Я больше не хочу всматриваться в лица незнакомцев

      У меня есть одна особенность: хорошая память. Правда, работает она как-то выборочно. Я могу запомнить лица незнакомцев в вагоне метро, но с трудом запоминаю просьбы матери. Может, потому что даже лица незнакомых людей кажутся мне увлекательнее, чем её трёп.       Сегодня, хватаясь за поручень, снова всматриваюсь в толпу. Замечаю одно знакомое лицо. Такое узнал бы даже человек совершенно рассеянный, обладающий отвратительной памятью.       В школе я учился с одним парнем. Он выглядел безумно странно, говорил о странных вещах, его хобби было странным и даже комплименты странными. В общем, коротко описать его можно именно с помощью этого прилагательного.       Этот парень мог, увлекшись птицами, украшать свои волосы и одежду яркими перьями; мог носить такую шляпу, браслеты и ремень, что любое движение сопровождалось грохотом и звоном. Он вообще часто одевался не по погоде. Зимой его одежда весила килограммов пять, не меньше. Даже если иногда его удавалось одеть в школьную форму, заставить сменить прическу, снять аксессуары, он все равно оставался чудаковатым. Что-то такое было в его взгляде, улыбке и голосе.       Несмотря на свою уникальность, этот человек-шут не являлся изгоем. Его любил класс, любили и учителя. Но вряд ли нашелся бы человек, которого можно было бы назвать другом или девушкой этого парня. Никто не мог держаться близко дольше нескольких недель. Все жаловались, что парню куда интереснее красота неба, чем девушка или друг. Кто-то даже называл его самовлюбленным. Я же с этим одноклассником почти не говорил. Не знал, о чем.       Сейчас он такой же. По крайней мере, мне так кажется. Лицо стало немного взрослее и увереннее, даже наглее. Но он почти не изменился. И в этот раз мне чертовски хочется подойти и заговорить. Был бы это любой другой одноклассник, я мог бы просто поздороваться и завести банальную беседу о ностальгии и том, чего добился сейчас. Но не в этом случае. Ему такое совсем не интересно. Он ведь в любую секунду может подбежать к двери, подождать, пока она откроется, и выйти. Даже если это не его остановка. Потому что он не терпит скуку.       Я долго подбираю слова, нервно постукивая пальцами по сидению. Множество раз мой взгляд возвращается к Эрону. Да, именно так его зовут.       В конце концов, Эрон исчезает из поля зрения, и я, стараясь его найти, уже открыто бегаю взглядом по всему вагону. Выгляжу при этом как человек с припадком, слишком уж тяжело дышу. Как бы кто не начал спрашивать, в порядке ли я.       Слышу голос. Наглый, тихий, странный. Поворачиваюсь и вижу его. Он понимает, что я не расслышал, и повторяет.       – Классно, что ты меня помнишь. Но, знаешь ли, мог бы и подойти, заговорить. Так ведь принято у бывших одноклассников, – почему-то чувствуется камень в мой огород. Эрон как будто заостряет внимание на моей привычке плыть по течению, соответствовать требованиям окружающих. Так ведь проще. Хотя, я могу просто накручивать себя, как обычно. Слишком уж многое принимаю на свой счет.       – Я не начинаю разговор с теми, кому может быть неинтересно, – я стараюсь просто сохранять равнодушие, но вместо этого выставляю себя хамом. Остается надеяться только на то, что Эрон не изменился и все так же игнорирует реакцию собеседника. Он никогда не зависел от того, какие эмоции показывали люди, и продолжал говорить, что хотел. Тем не менее, предугадать поступки этого парня всегда сложно.       – А ты все такой же неуверенный и зажатый. Поменьше смотри на других людей и их мнение о себе. Не всегда все так страшно, как тебе кажется. Больше всего критики ты можешь услышать от самого себя.       – Дай угадаю: ты теперь психологом работаешь?       – Нет, конечно. Я прекрасно разбираюсь в человеческой психологии, но не любитель ставить диагнозы, давать множество скучных советов и не усижу долго на месте. А людей с повышенной раздражительностью я и вовсе могу вывести из себя.       – А твоя самооценка, как всегда, объективна. Ты не недооцениваешь себя, но и знаешь свои недостатки, – с этим типом я говорю почти все, что думаю.       – Спасибо, это я знаю. Так вот. Ты куда-то спешишь или я могу тебя увести? – интересный голос Эрона смешивается с гнусавым тоном диктора, двери открываются. Не дождавшись ответа, парень хватает меня за запястье и вытаскивает из вагона. Я даже немного теряюсь. Время идет каким-то странным образом, а слух, как и телесные ощущения, отключается. Остается только картинка.       – Эй, ты меня слушаешь? Понимаю, что говорю слишком много, быстро, и от меня может разболеться голова, но я очень обижаюсь, когда меня не слушают.       – Ты или действительно все ещё ребенок, или прикидываешься, – фраза звучит грубо, но я слабо улыбаюсь. Мне нравится эта несерьезность, она дает возможность дышать глубже в этом безумно пыльном и душном городе. – Прости, я немного растерялся. Теперь буду внимательно слушать.       Почему-то Эрон напрягся. Явно не от второй моей фразы. Но это быстро прошло, и он вернул себе прежнее поведение. Странно это как-то.       – Давай выпьем кофе? Не хочу в кафе сидеть, лучше на лавочке, на открытом воздухе.       Лавочки были до ужаса холодными, я даже боялся, как бы они мокрыми не оказались, но Эрону это было нипочем. Даже то, что его нос покраснел, а изо рта пар шел, как из паровоза, его не беспокоило. Глаза парня светились, а голос был полон радости. С ним и мне стало легче, я перестал обращать внимание на неудобные и мешающие детали.       – Ой, прости. Ты ведь куда-то ехал. Куда? И не будет ли проблемой, что я тебе помешал?       – Точно. Вообще-то, я ехал, чтобы показать свои комиксы одной студии. Но я не записывался, поэтому меня никто не ждет. Никаких проблем.       – Сказать «Меня никто не ждет» с такой улыбкой даже я не смог бы. И неужели ты работаешь в такой «несерьезной» сфере? Ты ведь похож на офисного клерка.       – Вообще-то, я фрилансер. Берусь и за рекламу, и за веб-дизайн, и за дизайнерские или архитектурные проекты. Иногда балую себя рисунками. А ты кем работаешь?       – Бездельником.       – Безработный? Почему?       – Знаешь, манеры у тебя так себе, – он скривился, явно не хотел об этом говорить. – Родственники потрудились запихнуть меня в психиатрическую лечебницу, теперь я тружусь, чтобы меня признали работоспособным. Никогда бы не подумал, что буду бороться за скучную жизнь офисного планктона.       Не сказать, что я был жутко удивлен, но понял, что означает «проглотить язык». В голове образовалось немало вопросов, но все они были крайне бестактными. Поэтому я молчал.       – Молчишь. Но я рад, что ты хотя бы не лицемеришь. От этих всех «Сочувствую», «Тяжко пришлось, наверное» и прочего воротит. Но ты хоть что-то говори. Я не против поболтать о жизни там, все равно мне некому это рассказать. А истории-то копятся. Больше всего раздражает, когда не могу поделиться с кем-то своими мыслями.       Хоть я и плохо его знаю, но мне кажется, что только Эрон может так поступать. Но мне все так же неловко с ним говорить. А он продолжает улыбаться. Легко так, непринужденно. Как раньше.       – А почему ты там вообще оказался? Можешь не отвечать, если не захочешь.       – Сказал ведь, все хорошо. А попал, потому что когда умерла мать, родственники посчитали, что я сяду им на шею и проще будет просто избавиться от меня. Я всегда им не нравился. Зависть – страшная штука, заставляет ненавидеть тех, кто улыбается чаще тебя, – Эрон уже выпил свой кофе. Когда его руки опустели, парень стал заламывать пальцы. Раньше он тоже иногда так делал. Странно, но я помню даже такие детали, хоть и вел себя так, словно мы учились в разных классах. – И да, можешь не бояться. Я не опасен, не псих. Просто птичка случайно оказалась в клетке.       – А почему ты решил все-таки заговорить со мной? – мне не сильно хотелось продолжать разговор о лечебнице. Все-таки, я боялся, что у него могли остаться неприятные воспоминания. Ворошить их – не самая лучшая идея. Да и говорить о своих проблемах – это не для Эрона, слишком по-старчески, слишком скучно. Хотя, говорить со мной для него тоже должно быть довольно скучно. Не понимаю, почему он до сих пор сидит рядом. И смотрит при разговоре на меня.       – Мы в школе почти не общались, но мне всегда казалось, что ты классный парень, – это он говорит так же радостно. Но буквально за секунду он сильно изменяется в лице. – И тебе наверняка это покажется глупым, но я просто не знаю, как завести друзей. Как вышел, так и не могу. Словно мир какой-то чужой, а свой я потерял.       – Но такому человеку разве нужны друзья?       – Ты ужасен. Полностью отсутствует чувство такта, – а вот теперь он куда веселее. Может, чтобы его слова не звучали действительно серьезно. – Всем они нужны.       – Но ты никогда не интересовался людьми, часто витал в облаках. И со многими тебе было просто скучно.       – Так это выглядело со стороны? Или просто твое поле зрения какое-то искаженное? Мне всегда казалось, что люди бегут от меня, не выдерживая. Если меня заинтересовать, я потом не отвяжусь. Как от тебя.       Я абсолютно потерян. Я интересен. Эрону. Такому неординарному человеку не наплевать на меня. А я ведь всего лишь плыву по течению. Такую же жизнь проживает ещё половина человечества.       – Теперь я понимаю, что люди чувствуют, когда их не слушают. И мне это не нравится. Если о чем-то задумываешься, говори мне. Со мной можно говорить все, что думаешь.       Я не могу. Не умею говорить чистейшую правду. Не могу взять и сказать, что я довольно долго ждал такой вот встречи. Не верил, что она возможна, но ждал. И как здорово было продумывать в голове такие диалоги, придумывать его жизнь без меня. И особенно его жизнь со мной.       Я довольно долго не хотел признавать, что помешался, пытался заводить друзей, девушек, жить по привычке. У меня это получалось. Но бывали такие моменты, когда в пустой голове зарождались мысли об Эроне. Раздражающие своей идеальностью, красочностью и реальностью. Я долго не хотел просыпаться и видеть жизнь без него, понимать, что все было просто моей выдумкой. Я напоминал себе даже не мальчика, придумавшего друга, а девочку, грезящую о любви с прекрасным принцем. Мне даже не казалось странным или неправильным, что я мечтаю об Эроне. Мне это казалось глупым. И я никому не мог это рассказать. Как и его, меня тоже слишком сильно раздражает невозможность сказать все, как есть в моей голове.       Меня возвращает к реальности боль. А потом я вижу Эрона совсем близко. Этот идиот укусил меня за щеку, черт возьми.       – Странные у тебя методы обращать на себя внимание. Больно. Как будто бульдог покусал.       – Ещё раз отвлечешься, и я укушу за ухо или нос. Терпеть не могу, когда слушатель отвлекается. К тому же, теперь тебе придется коротко пересказать содержание твоих мыслей. Потому что быть во что-то непосвященным я ненавижу ещё больше.       – Ни за что.       – Какой же ты скучный. Не можешь даже нормально признаться, что я тебе нравлюсь. Знаешь, тянуть из тебя по слову мне тоже не хочется. Пойдем, я замерз. А, и ещё, мне негде жить.       – Ты мне не нравишься.       – Тебе родители в детстве не говорили, что врать нехорошо? Совсем ничему не обучен. Но я возьмусь за твое воспитание. Плата символическая. Можешь просто позволить мне пожить у тебя. Умею готовить, убирать, устраивать долгие интересные разговоры, читать сказки на ночь собственного авторства. А ещё я хорошо разбираюсь в людях, – мне хочется возмутиться, но именно об этом я мечтал уже довольно долго. Придется согласиться.       – Хорошо. Только никаких животных, у меня аллергия. Снова на поезд? Раз уж ты замерз.       – Согласен. Но ещё кое-что, – он запускает руку ко мне в карман и переплетает свои пальцы с моими. Почему-то я совсем не удивлен.       – Не обольщайся. Так просто теплее.       Больше я никогда не всматривался в лица незнакомцев и не запоминал их. Нужное я уже нашел.