Мелочи океана, где хранится их любовь

Когда Лиам лежит в объятьях Зейна поздней ночью, парень прижимается к крепкой груди спиной, закрывает глаза и просто говорит о том, как прекрасно было бы провести хоть пару дней только вдвоем, когда вокруг нет зудящих и надоедливых менеджеров, когда все, что волнует – куда пойти этим вечером и хорошо провести время. Зейн обычно легко целует его плечи, пальцами водит по подтянутому и рельефному животу, от чего пробегают тучи мурашек по коже, а еще у Лиама сводит пальцы на ноге от раздирающего душу чувства. Он, на самом деле, не уверен, как пальцы его ног связаны с его душой (?), но ему это даже немного нравится. Голос Зейна ласкает слух, заставляет помереть на месте, и когда его руки останавливаются на пояснице Лиама, то Пейн только кусает губы и незаметно кивает, позволяя Зейну тем самым запустить пальцы под тугую резинку домашних шорт и боксеров. Обычно в такие моменты с губ Зейна срываются только проклятья и речи о том, что Лиам – маленький идеал его огромного мира и такого человека больше и нет на целой земле. И после губы Зейна так правильно ложатся на губы Пейна, его зубы изредка покусывают его кожу в самых неожиданных (в какой-то степени) местах. А Лиам счастлив, так ярко и явственно, что хочет кричать, забравшись на Эмпайр Стэйт Билдинг. Когда они прячутся от окружающего их мира, то обычно целый день валяются в кровати, между ними (чаще рядом, потому что им необходим вечный, бесконечный контакт) стоит миска с попкорном вперемешку с чипсами, и это вредно и их не погладят по головке, но они продолжают это делать. Тогда после очередного фильма Лиам нависает над Зейном, касается его губ своими губами быстро и коротко, почти невесомо, а руки Зейна так правильно опускаются на его поясницу, а во взгляде вопрос – ‘можно?’ – и, да, конечно можно. Поэтому миска все еще стоит с края, а вокруг них накаленный воздух и тяжелое дыхание, но они все равно останавливаются, потому что у них соглашение, правда соглашение. ‘до свадьбы ни-ни?’ ‘до помолвки, дурень’ ‘стань моим мужем?’ Тогда это звучит в шутку и им обоим не нужно кольцо на пальце, сотни клятв в любви, потому что прикосновения и объятья дороже всего на свете, а еще в Лиаме есть искра, яркая и разгорающаяся, которая только и держит его на плаву. Поэтому он всегда садится на бедра Зейна, он его дразнит, а в ответ получает только вопрос во взгляде, закусанную губу, а потом еще засос на тазобедренной косточке, потому что заниматься любовью они не будут до помолвки. Поэтому, это может показаться странным, но кого ебет чужое горе, правильно? Зейна тем более, поэтому ему нравится, когда его мальчик прижимается к груди ближе, а он кладет руку на его подтянутый живот и целует в плечо. Бывают такие ночи, довольно-таки часто, когда Лиам не может уснуть и сочиняет новую музыку, и из него так и льются слова и тексты, а Зейну они без сомнения нравятся. Но бывают и такие дни, когда Зейн пишет для Лиама серенады, и он вспоминает, что они уже давным-давно не подростки и так вести себя – глупо, но ему нравится видеть улыбку его бойфренда и получать только благодарные поцелуи в губы. Поэтому, когда Зейн пишет песню на урду, Лиам носом зарывается в его шею, оставляет на ней легкий поцелуй, а потом произносит так тихо, словно ветер шелестит между ними: — Почему ты заставляешь любить себя до бесконечности? — и Зейн не отвечает, потому что ему кажется, что это чудится и просто игра воображения, но губы Ли на его шее реальные, и руки его сильные, а дыхание опаляет кожу. Но он предпочитает списывать все на галлюцинации и продолжает петь, потому что Пейну нравится. — Твои песни лучше моих в разы. — И они все, твои и мои, только о нас за закрытыми дверями, — и Лиама удовлетворяет такой ответ, и душа его трепещет и ногу все же сводит, а Зейн целует его в плечо, извернувшись на кресле. — Потому что мы с тобой будем петь только друг для друга, правда? Лиам не отвечает, но Малик и так знает ответ. Он только прижимается своими губами к его губам, просто отрывается на секунду и смотрит в окно: на горизонте алеет заря. И небо нежно-розовое, сладко-приторное, и Зейна окутывает всего в сладкую вату, когда Лиам только проводит пальцами по его щетинистому подбородку. И Зейн понимает, что перед ним не его ровесник-подросток Лиам. А взрослый мужчина Лиам, который все еще нуждается в его руках и долгих ночных разговоров. — Когда мы успели вырасти? — В дороге, Зейн, — и он чертовски прав, до одури прав, и Зейн прижимает его к своей груди, их губы сталкиваются и словно груз всех лет взваливается на плечи, потому что им уже совсем не семнадцать. А их послезавтра ждут на съемках, а они даже не думают об этом. — С седьмой годовщиной знакомства? И это кажется мелочью в океане их жизни, но это так: семь лет вместе. И они никогда не расскажут, что знакомятся в 2008, когда они совсем-совсем дети и обожают Джастина Тимберлейка. Три года отношений, долгих и крепких, где они не трахаются, а действительно любят друг друга той светлой любовью, о которой рассказывают в фильмах. И тогда Лиам выуживает из спортивных штанов бархатную коробочку, открывает ее и улыбается. — Может пора стать мужьями друг друга? — а в коробочке два одинаковых кольца-обещания, и им уже давно не четырнадцать, не семнадцать и даже не двадцать лет. — Пора. И Зейн продолжает оставлять легкие поцелуи на плечах Лиама, а Пейн целует костяшки его руки, потому что они всегда разбиты, но это мелочи. Правда мелочи в океане их жизни. Даже те мелочи, что глаза Лиама карие-карие, а губы напоминают на вкус шоколад, а Зейн как кофе – горький, но любимый Лиамом.