Мы поживем еще, Дэрил Диксон

Включаем Parkwood – Buried Пробуждение, как обычно, отозвалось болью в измученной мыслями и страхом голове, а глаза обожгло ярким солнечным светом. Иногда мне кажется, что природа радуется катастрофе, что случилась в мире людей. Она рада, что их жалкие трусливые трупы гниют и впитываются в землю, на месте которых вырастают деревья, кусты, цветы – планета оживает, избавляется от мусора, что создали люди. Мы все еще живы. Ты, я, Рик, Карл и остальные. Мы продолжаем бороться. Мы продолжаем изо дня в день открывать глаза, чтобы подняться на ноги и принять на себя новый удар судьбы, новую ее подножку, чтобы упасть и встать, расправить плечи и шагать дальше, к спасению. Чтобы гордо поднять голову и глянуть через плечо, усмехнувшись костлявой смерти в ее горящие яростью глаза; ей все еще мало. Она следует за нами по пятам, она хватается за наши плащи и ботинки, пытается прицепиться, но мы снова и снова продолжаем стряхивать эту дуру, отталкивать назад, не позволяя касаться себя. Иногда ей все же удается прорваться сквозь нашу оборону. И тогда она забирает самых любимых. Лори у Рика, Боба у Саши, Мэрла у Дэрила, Софию у Кэрол, Бэт и Хершелла у Мэгги. Она отбирает то, что ценнее всего в этой жизни у человека, то, что является их частью, их смыслом жизни. И каждое новое утро я открываю глаза со страхом, что костлявая с косой пришла к тебе. Подкралась слишком близко, пока я спал, затаилась, и теперь лишь ждет момента, чтобы украсть тебя у меня, похитить без шанса на то, что я тебя когда-то смогу найти. А что, если бы мы не встретились на той чертовой заброшенной заправке? Я бы просто тихо скрылся от вас с Риком, дождался, пока вы уйдете, а потом ушел бы сам. Что, если бы я не крикнул тебе тогда у грузовика пригнуться? Что, если бы позволил гнилой твари сожрать тебя, укусить? Он бы драл твою плоть, а ты бы кричал. Кричал так громко, что у меня рвалась бы душа. Я бы смотрел в твои глаза и проклинал себя до конца своей жизни за то, что не спас. Что, если бы вы с Риком оставили меня у чертового дерева тогда? Вы могли бросить меня там, неизвестно, кто мог быть на моем месте. Но вы взяли меня с собой, привезли в Александрию и приняли, приняли меня и моих людей. Мы объединились. Что, если бы я не прижился здесь, с вами? Я продолжал бы жить в колонии и рисковать собой за то, что не стало мне родным моим домом. Что, если бы Александрия не стала моим домом? Ты не спасал бы мою задницу каждый гребаный раз на вылазке. Что было бы тогда? Наверное, меня давным-давно разодрали бы ходячие твари, а ты остался бы один. Без меня. Что, если бы ты не смотрел на меня так, будто я тебе что-то должен? Что, если бы твой взгляд не кричал «Подойди сюда, чертов ублюдок, и будь рядом со мной». Всегда каждый раз, когда я появлялся в поле твоего зрения? Что, если бы я не подошел к тебе однажды, что, если бы все барьеры между нами так и остались высокими стенами, которые возвел вокруг себя ты, боясь снова кого-то терять? Что, если бы ты не позволил мне подойти чуточку ближе, чем остальным? Что, если бы я так и оставался наблюдать со стороны твои голодные до ласки и тепла взгляды? Что, если бы я так и продолжал смотреть на твои дрожащие руки, на то, как ты выискиваешь меня глазами в толпе, когда подъезжает фургон? Что, если бы я однажды не вернулся? Что, если бы однажды не стало тебя?.. Каждый этот чертов вопрос выбивает почву из-под моих ног, заставляет комок непонятной дряни застрять в горле, мешая дышать, стискивает в кровавые тиски мое сердце, роется внутри меня, выдирая кишки, раздирает грудь сильнее, выламывает ребра наружу. И в эти моменты хочется сдохнуть, клянусь. Я так ненавижу бояться за нас с тобой. Я не боюсь смерти, но мне страшно, что она даст нам с тобой слишком мало времени. Я боюсь, что я не успею насладиться тобой, я боюсь, что я не насмотрюсь в твои чистые небесные глаза, что не впитаю в себя каждое твое касание, каждый твой взгляд, наполненный немой просьбой «Иди сюда». Мне так страшно, что этот мир порвет все наши связи, какие мы успели выстроить за это короткое время. Мы так отчаянно хватаемся друг за друга изо дня в день, вытягивая наружу из гнилой трясины боли и страдания, не позволяя сходить с ума. Наверное, мы бы давно поехали крышей, если рядом не было бы тех, ради кого стоит жить. Это наши друзья. Это наши любимые. Это ты для меня, Дэрил. Ворочаешься во сне рядом со мной, я чувствую, как твоя рука ложится на мой живот и тянет к себе за талию, лишь бы я был ближе, лишь бы ты чувствовал, что я все еще живой, все еще рядом. Хочется засмеяться в голос от счастья, а потом надрывно рыдать, потому что мы оба знаем, что так не может продолжаться вечно. Однажды кто-то из нас проснется, откроет вновь свои глаза и ощутит холод, сковывающий тело. Любимого не будет рядом. И тогда будет только два пути: сойти с ума, сломаться окончательно и умереть душой вместе с родным человеком, опустить руки, или же яростно бороться, расшибать бошки ходячей падали, и пробиваться, пробиваться вперед, дальше, сквозь воняющие кишки и разлагающуюся тухлую кожу когда-то живых людей. Твое скупое «Все хорошо» успокаивает всегда, сколько бы раз я не слышал эти два заезженных слова, не несущих в себе никакого смысла. Твои объятия, подаренные в моменты, когда мы остаемся предоставленными только друг другу, внушают надежду на то, что мы действительно справимся с этим дерьмом. Что пройдем до конца, выстоим в этом аду, спасемся. И мне снова страшно, когда твои руки берутся за ружье, и я больше их не чувствую. Я всегда был сильным для всех. И для тебя тоже. Но с тобой я стал таким слабым… Как прекратить думать об этом каждую секунду? Как научиться избавляться навсегда от липкого, черного страха, который мокрыми скользкими щупальцами ползает по моему телу, по голой душе, не защищенной ни чем, кроме твоей любви? Это вообще возможно, Дэрил? Спишь так спокойно и сладко, прижимаясь щетинистой щекой к теплой подушке, продолжая крепко держать меня, будто чуешь опасность за миллионы километров. Ты же охотник. Чертов мой охотник, который выследил добычу, и загнал ее в угол. Я не смог устоять. Я стал твоей жертвой добровольно, я сам пришел в твои лапы, и мне было не страшно. Я ни о чем не жалею. Ты – самое лучшее, что когда-то случалось в моей жизни, ты – тот самый луч надежды, о каких говорили несколько лет назад в паршивых фильмах для одиноких домохозяек, мечтающих встретить своего суженого. Ты – тот самый спасительный круг посреди черного, тухлого океана, заполненного ходячими трупами, ты тот самый якорь, который не дает течению унести мой корабль далеко в неизвестность. Ты тот, ради кого я живу, ради кого я открываю глаза каждое гребаное утро. И сегодня я снова проснулся, чтобы увидеть твое сонное лицо, чтобы обнять тебя и прижаться к теплому телу, забывая обо всем, что происходит за стенами нашего дома. Мне нравится думать о том, что даже в таком мире у нас с тобой есть гнездышко, в котором всегда можно спрятаться, укрыться, остаться вдвоем. Мы не должны быть такими, вернее, я не должен. Ты же сильный. Я знаю, ты сильный. Ты не позволяешь, наверное, страху атаковать себя, ты справляешься с этим… Но иногда, когда тебя трясет, а руки твои сжимают меня так сильно, что остаются синяки, когда твои голубые глаза становятся цвета холодной стали и зрачок почти не виден, они мечутся по моему лицу, я понимаю, что мы оба далеки от точки возврата, и так близки к сумасшествию. И тогда мне не страшно, потому что мы вместе окунемся в это безумие. Прыгнем в бездну, скатимся с обрыва, будем лететь, не прекращая хвататься друг за друга, но все равно выживем, все равно будем спасены. Твое тихое дыхание расслабляет меня. Я смотрю, как равномерно вздымается твоя грудь, и в этот момент я точно уверен – ты в полнейшей безопасности сейчас. Снова заворочался, а лицо твое хмурится. Вот-вот распахнешь выгоревшие на солнце ресницы, и я увижу твои глаза цвета неба, которые будут смотреть на меня с такой любовью, что сердце защемит от невыносимого тепла. Мне так тепло с тобой, что это оставляет ожоги. Но я не отойду. Прижму только ближе, и закрою глаза, зная, что с тобой я в безопасности. - Мы должны торопиться? – Хриплым ото сна голосом спрашиваешь ты, и я вздыхаю, опуская на тебя взгляд. Такие же, как и у меня, помятые и растрепанные волосы, полосочка отлежавшегося следа от подушки на твоей щеке, и широкий зевок. Я знаю, как ты не хочешь покидать эту постель, как не хочешь натягивать тяжелые вещи и тащиться на очередную вылазку или охоту, но нам нужно. Мы должны. Должны, чтобы выжить. Мы снова должны шагнуть в день, в котором может случиться все, что угодно. Мы не знаем, что произойдет с нами через пять минут, через час, через три, к концу вечера. Но мы знаем, что сейчас, именно в этот момент, когда ты целуешь мое плечо и ложишься на него головой, мы живы. - Нет, давай еще поживем… - Тихо шепчу тебе в ответ, зарываясь пальцами в твои мягкие волосы. Тяжело вздыхаешь и крепко прижимаешь к себе. Я чувствую, как ты зажмурился от боли, которую причинили мои слова. Слова, такие двойственные и опасные, словно лезвие наточенного ножа. Мы поживем еще, Дэрил Диксон. А пока нужно вставать.