Breath / Дыхание

«Ныне приходится глубоко дышать, а я уже немолод. За все эти годы ты не первый, кто отнял у меня дыхание, но ты первый, кто вернул его». Кэндес Джейн Дорси, "Политика и секс: Дыхание"

Царила глубокая тишина. Он помнил другие рассветы, когда просыпался медленно, наконец поднимая голову с груди любимого, чтобы уловить как можно больше света восходящего солнца. Но первым он всегда узнавал запах тела лежащего рядом человека. Таких рассветов было немало. Его голова покоилась на груди близкого друга, а взгляд силился пробить тусклую серость. Похоже, так светало на всех планетах, где он побывал. В первые минуты всё казалось серым и бесцветным. Затем цвета словно проявлялись, и он уже мог различить оттенки кожи – своей и того, кто спал рядом. Только тогда он успокаивался и просто дышал, зарывшись лицом в тёплую грудь, ожидая, когда полностью рассветёт. Размеренное дыхание и сердцебиение ощущались под щекой пульсацией Силы. Но сейчас его окружали не одеяла. Он завернулся в собственный плащ, под которым ему уже приходилось спать. Металлический пол под ним казался пугающе холодным. Он почти не дышал; сейчас слух казался гораздо важнее. Он должен был расслышать первый звук. Однако тишина уже вызывала отвратительную дрожь, и он заговорил. Нёс какую-то чушь, лишь бы чем-то заглушить эту тишину, ведь кроме своего голоса, он слышал лишь слабый гул металлических механизмов. Близким казалось лишь то, к чему он прикасается руками. А ещё по-прежнему пахло озоном и кровью. Там, где кожа соприкасалась с металлом, она сама заледенела, как металл. И лежащее рядом с ним тело. – Я любил тебя с самого детства. Ты это знаешь. Он догадывался, как должен сейчас выглядеть – невысокий, крепко сбитый юноша, свернувшийся, словно детская игрушка, рядом с длинноногим, поджарым телом учителя. Он отходил от него только раз, на пару минут, чтобы сбегать за сброшенными плащами и устроить импровизированную постель. – Умоляю, Квай-Гон. Мне так нужно, чтобы ты дышал. Время от времени он тянулся к учителю разумом, ощущая сперва лишь мрак ночи, тьму, пронзаемую несколькими огоньками. Но этих огоньков становилось всё больше – сотни, тысячи. Он немного пододвинулся, как раз настолько, чтобы заключить крупное лицо в ладони и поцеловать его. Затем снова прилёг на грудь учителя, стараясь не зацепить выбитое плечо. Миллион миллиардов звёзд. Туманности. Истоки. Он ощутил тот момент, когда сильное сердце под его ладонью вновь забилось. Когда грудь под ним приподнялась на вдохе, от неожиданности он вздрогнул. Радость и удивление оказались куда сильнее, чем он ожидал. Несколько бесконечно долгих минут он просто дрожал – пока не понял, что дыхание уже не прервётся. Лишь тогда он смог зарыться лицом в плечо учителя и наконец уснуть. * * * Прикосновение к плечу, слишком нежное. – Джедай Кеноби? Амидала. Он узнал её запах бархата и белого мускуса, проследил обрывком мысли в Силе. И приподнялся, чтобы увидеть её, осторожно отодвинувшись от лежащего рядом учителя. Теперь свет падал только на лицо Оби-Вана. Заметив, что младший джедай на неё смотрит, Амидала протянула руку и кончиками пальцев коснулась его виска. Наверное, там была шишка, поскольку он невольно вздрогнул от боли, и королева отдёрнула руку. Она была по-прежнему в платье служанки без грима. Полный королевский наряд легко позволил бы Оби-Вану забыть, что перед ним всего лишь девочка-подросток. Но Энакин тянулся к ней – Амидала внушала мальчику ощущение безопасности, поскольку была почти его ровесницей. Умом Оби-Ван понимал, насколько она красива, однако смотревшие на молодого джедая глаза казались совсем детскими, и сейчас ему хотелось от них скрыться. Совсем недавно он убил ужасное существо, и в тот момент его почти захлестнула обжигающая ярость. Какие-то струнки внутри до сих пор дрожали от силы уже схлынувшей эмоции, но сейчас Оби-Ван ощущал ужасную усталость и опустошение. В первые секунды после смерти Квай-Гона он влил столько Силы в тело учителя, что теперь удивлялся, как это его собственное сердце ещё продолжает биться. Краем сознания он ощущал Квай-Гона – пока ещё далёкую, но живую силу. Оби-Ван не сразу осознал, что находится теперь в одной из палат дворца с очень простой обстановкой, и что под ним уже не металлический пол, а широкая кровать. Постепенно до него дошло, что кто-то не только перенёс, но и раздел его. Плечи ужасно болели. Он рефлекторно выгнулся, растягивая мышцы, разгоняя по ним кровь и целительную энергию Силы. Он зашипел сквозь зубы, подавляя вспышку боли, и наконец смог собраться. Осторожно повернувшись, он сел, скрестив ноги и прикрывшись краем простыни. Ему хотелось по возможности не шокировать королеву ещё сильнее. Усевшись, он поклонился ей, насколько мог. – Ваше величество. – Простите, джедай Кеноби, я не хотела вас тревожить, – мягко проговорила Амидала. – Как вы себя чувствуете? Если бы не усталость, он придумал бы более дипломатичный ответ. А так в голову не пришло ничего более внятного, чем «болит всё». – Врачи думают, вы упали с большой высоты. У вас вся спина – сплошной синяк. Рука Амидалы вновь потянулась, чтобы сочувственно прикоснуться к нему, но королева вдруг передумала и спрятала пальцы в складках платья. С полминуты Оби-Ван не мог понять, в чём дело, и только потом заметил, как покраснела Амидала – ведь он был почти обнажён, и намного старше девушки перед ним. И когда королева опустила глаза, он плотнее завернулся в простыню, подтягивая колени к груди, чтобы прикрыться. – Энакин хотел вас видеть, – проговорила Амидала, по-прежнему глядя в пол. Её приход вдруг показался ему странным. Они были в безопасности, и у неё уже не было причин притворяться служанкой. – Польщён вашим присутствием, ваше величество, но с каких это пор королевы передают просьбы? – спросил смущённый и озадаченный Оби-Ван. – Я хожу, куда хочу, джедай Кеноби. Врачи не хотели пускать Энакина, но им не хватило смелости отказать королеве. Я обещала мальчику, что встречусь с вами. Она подняла глаза и взглянула на него. На Оби-Вана редко смотрели столь откровенно, и он смутился. Наверняка его чувства отразились на лице, поскольку королева мягко рассмеялась. Она отвернулась с необычайно зрелым выражением лица, и Оби-Ван подумал, какая она всё же замечательная. Ему было интересно, сколько лет пройдёт, прежде чем она посмотрит такими глазами на Энакина, и мальчик осознает ценность этого взгляда. – Если врачи разрешат, я тоже буду рад увидеться с Энакином, – ответил он Амидале. Спина болела, но вряд ли он смог бы снова уснуть. К тому же, сон или медитация мало чем бы ему сейчас помогли. Королева подошла к двери и тихо заговорила с кем-то. Сейчас ей не нужно было уделять внимание, и Оби-Ван потянулся через ученическую связь к Квай-Гону. Тот казался погружённым в сон у самой поверхности сознания. Оби-Ван уловил лишь обрывочные образы, мягкий шёпот подсознания на волнах Силы. Во сне Квай-Гона не было ни кошмаров, ни любовных фантазий. Оби-Ван постарался передать учителю ощущение огромного облегчения, и услышал слабый отклик, сменившийся полусном о чтении в библиотеке на Корусканте. Когда Оби-Ван вернулся к реальности, Энакин топтался в паре метров от него, спрятав руки за спину и опустив плечи. Амидала не ушла далеко, Оби-Ван ощущал её присутствие, но уже не видел её саму. Он протянул руку, приглашая это странное маленькое существо, которое принял его учитель. Энакин ещё потоптался в раздумьях, но потом всё же взялся за руку Оби-Вана и с её помощью взобрался на кровать, заглядывая в лицо молодому джедаю. – Я взорвал корабль, - сказал он словно для затравки, чтобы как-то завязать разговор между двумя людьми, которых мало что объединяло, кроме Силы и Квай-Гона Джинна. – Правда? – Угу. Оби-Ван чуть улыбнулся и склонил голову. Большего приглашения мальчику и не требовалось; он принялся тараторить, не замечая, как в сознании Оби-Вана разрастается боль, доводя того почти до судорожной дрожи. – Эни, надо дать джедаю Кеноби отдохнуть, – наконец подала голос Амидала откуда-то из угла. Мальчик пожал руку Оби-Вана обеими ладошками, как делают торговцы. В ответ Оби-Ван тоже протянул вторую руку, на мгновение прикрыв тыльную сторону ладони Энакина. Потом, лёжа в полутьме, Оби-Ван размышлял над странностью этого прикосновения. В глубине души молодой джедай был безумно благодарен, что ему не придётся обучать это маленькое существо, которое он едва понимал. * * * Оби-Ван вернулся в палату, неся Энакина на плечах. Мальчик не был таким, как сам Оби-Ван в том возрасте, он не просил похвалы и внимания везде, где только мог. Однако он всё равно оставался ребёнком, изголодавшимся по физической привязанности в отсутствие матери. Оби-Ван подозревал, что мальчик примет утешение от любого, кто готов его дать. В этой потребности таился риск, о котором Оби-Ван не хотел думать. Но пока маленький мальчик всего лишь катался на закорках Оби-Вана по дворцу. Спина ещё побаливала. Синяк почти сошёл, но остаточные явления травмы ещё причиняли неудобства и отступали не быстрее, чем у обычных людей. Периодические вспышки боли при неловких движениях напоминали Оби-Вану о собственной неизбежной смертности – ещё одной вещи, о которой он не хотел думать. Войдя в палату Квай-Гона, он спустил мальчишку на пол и молча наблюдал, как тот преклонил колени у постели мастера-джедая. Квай-Гон тихо заговорил с Энакином, затем протянул руку и потрепал по соломенным волосам. Мальчик кивнул и поднялся. Обойдя Оби-Вана, он исчез в коридоре. Дверь за ним тихонько закрылась. Двое оставшихся в палате мужчин долго смотрели друг на друга в тишине. Их освещали косые лучи солнца Набу. – Прибыли члены Совета, – наконец заговорил Оби-Ван. – Кто именно? – Все. Мы убили ситха. Совет встревожен. Вновь ненадолго воцарилась тишина. – Ты ему нравишься, – после паузы проговорил Квай-Гон. – Кому? – Энакину. – Да уж надеюсь. Он весь день по мне карабкался. Я его скоро в зеркальный пруд зашвырну, – хмыкнул Оби-Ван. По жесту Квай-Гона он тоже забрался на кровать и уселся, скрестив ноги. – Это уже интересно. Любопытно, хватит ли ему контроля над Силой, чтобы взлететь над водой, – в глазах Квай-Гона вспыхнули лукавые искорки. – Не знаю, - развёл руками Оби-Ван. – Возможно, мне стоит предоставить это упражнение учителю? Молодой джедай уже не мог припомнить, с каких пор ему хватало смелости поддразнивать учителя. Но подобные подтрунивания уже давным-давно стали буфером, который сглаживал острые углы их обоих. Чувство юмора Оби-Вана было слишком резким и порой опасным, однако в присутствии учителя он мог выразить свою любовь только так. Он достаточно хорошо знал язык тела Квай-Гона, чтобы распознать в его позе едва заметное приглашение к объятиям. Всего лишь пару лет назад он принял бы его без раздумий, и обвил бы руками поджарое тело учителя, наслаждаясь пряным теплом. Даже год назад он бы пододвинулся ближе, чтобы прикоснуться к нему. Однако сейчас Оби-Ван не шелохнулся. Он молча сидел, позволяя ласке медленно катиться по ученической связи. Светлые полосы на полу постепенно вытянулись и наконец исчезли совсем. В углах палаты залегла тень. Уже смеркалось, но Квай-Гон по-прежнему сидел, глядя на Оби-Вана, словно медитируя. И в этой тишине падаван наконец подался вперёд и поймал губы учителя коротким поцелуем. Затем отстранился и встал. – Совет готов посвятить меня в рыцари, – проговорил молодой джедай. – Они пришли к выводу, что смерть ситха стала моим испытанием. Церемония пройдёт, когда ты окрепнешь. – Оби-Ван… – Дворцовые сады великолепны, – он не дал учителю договорить, – Когда наберёшься сил, найди меня там. * * * Центральные сады остались безупречными даже после войны, словно захватчикам не было до них никакого дела. Сохранился зеркальный пруд, в центре которого возвышалась абстрактная скульптура из кристаллов. Пруд окружали кустарники, выстроившиеся живой изгородью вдоль дорожек, местами широких, в самый раз для прогулок гостей на государственных приёмах, а местами – узких тропок, подходящих для уединения. Настоящий лабиринт. За прудом виднелась каменная кладка, а дальше – уже не такой ухоженный парк. О давайте жить в радости, в любви среди ненавидящих! Среди ненавидящих давайте жить в любви. Ещё удивительней были боковые сады. Их окружала простая деревянная стена выше человеческого роста. Деревьев и кустарников здесь было немного, однако их кроны тщательно формировались садовниками. Зелень оттеняли крупные камни, мелкий гравий или песок. Всё было устроено с таким пониманием живой силы, что джедай мог лишь восхищаться или даже позавидовать. Бродя по дворцу, Оби-Ван нашёл три таких садика. Самый дальний давно забросили. Кроме растений и скал, там был крошечный водоём, который по мере угасания дневного света становился зеркально-чёрным. Оби-Ван подумал, что этот садик обустраивали ещё в те времена, когда Набу понимали свои симбиотические отношения с водными обитателями планеты. О давайте жить в радости, во здравии среди тех, кто болен! Среди тех, кто болен, давайте жить во здравии. Он вернулся сюда помедитировать. Уже стемнело, но на стене сада был установлен кронштейн для факела. Даже крошечное пламя отражалось от воды и давало удивительный отсвет. О давайте жить в радости, в мире среди тех, кто мается! Среди мающихся давайте жить в мире. Он был благодарен за возможность побыть в одиночестве. Без Энакина или Амидалы, и даже без Квай-Гона. Присутствие этого человека ощущалось с такой силой, что порой Оби-Ван спрашивал себя, не поглотит ли она его. Подростком он мог укрыться в этой харизме, словно в плаще, стать невидимым и ощущать себя в безопасности. Став постарше, он воспринимал её как средоточие своих юношеских желаний. Через пять-шесть лет Энакин мог бы влюбиться точно так же. О давайте жить в радости, пускай и не имеем ничего! В радости будем жить, словно духи света! Чувства Оби-Вана к учителю часто становились предметом медитаций, особенно в последние два-три года. У него не было никакого желания вновь переживать ту первую влюблённость. Вместо неё родилось новое чувство, не такое всеобъемлющее и сокрушительное, но повзрослевшему разуму оно не казалось слабее. Это была любовь к Квай-Гону как к личности, а не символу. Любовь к человеку, который гладил Оби-Вана по спине, когда тот не мог уснуть. Любовь к человеку, которого он лишь недавно начал познавать, к человеку, чьё молчание поглощало его. Любовь к мужчине, чья гордость всегда мешала принять его как пылкого любовника. И ежели найдёшь человека верного, преисполненного внутреннего света, умудрённого множеством скорбей, наделённого верой и благородством – следуй за этим великим и добрым человеком, как луна следует по пути звёзд. Затылок слегка покалывало без привычного хвостика. Он состриг его, когда узнал наверняка, что скоро станет рыцарем. Падаванская косичка ещё оставалась. Её предстояло срезать на торжественной церемонии. Потом она останется либо у него самого, либо у учителя. А хвостик был просто причёской, символом касты в храме. Однако его отсутствие вызывало странное ощущение, и это слегка выбивало из колеи. Ибо ненависть не одолеть ненавистью: ненависть побеждает только любовь. Это закон вечный. Вдруг он ощутил на себе взгляд Квай-Гона. Выражение глаз учителя казалось озадаченным, словно он оценивал не совсем того человека, которого ожидал увидеть. Даже погрузившись в глубокую медитацию, Оби-Ван смог почувствовать приближение учителя. Он точно знал, что тот вошёл в заброшенный садик. Не уловив неотложного зова ни в живой силе, ни в разуме учителя, Оби-Ван позволил себе неспешно вернуться к реальности, постепенно осознавая пространство, воду, мелкие камешки, узоры из света и тени. – Медитация радости? – уточнил Квай-Гон. – Да. – И как? – Прекрасно. Спасибо. Он встал, коротко потянулся, и застыл на минуту, глядя в лицо учителя. Затем прошёл мимо него, покидая облюбованный закоулок. Квай-Гон погасил факел и последовал за ним. Вокруг тихо шелестел сад. Живая изгородь поднималась выше роста Квай-Гона; мягкие лапы ветерка нежно играли с листвой. * * * Пока они шли, Квай-Гон молчал, как часто бывало. Когда впереди показался зеркальный пруд, тишина уже разлилась в воздухе. Даже листья шелестеть перестали. Во дворце царило такое же спокойствие. И хотя с того момента, как столицу отбили у захватчиков, прошло уже несколько недель, с наступлением темноты возникала необыкновенная тишина, словно люди ещё боялись выходить на улицы. Даже после праздничной церемонии с гунганами к закату город стих, и улицы опустели. Вот и сейчас – полночь едва миновала, но весь дворец уже спал, а неподвижность города за его пределами нарушали только мерцающие огни. Дойдя до дворцовой колоннады, Оби-Ван резко остановился на шаг раньше, чем казалось бы естественным, и Квай-Гон по инерции едва не столкнулся с ним. Обернувшись, юноша почти уткнулся лицом в одежду бывшего учителя. Спустя мгновение Квай-Гон обнял его и привлёк к себе. Он не требовал ничего в ответ, просто чуть покачивал падавана в объятиях. Оби-Ван мог бы всю ночь простоять так, уткнувшись лицом в многослойную одежду и вдыхая запах Квай-Гона. В этих объятиях было так спокойно, что вся его сосредоточенность после медитации рассеялась. Теперь он бездумно доверился обнимающим его рукам. И когда ощутил, что готов к этому, поднял голову и приоткрытыми губами встретил поцелуй Квай-Гона. Просто и очень медленно. Но в этом поцелуе прозвучал мысленный вопрос, и Оби-Ван не стал торопиться с ответом. Ты хочешь меня, Оби-Ван? Как учителя или как мужчину? Не ошибся ли ты в причинах этого желания? Оби мог бы сразу ответить «да», но проницательный вопрос требовал серьёзного ответа. Прервав ласку, Оби-Ван отстранился, чтобы посмотреть на лицо человека, которого целовал. Сейчас он сосредоточенно искал под маской своего героя того мужчину, которого хотел познать. Старался разглядеть каждую морщинку в уголках синих глаз, каждый седой волос в каштановой гриве, и осознать всё это. Оби-Ван отступал, разрывая объятия и держа лишь руку Квай-Гона, пока не упёрся спиной в колонну. Отсюда он лучше видел лицо Квай-Гона в косом свете, и наконец поднёс его ладонь к губам, чтобы поцеловать и легонько лизнуть жёсткую кожу в том месте, которого коснулся губами. Ощущение было невероятным – порой он чувствовал нечто подобное, когда сидел в саду, сосредоточившись на цветущем растении, стараясь понять его крошечную радость в процессе роста. – Я больше не твой ученик, Квай-Гон Джинн. Позволь мне любить тебя, – уверенно прошептал он, и вдруг увидел, как скрытая энергия живого существа перед ним словно взорвалась. На полсекунды перед ним открылась чистая радость Квай-Гона, прежде чем его бывший учитель восстановил контроль над собой. Оби-Ван успел увидеть эту улыбку до того, как лицо мастера-джедая приняло таинственное, загадочное выражение. * * * Бывший падаван направился в отведённые ему покои, и Квай-Гон последовал за ним. Он отпустил руку Оби-Вана и теперь молча шёл рядом. Два джедая в широких плащах беззвучно скользили по коридорам спящего дворца. Квай-Гон задержался лишь на секунду – прикоснувшись ладонью к двери, он убедился, что Энакин спокойно спит под одеялами с королевским гербом. Мальчик уже стал любимцем королевы, и его будущему учителю придётся соперничать с ней за внимание юного падавана. Наконец они оказались в спальне Оби-Вана. В ней почти не было мебели, только кровать, стол со стулом, и чаши для живого огня в каждом углу. Когда он уходил, они не горели, но вероятно, вечером кто-то из слуг разжёг их, поскольку металлические чаши излучали всепроникающее тепло, которое ощущалось в первую же секунду. В комнате не было ни портьер, ни штор, ни монолитных скульптур, как в других дворцовых палатах. Вероятно, именно так Амидала воспринимала обстановку, подходящую для джедая. Оби-Ван не мог её за это упрекнуть, даже за отсутствие штор, ведь огромное окно почти во всю стену, от пола до потолка, открывало прекрасный вид на сады. Но губы Квай-Гона не позволили забыть о его присутствии. Стоило Оби-Вану остановиться, как они коснулись кожи за ухом, чуть задев короткие волосы. От прикосновения он замер. Руки Квай-Гона обвили его, скользнули по груди к талии. Не успев понять, что целью этой ласки было не только доставить удовольствие, Оби-Ван ощутил, что уже почти обнажён. Его голые плечи были настолько бледными, что казалось, будто Оби-Ван светится в темноте. А возможно, причиной этому была вовсе не светлая кожа – сквозь тело юноши сейчас протекала такая энергия Силы, что он ощущал себя опасно наэлектризованным. Даже Квай-Гон ласкал его так, будто опасался неожиданного статического разряда – осторожно, внимательно. Он прикасался к нему бережно, словно к сложному прибору под высоким напряжением, которому требовалось заземление. Губы нежно целовали шею, покрывали поцелуями плечи, а пальцы тихонько скользнули за пояс штанов. Наконец юноша оказался в его объятиях полностью обнажённым. Одежда, сапоги и ремень лежали на полу. Теперь Квай-Гон словно изучал его, целуя и нежно поглаживая очертания мышц на спине. Оби-Вану было безумно хорошо. Он был готов обвить любимого руками и ногами, зацеловать, чтобы перехватило дыхание, и отдаться прямо здесь, у стены. Но вместо этого он раздел бывшего учителя до пояса и опустился на колени, целуя обнажённую кожу живота и узких бёдер, ещё скрытых под штанами. Невольно потираясь щекой о грубую ткань, он с лёгкостью расстегнул и снял тяжёлые джедайские сапоги. Ещё легче оказалось стянуть штаны и зарыться в тёмные волоски, которые оказались прямо перед глазами. Он встал лишь тогда, когда Квай-Гон поднял его. Руки его бывшего учителя были настолько крупными, что любая часть тела, к которой он прикасался, почти исчезала под ладонями. Сейчас эти большие, сильные руки повели его к кровати и усадили на краешек. Квай-Гон скользнул за спиной юноши и, улёгшись лицом вверх, потянул Оби-Вана на себя. Эта поза не требовала никаких усилий, ему оставалось лишь чуть закинуть голову, и Квай-Гон мог целовать его бесконечно. Он мог бы пронежиться в этих объятиях всю ночь. Желание тлело в глубинах тела, но даже эти поцелуи казались куда интимней, чем всё, что между ними было раньше. И под всей уверенностью Оби-Вана по-прежнему скрывался мальчишка, который так нуждался в объятиях и ласке. Поэтому Квай-Гон не спешил с глубокими поцелуями, прикосновения его губ были лёгкими, словно пёрышко. Порой он чуть приподнимал голову, чтобы легонько потереться кончиком носа. Не будь они обнажены, эта нежность могла бы показаться абсолютно невинной. Однако они провели слишком много ночей, подобных этой, зависая на краю сексуальности, чтобы сейчас довольствоваться нежными и нетребовательными ласками. Оби-Ван потянулся за плечо бывшего учителя, чтобы достать флакончик, спрятанный под подушкой. Он вложил его в руку Квай-Гона; в глазах читалось нечто большее, чем просьба. Юноша ощутил слабое движение Силы – Квай-Гон открыл флакончик, не разрывая объятий. Капли масла сорвались с раскрытой ладони и упали на нежную кожу. Оби-Ван чуть подтянулся, разведя колени и опираясь на них по бокам бёдер Квай-Гона. Первого же прикосновения смазанного пальца к туго сжатому колечку ануса хватило, чтобы полностью разрушить концентрацию Оби-Вана. Будучи уже не в силах вытерпеть поцелуи, он опустил голову на плечо Квай-Гона и сосредоточился на дыхании. Давление нарастало, сперва нежно, потом жёстче, пока после очередного толчка палец не проскользнул внутрь по вторую костяшку. Большой, больше, чем казалось Оби-Вану за все разы, когда он замечал, какие у Квай-Гона крупные руки. Даже при таком минимальном проникновении юноша всхлипывал и дрожал. – Тише, мой Оби… Расслабься, всё хорошо… И постепенно ему это удалось. Квай-Гон не шевелился, только потянулся губами к макушке бывшего падавана. Этот лёгкий поцелуй успокаивал, как ничто другое. Наконец палец внутри чуть сместился, и по телу юноши пробежало почти ослепляющее наслаждение. На гребне этого удовольствия он запрокинул голову, чтобы снова слиться в поцелуе с любимым. Квай-Гон долго и тщательно растягивал его уже двумя пальцами, пока Оби-Ван не застонал, умоляя о большем. Три пальца показались невероятно огромными. Они вошли глубже, чем он мог ожидать. На долю секунды толкнулся и четвёртый, и к этому моменту Оби молил уже во весь голос. Квай-Гон убрал руку, а когда пальцы вновь прикоснулись к юноше, они лишь смазывали его как можно обильней. При таком росте Оби-Вану достаточно было сместиться чуть ниже, чтобы коснуться возбуждённой плоти Квай-Гона, позволить ей скользнуть в ложбинку между ягодиц и лёгкими движениями бёдер потереться о неё. – О Сила, мой Оби-Ван, да! – в стоне Квай-Гона уже не было ничего покровительственного. Когда Оби-Ван приподнялся и встал на колени, крупные и сильные руки ласкали его уже не осторожно, а настойчиво. Даже при таком скудном освещении он смог разглядеть, как лицо старшего мужчины исказилось от отчаянного желания. Оби-Ван потянулся к ладоням Квай-Гона; их пальцы переплелись. От этого соприкосновения руки юноши тоже стали скользкими от масла. Наконец он потянулся назад, чтобы смазать напряжённую плоть любимого. Поглаживая такой горячий и упругий ствол, Оби чуть сместился, ища равновесие. Выдохнув, он решительно опустился, насаживаясь на крупный член. Оби-Ван ещё никого и никогда не принимал так глубоко. Он развёл колени как можно шире, садясь на бёдра Квай-Гона. Но ещё несколько бесконечно долгих секунд мог только дрожать, вновь опираясь на руки Квай-Гона и удерживаясь на месте только усилием воли. Было больно, но он этого ожидал. Застыв в неподвижности, Оби-Ван позволял боли течь сквозь него и уходить в Силу. Наконец на смену ей пришло жаркое, пронзительное наслаждение, вызванное чувством растянутости, заполненности, и той любовью, которая наконец привела их к близости. Квай-Гон шептал что-то неразборчивое, но звук его голоса успокаивал. Именно этот звук дал Оби силы двигаться – приподняться и вновь опуститься, один раз, второй… Он так остро в этом нуждался. Пальцы любовников вновь переплелись; руки Квай-Гона стали надёжной опорой, позволяя Оби двигаться почти до полного изнеможения. Когда силы юноши были уже на исходе, вновь зазвучал мягкий голос – Квай-Гон просил не волноваться, направлял лёгкие движения бёдер, уже не такие жадные, но не менее чувственные. Оби ощущал, как напряжённая плоть скользит внутри него, как под кожей любимого растекается наслаждение. Наконец Квай-Гон попытался разомкнуть пальцы, чтобы потянуться к возбуждённому стволу Оби, но юноша удержал его руку. Он вновь ускорил движения, невольно сжимаясь внутри. – Люблю тебя, Квай-Гон, – выдохнул Оби. – Всем, что у меня есть. Он ощутил, как любимый достиг пика наслаждения. Внутри пульсировало влажное тепло, но Оби продолжал медленно двигаться, пока крупное тело под ним не расслабилось, а огромные руки не разжались. Но даже тогда он оставался сверху, переводил дыхание, наслаждаясь проникновением до тех пор, пока плоть внутри него не утратила твёрдость. Лишь затем он позволил себе упасть рядом с тёплым телом бывшего учителя и почти отключиться. Опустив голову на грудь Квай-Гона, Оби чувствовал, как бьётся сердце любимого, и слышал, как выравнивается его дыхание. Наконец Квай-Гон пришёл в себя и обнял Оби за плечи. Ствол юноши до сих пор оставался болезненно твёрдым. В первую очередь он стремился доставить удовольствие любовнику, поэтому не позволил себе сойти с дистанции раньше. Теперь всё напряжение его тела сконцентрировалось в паху, но даже сейчас Оби не был готов нарушить тишину между ними. Однако эрекция уже причиняла боль, и юноша невольно вздрогнул, когда к нему прижалось тёплая плоть. – Оби-Ван, ты не… – прошептал мягкий голос. – Ничего страшного, не волнуйся. – Да ты шутишь! – фыркнул Квай-Гон. Он внезапно перевернулся и поймал губы Оби-Вана коротким поцелуем, куда более напористым, чем все предыдущие. – Ты ужасный задира. Сдерживаешься вот так прямо передо мной и не позволяешь к тебе прикоснуться. Горячий и влажный язык прочертил дорожку по груди и животу Оби-Вана, обвёл вокруг пупка, спускаясь всё ниже. Юноша едва успел взглянуть на Квай-Гона из-под полуприкрытых век, прежде чем тот склонился и сомкнул губы вокруг головки, и это было так невероятно, так прекрасно, так влажно и так необходимо… – Нет! – вдруг запротестовал юноша. – Тише, любимый. В чём дело? – Квай-Гон отпустил его и посмотрел в глаза, не поднимая головы. – Я . . . – как же ему это объяснить? – Я . . . Обожаю твои руки. Ты не мог бы . . . ? Пожалуйста? Смех искорками пробежался по его коже. – Если тебе это будет приятно, – лукаво улыбнувшись, Квай-Гон выпрямился и быстро сменил позу. Оби-Ван почти полностью оказался в его объятиях – рука вокруг плеч, длинная нога – вокруг ног. Квай-Гон поцеловал юношу и потянулся за пределы видимости, чтобы щедро смазать ладонь. Тёплые, мягкие губы накрыли рот Оби, язык проскользнул между ними, пробежался по зубам и устремился глубже, почти к самому горлу. В разгар этого поцелуя широкая ладонь сомкнулась вокруг ствола юноши и начала поглаживать его, сперва мягко, затем сжимаясь сильнее, заставляя невольно толкаться в неё. Оби-Ван смутно осознавал, что от этих ласк всё его тело выгибалось так сильно, что Квай-Гон едва удерживал его. Порой пальцы отпускали его, чтобы потереть головку, рука спускалась чуть ниже, крупная ладонь ласкала яички. Оби громко стонал, знал, что стонет, но все издаваемые им звуки исчезали в горле любимого. Поцелуй не прерывался, их губы лишь немного смещались, когда Оби выгибался слишком сильно. Он извергся с криком, но даже этот звук исчез в лёгких его бывшего учителя. Осталось лишь дыхание и влага его рта. Оби ощущал на коже липкие капли, он дрожал, почти ослепнув от наслаждения. Квай-Гон ещё долго обнимал его, продолжая целовать и нежно поглаживать. Его осторожные пальцы легонько касались уже мягкого ствола, яичек и колечка ануса, чуть припухшего после секса. Им обоим бы сейчас не помешал душ, но у Оби уже не хватало сил шевелиться, и обретённого любовника отпускать не хотелось. Наконец, когда напряжение окончательно схлынуло, Оби позволил себе уснуть, прижимаясь к бывшему учителю и слушая слова нежности, которые Квай-Гон по-прежнему тихонько шептал ему на ухо. – Как же ты прекрасен, мой любимый Оби. Во всех мирах нет никого прекрасней, идеальней тебя. Я никогда не покину тебя. Тише, любовь моя, спи. Всё будет хорошо… Странно, но даже во сне он считал вдохи Квай-Гона. Эта цифра росла, настойчиво проникая в его сны. Оби не хотел упускать ни единого вдоха.