает для смеха. Ещё бы — того, кто знает всех обитателей Нижнего мира трудно удивить достойной историей ужасов. — Что ты читаешь? — повторяет Алек, с интересом заглядывая под руку друга, пытаясь разглядеть название. Джейс смеряет его оценивающим взглядом, словно решая, достоин ли друг такой чести, и признаётся: — Про связь парабатаев. Нет, Джейс поражает его сегодня уже не в первый раз. — А что с ней? Джейс, задумавшись, щёлкает суставом, положив руки на стол. — Всё в порядке, но... Ты замечал, что у нас появились новые нити? От которых так щекотно и больно одновременно. Такие тонкие, лёгкие. Он не уверен во всём, что говорит: до этого они не обсуждали свою связь, а именно эти нити. Да блин, он даже не знает, как их назвать: ленты, нитки, паутина? И не уверен, чувствует ли их Алек. Вдруг охотник решит, что он над ним просто издевается? Вдруг он просто надумал неизвестно чего? Но Лайтвуд смотрит пристально, внимательно всматриваясь в его глаза и, кажется, что он относится к его словам предельно серьёзно. — Да, — наконец отвечает он, откинув со лба отросшую чёлку. — Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Джейс довольно кивает — он не сошёл с ума и эта паучья сеть ему не мерещится. — Так вот. Там есть новые. Такие странные. Их не порвать. И больно смотреть. Будто они связаны со смертью. Умрешь ты — умру я. Без вариантов. Джейс не понимает, откуда это знание пришло к нему, но знает — это правда. Даже при этих словах в груди что-то щемит, останавливая сердце и не давая вздохнуть. Новое, неясное, но яркое и светлое чувство, радостное и болезненное. Джейс матерится сквозь зубы — ему не нравится то, что он чувствует. Он напоминает себе девчонку, которая напридумывала что-то и теперь выносит всем мозг. Он встряхивает головой, прогоняя мысли об их связи прочь: — Знаешь, забей. Я что-то попутал. Вернёмся к работе? Алек молчит, и идёт за ним следом. Они возвращаются к центральному столу, где снова садятся за книги.***
К концу четвёртого часа нервы Джейса уже сдают. Он встаёт, садится, снова встаёт, проходит между полок. То приносит, то относит стопки книг. Хорошо, что не матерится. — Достало. — Отбросив потрёпанный блокнот куда-то в пыльные чертоги архива, Джейс опять встаёт, переминаясь с ноги на ногу, а затем начинает разминать плечи. — Ал, может потренируемся? Александр отрывается от дневника охотника, оказавшегося весьма занимательным, в котором описывался способ убийства вампира стальными стрелами с особым наконечником. — Что? — Потренируемся давай. Подерёмся. У меня уже всё тело онемело, — Джейс похож на котенка: тот же просящий взгляд и умилительное выражение на лице. — Ну, пожалуйста. Иначе я сдохну от скуки. Правда. Алек вздыхает, но поднимается из-за стола. В чём-то Джейс прав — это порядком надоело, а мышцы загрубели в сырости подземелья. Они разминаются, разойдясь по дальним концам комнаты, разогревают застывшие связки. Парни знают — драться они будут в полную силу, а потянуть мышцы, хоть и усиленные рунами, неприятно. — Готов? — Джейс встаёт в стойку, закрываясь кулаками, и приближается к нему. Алек не готов, но врать он не может, вот и приходится ему молчать. Даже в такой ситуации руна напоминает о себе, лёгким покалывание под лопаткой: «За что ему это наказание?» Отвлёкшись, он пропускает удар. Мощный удар врезается ему в челюсть, и во рту тут же возникает вкус крови. Джейс ничего не говорит, но отходит, дав ему пару минут, чтобы придти в себя. Потерев саднящий подбородок, Алек поводит плечами, принимая боевую стойку: «Теперь он готов». Они работают слаженно, предугадывая действия друг друга. Выпад — блок, атака — защита. Удары Джейса резкие, точные. Блоки Алека быстрые, крепкие. Всё чётко. Отрывисто. Алек нападает, бьёт в корпус, и Джейс парирует, закрываясь от удара. Они — две танцующие души, идеально подходящие друг другу. Им не нужны слова — действия говорят за них. Алек может сражаться с парабатаем с закрытыми глазами — настолько ему знаком каждый удар Джейса: сначала охотник нападает в голову, потом подсечка и выпад в шею. Алек защищается, подставляя предплечье под кулак Джейса, закрываясь всем корпусом, уворачиваясь. Это танец, опасный, страстный и сближающий. Нет бесполезных мыслей и ненужных раздумий. Только их связь. Настолько сближающая и скрепляющая их, что кажется: закрой глаза и будешь смотреть глазами Джейса. Иногда это пугает. Они безошибочно продолжают свой бой. Мышцы разогреваются, сердце колотится всё быстрее, и мелкие капли пота выступают на лбу. Алек дышит тяжело — сорок минут беспрерывной драки дают о себе знать. Спарринг — не самый любимый вид тренировки, Лайтвуд предпочёл бы что-то более индивидуальное. То, где ему не нужно видеть Джейса так близко, чувствовать его прерывистое дыхание, когда он придвигается, чтобы нанести удар. Видеть его блестящие глаза и сверкающие бисеринки пота на висках, от которых светлые волосы прилипают ко лбу. Он снова отвлекается, и тяжёлый кулак Джейса влетает ему в грудь. Солнечное сплетение сводит от неожиданного удара, и воздух острым клином застревает в лёгких. Судорожно кашляя, парень отходит от своего соперника, отодвигаясь назад, и прислоняется к бетонной стене. Прохлада и влажная поверхность приятно холодит разгорячённую кожу. — Может быть, всё? — Алек может продолжить, но Джейс и сам устал. — Ладно, хватит. Неплохо, да? — победно ухмыльнувшись, охотник подходит к нему, дав пять и, — тут Алек широко распахивает глаза, — стягивает с себя промокшую футболку. Слишком близко, непозволительно близко, предельно близко. Расстояние, близкое к нулю, превышает все установленные лимиты интимного пространства. Близость, от которой кожа горит огнём и покрывается мурашками напряжения. Алек чувствует горький запах вспотевшего тела, видит блестящую от пота спину, слышит его учащённое сердцебиение. Или это его собственное? Ему нехорошо — Джейс слишком близко. Или наоборот — очень хорошо? Протяни руку и дотронься до этой кожи, мягкой и влажной, попробуй на вкус — солёная, и сойди с ума от того, что всё это запрещено. Нельзя. Табу. Кажется, Алек замечтался. Джейс видит его глаза, затуманенные неизвестными мыслями и перехватывает его взгляд — отрешённый, погружённый в себя. Шальной. Джейс не понимает эти эмоции, плещущиеся в синих глазах. Или не хочет понять? Но что-то тревожит его друга, какое-то чувство, мысль, желание? Что именно? — Алек, что с тобой? — вслух спрашивает Джейс с грустью, от того, что не может понять своего парабатая. — Что ты хочешь? — Тебя, — правда, усиленная руной вылетает прежде, чем он может сообразить, что сказал. Алек широко распахивает свои небесные глаза, замирая: «Что он только что сказал?» Всё замирает и планета перестаёт кружиться, повиснув обездвиженным голубым шариком в космосе. «Что он сказал?» Алек со стоном закрывает руками лицо: «Это конец. Грёбанный конец. Всему. Чёрт, чёрт, чёрт! Руна, его клеймо, всё-таки разрушила его жизнь. Молчать — разве это не всё, что от него требовалось? Как он мог позволить себе расслабиться? Как он мог быть таким легкомысленным? «Чёрт. Но сейчас уже поздно зажимать губы, прикусывать язык. Слова сказаны — правда известна, карты открыты. Пан или пропал. Пропал. Без вариантов. Конец». Джейс молчит, и эта тишина пугает Алека больше, чем открывшаяся собственная правда. Собравшись с силами, охотник отнимает руки от лица, готовясь к неизбежному, и открывает глаза. Натренированный взгляд оглядывает помещение и сразу же натыкается на Джейса, стоящего всё так же рядом. Он не отошёл, не отодвинулся, не ушёл в противоположный угол комнаты, не кинулся к двери, требуя выпустить его. Парабатай рядом. Как и десять лет назад. Как всегда. Он лишь надел рубашку и скрестил руки на груди, загораживаясь от парня. Из всего, что Джейс мог сделать: сказать, бросить в лицо или даже ударить, это — самое слабое выражение недовольства, которое Алек мог ожидать. Он не знает, что сказать. — Так значит, да? — Джейс первым нарушает тишину, заговаривая с ним. Он не прячет глаза, но вступать в зрительный контакт не торопится: «Он должен понять, как относится к этому сам. Что чувствует? И что ему делать с внезапно открывшейся правдой?» Алек сцепляет руки в замок, продолжая молчать. Хотя сейчас это уже бесполезно. Раньше надо было держать язык за зубами. — Скажи сразу, как сильно ты ненавидишь меня? — Алек поворачивается и осторожно смотрит на Джейса, пытаясь понять, что он чувствует. — Злюсь сильно. Но ненавидеть тебя. Алек. Ты мой парабатай, моё сердце и душа. И то, что ты. Что ты чувствуешь ко мне.Я могу это понять. Алек удивлённо распахивает глаза, не уверенный, что правильно понял его. — Понять, но принять. Не знаю. Не уверен. Это, знаешь ли, несколько шокирует. За нервным смешком Джейс прячет свою неуверенность. Он не готов терять парабатая, но и ответить ему не может. — Знаешь, это самое нелепое признание в любви, которое я когда-либо слышал, — Джейс смеётся, качая головой, а Алек не знает, истерика ли это, либо Джейс на самом деле не собирается его убивать. — Вообще–то, я не сказал, что люблю тебя, — хмурится Алек. — Ну да. Алек, ты любишь меня? Джейс улыбается и хитро смотрит на него, склонив голову на бок. Он хочет показать, что не давит на Лайтвуда, но парню от того не легче. Руна покалывает, напоминая о себе, и Лайтвуд вздыхает. Он может отмолчаться, может. Но не хочет. — Ну же, Алек. Ты любишь меня? Просто «да» слишком сложно произнести. Слишком опасно. Слишком страшно. Глаза Джейса напротив: — «Шагни ближе — утони в них, и больше никогда не всплывай назад. Окунись в его глаза, в его мир, растворись и будешь счастлив. Как же страшно». — Да. Он произносит это тихо, на выдохе, попадая в такт замедлившемуся сердцебиению. И снова закрывает глаза. Джейс подходит ближе — Алек чувствует, как колышется воздух возле него, когда охотник сокращает расстояние между ними. Крепкая ладонь ложится на плечо, сжимая. Привычный жест, знакомый с детства, сейчас кажется интимным, содержащим более глубинный смысл, чем раньше. Джейс — его опора, надёжное плечо, на которое он может всегда опереться. — Почему? — тихо спрашивает Алек, так и не открыв глаза. Ему сложно поверить в то, что всё это происходит на самом деле. Дыхание Джейса, тяжёлое, прерывистое, ощущается рядом, практически на лице — настолько близко он стоит. — Не знаю. Помнишь, я говорил про нити? Алек открывает глаза, недоумённо смотря на своего друга, но тут же и невольно отходит — слишком близко. — Они появились недавно. Я. я не понимал, что они значат, пока ты не сказал. Ну, не выдал свою «страшную» тайну. Алек молчит, боясь разрушить это странное напряжение: Джейс редко говорит о чувствах. Точнее никогда. И такие минуты — небывалая редкость. — Но когда ты сказал. Ну сам знаешь что, то она. Эта связь. Не знаю. Вспыхнула что ли. Зажглась. Джейс активно жестикулирует, пытаясь изобразить то, что не видно невооруженным взглядом, но сам понимает, что это бесполезно, и опускает руки. –...И отдалась во мне. Опять колется. И щекочет. Так странно, но она тянет меня к тебе. Как будто я не могу без тебя. Джейс пожимает плечами — на этом его словарный запас иссяк и на большее он не способен — выражать чувства вообще-то не его конёк. Вот зарубить пару–тройку демонов — всегда пожалуйста. Но объясниться со своими чувствами? Нет уж, увольте. Алек позволяет себе осторожную улыбку: — Может быть, это ты хочешь сказать, что любишь меня? Это опасно. Вся открывшаяся правда ещё не прижилась, не затянулась подобно открытой ране, и Алек рискует, решив пошутить на эту тему. Любовь. Как, наверное, глупо они смотрятся со стороны, обсуждая это чувство. Сколько раз Джейс говорил, что единственный, кого он любит, это он сам. Сколько раз Алек подавлял в себе эту мысль о том, что он — Лайтвуд, будущий глава Института — может любить своего парабатая. Но любви нет дела до их мыслей, принятых решений и выбора будущего. Любовь не волнует все эти принципы, морали и нормы, установленные неизвестно кем и непонятно зачем. Любовь или есть, или её нет. И Алек точно знает, что в его сердце она есть. А через эти тонкие нити, ту, едва-уловимую связь, лёгкую и воздушную, он чувствует, что в сердце Джейса есть место для него. Не сейчас: охотнику нужно время. Но потом, когда нити окрепнут, и сам Джейс позволит себе понять, представить хотя бы на миг, что да — он любит своего парабатая, своего Алека — вот тогда Лайтвуд будет по-настоящему счастлив. — Так что ты предлагаешь? — спрашивает его Джейс, снова давая свободу для ответа. — Не знаю. Может быть, сходим на свидание? Джейс отрицательно качает головой — ещё рано, но улыбается: Алек удивительный. И Джейс счастлив, что у него есть такой парабатай. И, когда-нибудь, может быть быстрее, чем он думает, Алек станет ещё и его удивительным парнем.