Правильно

Рин приходит поздно вечером. Уже давно горят фонари, небо впитало в себя черноту, словно губка. Звезды поблескивают россыпью искр на темном полотне. Рин приходит без стука — ведь он сам дал ему ключ. Он скидывает одежду и забирается в постель — замерзший, дрожащий — тут же прижимается всем телом. Обхватывает ледяными руками, закидывает ногу на бедро. И Хару вжимается ягодицами в его пах, вздрагивает от контрастного прикосновения горячей плоти. — Я ждал тебя весь день, — говорит Хару, и собственный голос звучит хрипло и совершенно незнакомо. — Задержали, — вздыхает Рин. Он касается губами плеча и легонько кусает кожу. — Зато завтра дали выходной. Чем займемся? Рин скользит еще прохладной ладонью по груди и животу, касается члена и сжимает его. Хару не может сдержать вздох удовольствия. — Сексом? — И этим тоже. Его смех скатывается дрожью по спине, отзывается теплом в паху и заставляет поерзать, толкнуться в ладонь. Рин поглаживает головку, растирает смазку и скользит большим пальцем по кругу. Каждое его движение отзывается внутри маленькой вспышкой, уколом удовольствия. Хочется большего, чем просто прикосновения. Хочется почувствовать почти болезненный восторг, когда Рин впервые толкнется внутрь, ощутить его губы, целовать в ответ, испить его вкус и разделить его на двоих. Хочется почувствовать его целиком, полностью. И отдать себя без остатка. Но он не знает, как сказать об этом. Как объяснить. Хару вообще не мастер говорить. Он надеется, что Рин все почувствует сам. Рин не дает вывернуться из рук, прикусывает кожу на плече и крепче вжимается стоящим членом между ягодиц. — Я соскучился, — говорит он между поцелуями-укусами, от которых у Хару частит сердце. Темнота вокруг кажется живой — она вспухает перед глазами разноцветными вспышками, вторит хриплым стонам и заставляет Хару прижиматься к Рину крепче. Его ладонь, наконец, обхватывает член, и несколько быстрых жестких движений почти заставляют Хару кончить. И он стонет разочарованно, когда Рин сжимает основание члена и оттягивает мошонку. А потом толкается бедрами вперед, и влажная головка проезжается между ягодиц. — Я не смогу долго, — говорит Рин. — Каждую ночь я думал, как вернусь. Думал, как снова смогу прикоснуться к тебе здесь, — он снова поглаживает член, — и тут. — В задний проход упирается влажное и горячее, и Хару невольно подается назад. Анус сжимается от предвкушения. — Все эти чертовы две недели я только и думал, как трахну тебя. Давление сзади становится сильнее, хватка на члене — крепче. И Хару замирает так, балансируя между ладонью Рина и его телом. — Но сейчас я не смогу, не сдержусь. Я хочу тебя так, что... — Рин переводит дух. — Тебе будет больно, если так. Язык прилипает к нёбу, дышать становится совсем нечем. Воздух куда-то девается, словно Хару нырнул в океан, и на грудь давят литры морской воды. — Я тоже скучал, — выдыхает он. — И ждал тебя весь день. Я уже... сделал все, что надо. Так что, трахни меня. Щеки горят, от воспоминаний о том, как он растягивал себя, стоя на четвереньках, представляя, что это Рин. Представляя, как Рин войдет в него вечером. Он едва не кончил от своих пальцев, просовывая их так глубоко, как мог. Задушенный всхлип Рина доносится до него, как сквозь вату. А потом давление члена ослабевает, и ануса касаются пальцы. Они осторожно входят внутрь, поглаживают и разминают. — Охуеть, ты внутри такой горячий, влажный и... Рин снова стонет, вытаскивает пальцы и тут же толкается внутрь членом. Раскаленный комок, который сжимался внизу живота с каждым движением, лопается на мелкие кусочки, обжигающая материя растекается по венам. Мурашки покусывают кожу, зубы Рина впиваются в плечо. Это не больно — это слишком хорошо. И Рин рядом — только его и только для него. Позади слышится жалобный, отчаянный стон, а потом сперма Рина выплескивается внутрь. Его ладонь снова крепко стискивает член, проходится от основания до головки, и Хару кончает за пару резких движений и выплескивается на постель и пальцы Рина. Первым шевелится Хару, но Рин не торопится выходить из него. Его нога уютно лежит на бедре, ладонью он лениво размазывает сперму по животу Хару. Член внутри все еще подрагивает, заставляя Хару вздрагивать в ответ. Темнота вокруг звенит тишиной. И лежать вот так, не шевелясь, чувствуя Рина всем телом, кажется в этот момент самым правильным.