Тишина

Яркое скайримское солнце давно скрылось за горизонтом. Холод, от которого даже самые суровые норды предпочитали прятаться за несколькими шкурами сразу, заставлял сворачиваться калачиком, грея самого себя. Вместе с ночью пришла тишина. Она обволакивала все, до чего дотрагивалась. Тишина была липкой. Тишина оглушала. Она накрывала собой спящих, словно покрывалом. Тишина убаюкивала. Она окутывала бодрствующих, сжимая внутри себя до такой степени, что те не могли пошевелиться. Тишина душила. В небольшой, ничем не примечательной, комнатке уже несколько недель ночевал мужчина. Бледный человек, в ярком костюме шута, был окончательно разбит. Остекленевшие глаза, уставившиеся куда-то вперед, и трясущиеся руки: его с легкостью можно было принять за какого-то пьяницу или сумасшедшего, однако, пока шут щедро платит за проживание и не буянит, Валга Виниция, хозяйка таверны «Мертвецкий мёд», готова и жилье предоставить, и огромный деревянный ящик помочь затащить в комнату. Неизвестно, что бы сделала женщина, если бы знала, кто перед ней стоит, но, пока что, ничего не мешало ей посмеиваться над бывшим ассасином Темного Братства, хранителем Матери Ночи, вместе с другими посетителями таверны. Будь Цицерон в хорошем расположении духа, может, он бы перерезал глотку жалкой дряни, что посмела над ним насмехаться. Хорошем расположении духа. Пф, когда ему вообще в последний раз было хорошо? Когда он в ярости перебил старика Лорея и всю его семейку? Когда нашел убежище в Данстаре? Когда мать подарила ему хохот? Нет, нет и еще раз нет. Он не мог вспомнить какого это, быть счастливым. Даже сейчас, Дурак Червей, весельчак, с визгливым заразительным смехом и дурацкими шуточками, горько рыдал. Ему хотелось кричать, выть, да все что угодно делать, лишь бы не слышать этого. Едкая тишина вгрызалась в уши, гадкая, гадкая-гадкая тишина разъедала его душу. Он попытался закрыть уши руками. Тишина была слишком густой, она давила на него больше, чем на кого-либо. Цицерон ненавидел тишину. Тишина ненавидела Цицерона. Хранитель попытался вспомнить шута. Друга, подаренного Матерью. Он вслушивался в тишину, вслушивался так долго. Когда он последний раз слышал Хохот? Несколько минут назад? Месяц назад? Или все же неделю? Когда он последний раз высыпался? А когда нормально ел? Он потерял счет времени. Он навсегда потерял ту ниточку, что связывала его с реальным миром. Он потерял разум. Он потерял семью. Кажется, еще несколько дней назад, подъезжая к Фолкриту и предчувствуя скорое воссоединение с семьей, он случайно услышал от одного из стражников, что некий герой сначала убил главу Темного Братства, а после и всю семью. Уничтожил. Полностью истребил. Бедный шут подумал что ослышался, что это просто глупая шутка. Он хотел так думать. Опытных ассасинов перебил какой-то проезжий мальчишка? Вздор! Неловко и истерично хохотнув, он, отчего-то, поехал быстрее. И, почему-то, сорвавшись на бег, ураганом влетел в убежище. Огромная и тяжелая дверь была раздроблена. В нос ударил сладковатый, ни с чем не сравнимый запах. Цицерон знает этот запах. Слишком много раз он его чувствовал. Это запах смерти. Он бы хотел волноваться, хотел бы разозлиться и поклясться себе отомстить. Хотел бы. Но внутри Цицерона пусто. Слишком много боли он испытал, слишком сильно страдал за всю свою жалкую жизнь. Он попытался сделать шаг, но ватные ноги совсем не слушались. Глухой стук эхом прокатился по убежищу. Ненавистная тишина вновь обняла стоящего на коленях, средь луж крови и трупов, Дурака Червей. Он снова был один. Единственный живой член семьи на все убежище. Один на весь Скайрим. Впервые Цицерон не знал что делать. Кое-как встав, он направился в Фолкрит. Ему нужно отдохнуть, переварить случившееся. Зайдя в первую попавшуюся таверну, он вывалил на стол кучку септимов, кажется, даже больше, чем надо. Договорившись обо всем с хозяйкой, он заперся в комнате. Он больше не мог сдерживаться. Эмоции хлынули из него, словно кровь из тех, кому посчастливилось стать его жертвой. Сколько дней он провел в этой комнате? Цицерон не знал. Единственное, что он знал, так это то, что Темное Братство нужно возродить. Но как? Слышащего нет, а хранителю и контракты выполнять-то нельзя. Да и в одиночку пытаться что-то сделать… Разве это не глупо? Чего от бедного Цицерона хочет Ситис? У Дурака Червей отняли все. Возможность выполнять контракты, разум, хохот, семью. Ему больше не смешно. Цицерон прикрыл глаза и еле слышно прошептал:  — Милосердная Матушка, прошу, помоги своему ребенку… Тихий стук в дверь прервал мольбу. Всего три коротких удара по деревяшке. Они прервали тишину. Прервали боль и мольбу Цицерона. Они были спасением, кто бы не стоял за дверью. Настороженно вытащив кинжал, хранитель бесшумно подошел к выходу в коридор. Аккуратно положив ладонь на выпуклую ручку двери, Цицерон резко дергает ее на себя. Красные от слез глаза хранителя с недоверием смотрели в кровавые глаза вамирпши. - Ты. Цицерон, кажется? Ты ведь хранитель, верно? — Она немного смущенно потопталась с ноги на ногу, но цепко смотреть в его глаза не перестала — Я выполняла контракт, когда произошло… это.  — Не-дитя? — Он не верил. Не верил, что Мать услышала его. Он был счастлив увидеть эту маленькую девочку, его сестру. Он был не один. На душе вдруг стало тепло.  — Можно и так, но лучше Бабетта. — Вампирша немного поморщилась, обнажая свои клыки. Она говорила что-то еще, но Цицерон не слушал. Внезапно его мир перевернулся. Он не один. Не один! Темное Братство еще можно спасти. Он резко подался вперед и обнял не-дитя, расхохотавшись. Они найдут слышащего. Они возродят Темное Братство. Да! Бабетта еще какое-то время пыталась вырваться из крепкой хватки хранителя, но, поняв что это бесполезно, сама слабо обняла шута. Он тихо смеялся и кого-то благодарил. Немного прислушавшись, Бабетта разобрала измученное "Спасибо, Матушка".