До десяти

— Чем сегодня займемся, малышка? Её волосы приятно пахнут корицей и яблоками, а мурашки на коже заставляют ухмыльнуться. Блондинка резко оборачивается и расслабляется, убирая паутинки морщинок, заменяя их яркой улыбкой, когда понимает, кто к ней подошёл. — Не знаю, пока. Поэтому ты можешь предложить, — тянет, не убирая ямочки на бархатных щеках. Парень не остаётся равнодушным на такую нежную реакцию, из-за чего уголки губ ползут вверх, образовывая искреннюю улыбку, будто не он минуту назад убил пятерых человек. Замечает боковым зрением засохшую кровь на ладони, поэтому быстро опирается на неё щекой, не давая увидеть алое пятно. — Можем сходить в бильярд, — видя сморщенный в недовольстве носик, продолжает «накидывать» варианты. — Караоке? Сразу по бурбону? — Нет, — вздыхает устало и передергивает плечами. — У меня еще после вчерашнего голова болеть не перестала, а поёшь ты хреново. — Хэй! — смеется и быстро вскакивает со стула, не давая девушке пройти. Прижимается сзади, опуская руки на талию, которые тут же накрывают мягкие ладошки, которые хочется гладить шершавой поверхностью подушечек пальцев. — Я соскучился, — шепчет в макушку и прикрывает глаза от приятных ощущений, когда слышит сорвавшийся вздох с её губ. — Я тоже, — выдыхает и молчит, позволяя тишине окутать и накрыть куполом спокойствия. Они молча стоят, не шевелясь. Привыкают друг к другу, вспоминают острые ощущения, что будто втыкаются в сердце, как зубочистка на столешнице у барной стойки. Глотают вздохи и выдохи, вдыхают любимые ароматы и запахи. Стоят, будто в глухом лесу, а ноги пустили корни в рыхлую почву. И ничего им не нужно. — Я бы стояла так вечно. — Я бы тоже, — выдыхает и жмурит глаза от какого-то щенячьего удовольствия. *** Они познакомились на улице. В темном, наполненном мусором переулке. Она была вся в грязи и собственной крови, а он только что забрал накрахмаленный пиджак с чистки. Она лежала, корчась от боли, а он бы и не заметил скрюченную фигуру, если бы не тихий стон со стороны девушки. И честное слово, Клаус Майклсон не собирался останавливаться или даже снижать скорость шага: на то у него не было причин. Но всё же? Он остановился. Чисто из любопытства, ведь ноги у избитой девчонки были хорошие, а к блондинкам он всегда питал особый интерес. Опустился на корточки – так не похоже на известную шишку – и брезгливо осмотрел это «чудо». То что, Кэролайн действительно являлась его чудом, он понял ещё не скоро. — Как звать? Девушка вздрогнула и медленно перевела взгляд с пыльного асфальта на него, закрывая ладонями лицо от страха перед новыми ударами. Что ж, ей повезло, потому что девушек Клаус Майклсон не бьёт. — Кэрола… — девушка закашлялась, а хрипы резали слух. — Кэролайн. Кэролайн Форбс. Фамилия вызывает намного ярче реакцию, чем Майклсон мог представить: глаза загораются предвкушающим хищным блеском. Наверное, дело в том, что Билл Форбс – мэр Мистик-Фолза, играющий по-плохому за границами прессы, но оставаясь безнаказанным. Наверное, дело в том, что Клаус – глава мафиози, любящий играть с людьми. Наверное, дело в том, что проигрывать он не собирался. — Как ты здесь оказалась? — умело меняет тон голоса с презрительного и грубого на участливый, и девушка настороженно хмурится, остерегаясь, будто дворовый пес, ненужный щенок. — Не Ваше дело, — хотя бы обращается на «Вы», что не усугубляет и так не лучшую ситуацию. — Дорогуша, я не так стар, — хрипло смеётся, будто только что курил, и этот хрип режет по барабанным перепонкам. — По крайней мере, выглядите Вы не молодо, — подмечает нахалка, а в голове мужчины высвечивается яркими буквами, будто вывеска магазина: «Папина дочка». Ухмылка лишь растягивается, а волна злости отчего-то не накатывает, накрывая с головой. — Нравишься. Пойдем, — не протягивает руку, не оборачивается. Идёт вперед, зная, что девчонка пойдет за ним. — Почему я должна идти с Вами? — бросает в спину, и Клаус слышит напряжение. Рыбка на крючке. — Ох, ну что ты, — медленно поворачивается, кидая взгляд на грязное нахмуренное личико. — Мне ты ничего не должна. Но, видя, что никто за тобой не идёт, могу сделать вывод, что ты поругалась с отцом, ушла из дома – так «оригинально» – и на тебя напали. Милая, у тебя выхода нет. — Вы знаете, кто я? — приподнимает брови в удивлённом жесте и чешет грязную щёку. Перед прессой папочка ей не позволял появляться. «Ещё бы», — хочется протянуть. Да все преступники в Орлеане знают Кэролайн Форбс. Знают о её сложных отношениях с отцом и кредитке с кучей бабок. — Кто знает, — пожимает плечами и, крутанувшись на пятках, выходит из переулка. Клаус считает до десяти. Раз. Она обдумывает всё сказанное им. Два. Вспоминает, что это незнакомец и о своём статусе. Три. В голову лезут моменты ссоры с папочкой. Четыре. Зарождается безумная идея. Пять. Осуждение идеи. Шесть. Сомнения. Семь. Нервы на исходе. Восемь. Поднятие глаз на удаляющегося мужчину. Девять. Кашель, чтобы прочистить горло. Десять. Окрик. — Подождите! — слышится следом, а губы растягиваются в плоскую улыбку. Так предсказуемо. *** Глаза испуганного оленёнка смотрят на Майклсона. Он же запускает пальцы в мягкие волосы. Когда все стало так сложно? — К-клаус, — заикается, когда он притягивает её лицо к себе. — Тише, Дорогуша. Ты спугнешь момент. Когда все стало так сложно? Когда взгляд Клауса стал подолгу разглядывать хрупкое тело девушки, а мысли крутиться вокруг одного-единственного имени? Кэролайн. К. Как изящные сгибы рук, к которым хочется прижиматься губами и целовать, вдыхая аромат. Э. Как эхо её голоса, что звучит в голове. Р. Как густые ресницы, которыми взмахивает блондинка, подаваясь вперед, окончательно сокращая между ними расстояние. О. Как омут глаз, пленивший своей лазурью сознание Клауса. Навечно. Л. Как линии мягких губ, что раскрываются, опаляя кожу горячим дыханием. А. Как астра на плече девушки, на котором сейчас находится ладонь мужчины. Все же, с выбором татуировки Форбс не ошиблась. Й. Как тысяча иголок, пронзающих тело. Ведь она впервые так близко. Н. Как нежность, которой хочется окутать эту девчонку. «Девчонку», — он мысленно кривит губы. Девчонке бы не удалось свести его с ума. Но так и есть. И осознание вышибает мозги, переворачивает всё с ног на голову, когда губы касаются губ. Клаус считает до десяти, а потом растворяется во времени. *** — Пойди, возьми мою куртку, я пока сим-карту поменяю. Он улыбается и целует в нос, с теплом в груди идя в комнату. Приятный комок не проходит, не растворяется, как таблетка, а наоборот накрывает волной недо-счастья. Берет кремовый плащ, а уголки губ не хотят тянуться вниз. Выходит из помещения и застывает. Она смотрит на него с болью в глазах, сжимая до побелевших костяшек телефонную трубку. Клаусу требуется десять секунд, чтобы понять, что к чему. Раз. Ему руки скручивают и заламывают за спину. Два. Боль мешает думать. Три. Холод металла наручников обжигает кожу. Четыре. Двое мужчин толкают его к выходу из дома. Пять. Вокруг шум, будто проигрывается старая пленка. Шесть. Сложно вдохнуть. Семь. Ловит взгляд выцветившегося василька, за который цепляется, не веря. Восемь. Шепот губ. «Ты врал мне». Девять. Осознание и понимание. Выдавливание горькой усмешки. Десять. «Ты тоже». *** — И что, это и был твой план? — За решеткой неуютно, но ему не привыкать. — Да, это был мой план. И ты проиграл, — поднимает подбородок и гордо смотрит в глаза, хотя желание отвести взгляд только растет. — И что же, — хищной походкой подбирается ближе, сжимая холодные прутья. – Это всё было притворством? — Да, — режет, убивает, но Майклсон виду не подаёт. Она блефует. — Это всё было притворством. — Ну, раз так, тебе не будет больно знать, что мои чувства к тебе тоже были притворством? — изучает реакцию, но лазурь глаз затягивает, заставляя не отводить взгляд, поэтому не замечает, как подрагивает подбородок. — Не больно, — сухо, но резко и четко. Глухо. — Мне не больно, — повторяет громче, молясь, чтобы голос не подвел. — Тогда тебе пора, — слабо улыбается, но знает, что за исход их ждет. — Да, мне пора. Клаус считает до десяти. Раз. Боль разъедает душу. Два. Слёзы наворачиваются на глаза. Три. Колени подгибаются. Четыре. Шаг замедляется. Пять. Безумная мысль. Шесть. Сомнения. Семь. Страхи. Восемь. Осознание привязанности. Девять. Остановка. Десять. Она оборачивается и, улыбаясь, бежит обратно. — Прощай, — шепчет, не оборачиваясь, и покидает помещение с камерой. Клаус считает до десяти, но ничего не происходит. Клаус доходит до биллиона, но ничего не происходит. В помещении одиноко. *** Она шмыгает носом и пытается остановить рвущиеся рыдания. Смахивает слёзы одну за другой, что стекают по её красным щекам. Кэролайн идет вперед с прямой осанкой(гувернантка бы гордилась ею) и не оборачивается. Судорожно вдыхает, прикрывая глаза. Кэролайн считает до десяти, надеясь, что ноющая боль в сердце исчезнет. Раз.