Urianoez

В голубой океан улетаю Под землею я уголь рублю, По дорогам опасным шагаю, Жизнь отдам я за то, что люблю. Е. Карелов

Урьяно дремал, раскинув руки, а с его умиротворенного лица не сходила улыбка. Тонкие пальцы с розоватыми миндалинами ногтей массировали его голову, давили на точки у линии лба и за ушами, и майа откровенно млел от удовольствия. «Ты совсем устал», - сокрушенно сказала Мелиан. «По-твоему, в кои-то веки выбраться навестить сестру можно только от усталости?» «И врать до сих пор не научился». «Вот и неправда. Мои нолдор искренне поверили, что светлый майа мог поселиться у них без приказа Валинора. А я даже почти не старался». В высокие окна заглядывало солнце, по стене гобеленом тянулся зеленый комнатный плющ, особенно хорошо разросшийся нынче, на изломе лета. В сонный послеполуденный час дворец укрыла тишина, и эти двое тоже не говорили вслух. Со стороны казалось, они молчат, думая о чем-то отвлеченном: темноволосая леди и гость, лежащий головой на ее коленях. Босые ноги гостя чуть свешивались с короткой тахты, устеленной фиолетовым покрывалом. «Ты устал, - повторила Мелиан. – А еще совершенно запутался в себе. Тебя гложут сомнения, смутные предчувствия, тебе кажется, что твой затянувшийся на пятьдесят с лишним лет вояж в Эндоре – изгнание за провинность. Ты часто зажигаешь огонь и пытаешься поговорить с Ауле, но он то ли не слышит, то ли не хочет слушать, словно ты в его глазах невольно повторил судьбу Майрона. И вот уже доходит до того, что ты пытаешься доказать сам себе, что не все огненные способны предавать, но не находишь доводов, которые устраивали бы тебя самого, и еще больше запутываешься». Урьяно открыл глаза и поглядел на королеву Дориата снизу вверх. «Вообще-то, сию речь должен был произнести я, время от времени смаргивая горючую слезу». «Мы оба знаем, что ты никогда не станешь этого делать, - улыбнулась Мелиан. – Тебе мешает твоя невозможная гордость». «По-твоему, мне следовало с порога возрыдать, что Ауле меня больше не любит, и утопиться в том фонтане посреди сада?» Мелиан уткнулась лбом в его волосы, всхлипнув от смеха. «Нет, Урьяно, я себе даже представить такого не могу. Но почему после черной крепости ты отправился к нолдор, а не ко мне? До меня доходили слухи, что с тобой было». «Именно поэтому я и предпочел нолдор. У них хотя бы печи нормальные. А то, чем плавит металл эта твоя разлюбимая ботва, надо, уж извини, вышвырнуть в Бездну и не позориться». «Ты неисправим. И по-прежнему называешь «этой ботвой» всех живых существ, кроме твоих драгоценных нолдор». «И кроме гномов. Самый нормальный народ, между прочим. Нет, ну а как мне еще называть, к примеру, эти говорящие деревья? Их вообще в Замысле не было! Мои нолдор до сих пор думают, что сей вид ботвы существует лишь в воображении некоторых ланквенди, злоупотребляющих незнакомыми грибами». «Гномов тоже не было в Замысле». «Они так прекрасны, что им можно простить!» Мелиан тихонько усмехнулась и по привычке не стала возражать. Разговор оборвался, Урьяно совсем задремал. А Мелиан рассматривала тень от плюща на каменном полу, похожую на затейливо плетеный ковер, и мысли ее были далеко отсюда. - Он ведь спрашивал тебя?.. – произнесенное вслух колокольчиками эха зазвучало по углам. - Да, - тихо ответил Урьяно. И прибавил: «По меньшей мере, четырежды». «И ты…» «Я всегда отвечал отказом». Снова молчание, и солнечные лучи медленно ползут по плющу, «ковер» на полу меняет очертания. Неожиданно Урьяно поднялся и сел, обхватив руками колени. Его губы сжались. «Вот оно, сестра. Я был неискренен». «Когда отказывался?» - Именно. Я говорил «нет» из чистого упрямства, хотя все во мне желало согласиться. - Ну и что с того? – Мелиан ласково обняла его за плечи. – Пусть даже из упрямства, но ты не стал служить ему. - Это не то, - жестко сказал Урьяно. «Единственный довод, который я смог ему привести, это нежелание утратить внешнюю красоту». - И теперь тебе стыдно. «Очень». - И еще тебе кажется, что он был прав, а не ты. Что тебе, несмотря на все твое упрямство и любовь к миру, место среди них. «Опять говоришь вслух мое невысказанное нытье?» - Кто-то же должен его сказать. Хочешь, заглянем в воду? - Этого еще не хватало. Я и сам заглядывать умею не хуже, только в пламя. «И что ты видел?» - Dušamanûðân rušur. - Искаженный огонь, - повторила Мелиан на синдарине. «Я не хочу это толковать, - Урьяно тоже посмотрел на тень плюща. – Я могу увидеть то, чего боюсь. Или то, о чем мечтаю. Все будет одинаковый самообман». - В конце концов, не так уж много времени прошло… - Пять лет по прежнему счету. Нолдор окончательно помирились между собой, да и с твоей ботвой договориться сумели. Я так понимаю, твой муж ничего лишнего не знает, иначе бы не принимал их у себя так спокойно. Впрочем, всему свое время. Пускай сами рассказывают, за это краснеют и расхлебывают последствия. Что еще… Печи горят, крепости – строятся, эти олухи снова намерены воевать, и отговаривать я их не подряжался. «Но когда ты засобирался домой, то получил запрет». «Причем от Манвэ лично». «И теперь тебя мучает подозрение, что ты записан в предатели самим Отцом». «Не угадала. Я вообще боюсь думать на эту тему». Мелиан потянула его снова прилечь к ней на колени и зарылась тонкими пальцами в густые растрепанные волосы. «Спи, брат, и сейчас ни о чем не тревожься. Скоро принесут горячее молоко, потом я познакомлю тебя с мужем. Он ворчлив, так что вы найдете общий язык. Ты отдохнешь, твои мысли успокоятся». - Развела тут сады Ирмо в миниатюре, - пробурчал Урьяно, засыпая. – Без задней мысли наведываешься в гости, а в следующий миг обнаруживаешь, что выболтал всю дурь из головы, не произнеся ни слова. Кошмар. За правым ушком почеши… *** Тансил вышел на крыльцо кузни подышать свежим воздухом и отметил, что день уже начинает клониться к закату. Удивительно быстро время летит за любимой работой. Под кузню в недавно отстроенном городе отвели большой добротный дом в два этажа с задним двором и даже с символическим палисадником, где гармонично цвело все, что надулось ветром. Кузня располагалась в центральной части, но в то же время почти на отшибе – жилые дома ставили дальше, никто не хотел слушать по соседству нескончаемые удары молота о наковальню, скрежет напильников и шипение закаляемой стали. Впрочем, для ушей Тансила все это звучало дивной музыкой. Мимо ворот проходил Нолофинвэ. Увидел ювелира на крыльце и осведомился: - Тансил, ты передавал Урьяно, что я хочу его видеть? - Еще бы. И сегодня, и вчера, и позавчера, и тремя днями ранее. - Тогда почему он не приходит? - Мой король, откуда мне знать? Наверное, не хочет. Он вообще как из Дориата вернулся, стал задумчивый, мрачный. Все время сидит в плавильной печи, гудит и бряцает заслонкой. Однажды при нем одного из подмастерьев угораздило ошибиться с лигатурой и испортить сплав. Такое было… Я даже в свой адрес этих слов не слышал. Нолофинвэ нахмурился. Прежде присутствие майа в кузне шло только на пользу. И вдохновение у мастеров было, и огонь не гас, чистота кругом, порядок. Что могло случиться теперь? - Скажи сейчас Урьяно, что я его жду здесь. А если он не соизволит обратить в мою сторону свои пресветлые очи, то я лично возьму большие щипцы и пойду его выковыривать через ту самую заслонку. Тансил со вздохом кивнул, уже прикинув, какой поток брани на него сейчас обрушится. Но делать было нечего. Урьяно вышел к королю через полчаса. Внешне по майа нельзя было сказать, что у него плохое настроение. Обычный опрятный вид, скучающе нахмуренные брови и неизменная кривоватая усмешка. - Чего тебе нужно? Нолофинвэ коротко кивнул в знак приветствия. - Урьяно, я хотел просить тебя стать моим учителем. Майа смерил его долгим оценивающим взглядом и мотнул головой. - Не возьмусь. Кузнец из тебя так себе, сколько ни учи. - Урьяно, я прошу научить меня сражаться с валараукар. Второй взгляд был не только оценивающим, но и удивленным. - С чего это вдруг? Почему не плетение корзин или игра на флейте? У меня на лбу написано, будто я готов учить всё, что движется? Если нет, то űcasalér fazâlu hiðïs aŝiet(1), Нолофинвэ. - Когда я тревожил тебя по пустякам? Если бы мне требовалось освоить игру на флейте, я пошел бы к любому хорошему менестрелю. Но здесь помочь можешь только ты. Ведь тебе наверняка приходилось участвовать в битвах при Утумно и не только. Расскажи подробно, как убивать валараукар. - Расскажи подробно, как ты резал глотки телери, - холодно велел Урьяно. – Расскажи, как бурели белые камни от их крови, что ты при этом чувствовал, о чем думал. Давай, поделись, это же так просто, тебе ведь приходилось участвовать в резне и не только. Что-то не хочется, да? А почему ты вообразил, будто мне должно быть приятно рассказывать, как я убивал собственных сородичей, хоть и опустившихся ниже некуда? - Это не праздное любопытство. Мой брат погиб от огненных бичей. Те, кто выжил после битвы с валараукар, рассказывали, что смогли спастись лишь чудом. Ты сам говорил прежде: новых сражений не избежать, враг не смирится с тем, что мы поселились на этих землях. Так пусть же мы будем готовы. - Вы никогда не будете по-настоящему готовы к войне с этим врагом, - проворчал Урьяно. – Вы dhasïlia tûazuhcő, gêaŝnaz. Сборище самонадеянных мальчишек, на свою голову наковавших мечей. - Так, значит, не будешь учить? - Нет. - Чем ты тогда лучше Моринготто? Держишь в себе знание, которое так необходимо сейчас. А потом ты будешь стоять на пригорке и любоваться, как мы горим? - Dušamanûðân rušur! – гневно выдохнул Урьяно, и его шевелюра взметнулась от невидимого ветра. В кузне что-то громко обрушилось. - Naêmûzh! Пошли на задний двор! Нолофинвэ едва поспевал за широко и быстро шагающим майа. Задний двор кузницы был довольно просторным. Под навесом лежали горки угля и сырой руды, открытое пространство было ровно и щедро присыпано светлым озерным песком. Чуть поодаль – бочки с водой, здоровенная старая наковальня, за ней – поломанные инструменты, которые надо бы починить или разобрать, но руки не доходят. Урьяно стал в центре двора и криво ухмыльнулся. Прямо из его руки вырос длинный огненный бич. Это смотрелось особенно эффектно в сочетании с алым закатным небом и наползающими с юга тучами. И в то же время – нереально. Вот так запросто стоит в самом сердце нолдорского города майа и держит оружие, которое прежде всем доводилось видеть лишь у врагов во время битвы. Нолофинвэ достал меч и вопросительно поглядел на новоиспеченного учителя. - Ну и чего ты хлопаешь ушами, dêzaleðűa? – бросил тот. - Атакуй. Король и шагу сделать не успел, как яркий конец бича вырос перед самыми глазами, и все тело от макушки до пят пронзила острая горячая волна. - Ты – кучка пепла, - сообщил Урьяно, растворяя бич в воздухе и облокачиваясь о столб навеса. - Урок окончен. Нолофинвэ сосчитал до десяти и постарался успокоиться. - Урьяно, я не прошу показать мне, что я ничего не умею, это и так известно. Я прошу научить. Пожалуйста. - Плоховато слышно, - проворчал майа, глядя на заходящее солнце. – Еще раз. - Пожалуйста, пожалуйста и еще дюжина «пожалуйста» сверху, честолюбивое ты существо! - Да ты и без бича вспыхиваешь, как факел, - усмехнулся Урьяно. – Правило первое: сохранять спокойствие и не бросаться на противника сломя голову. Пусть со стороны это может выглядеть именно так, но в твоей âsuraélïa голове должен быть четкий план действий. Осознав, что все-таки добился урока, Нолофинвэ успокоился и обратился в слух. - Правило второе, - майа отошел от навеса и снова создал бич, легко хлестнул им в воздухе, не касаясь земли. – Отводить эту nâsuge, nôkačuðil irűelasu, naméta dïðe relaŝ saénag(2) ты не умеешь, поэтому учись увертываться. Я свое время тратить не собираюсь – поставь кого-нибудь с обычной длинной бечевкой и тренируйся. Правило третье: пробирайся ближе и бей по ногам, тогда есть шанс хотя бы ранить. Правило четвертое: в глаза не смотреть. Вопросы? - Почему нельзя смотреть в глаза? - Drűzalîassé(3). Вот посмотри мне в глаза. Нолофинвэ посмотрел. И очнулся только на следующее утро в своей постели. Рядом с книгой в руках сидел Финдекано. - Что произошло? – спросил Нолофинвэ. Сын тут же поднял голову, откладывая книгу. - Я бы и сам хотел знать. Тебя на закате принес Урьяно, сказал, что ты… много непонятных мне слов, уложил, велел о тебе позаботиться и до утра не беспокоить. Сказал, все с тобой в порядке, несмотря что авантюрист. Как ты себя чувствуешь? - Превосходно, - Нолофинвэ пожал плечами. – Что же, ты так и просидел здесь всю ночь? - Нет, Ириссэ сидела. Я совсем недавно подошел. Тебе что-нибудь нужно? Король нолдор почувствовал, что тоже очень хочет сказать в адрес вредного майа много непонятных слов. Да и понятных тоже. Впрочем, ответ на вопрос действительно вышел внятным и наглядным. Не исключено, что если бы Нолофинвэ не сразу посмотрел Урьяно в глаза, а поинтересовался, чем это грозит, майа ответил бы словами. - Найди моего оруженосца и вели ему ждать меня внизу. С длинной бечевкой. Спустя несколько месяцев Нолофинвэ начал делать успехи, а Урьяно старательно притворялся, будто не замечает, что через короля искусством сражения с валараукар понемножку овладевают все желающие. Задула летний огонек осень, без оглядки пролетела зима, весна растопила снег, высветлила солнечными узорами холодное северное небо. В холода Урьяно почти не высовывал носа из кузни, изредка гоняя мастеров за свежим молоком. А как пригрело – стал гулять по городу, уходить куда-то на целые недели, а по возвращении без дополнительной дюжины «пожалуйста» заниматься с Нолофинвэ. - …Ты без ноги! - А ты без головы, ulazéruhïsa. Ты с валараукар сражаться собрался, или совершить изощренное самоубийство? В таком случае, какого daerlanase ты занимаешь мое время? Записывай: убить себя посредством валараукар или Отступника можно без дополнительной подготовки. Честно, даже ребенок справится. - А с Моринготто твоя наука тоже может пригодиться? – заинтересовался Нолофинвэ. Он уже привык, что майа ворчлив, как не снилось и темным, но дело знает. - Aþâraphelûn amanaišal, naséranâmel azuðerač mirubhôzêahalas!(4) Тебе, несчастное dušamâchanumâz (5) существо, в этом случае может пригодиться только одна наука: бежать и молиться Эру. - А ты когда-нибудь сражался с Моринготто лицом к лицу? - Я похож на бесплотный дух за пределами мира? - Но ты хотя бы видел, как это делается? - О, да, - фыркнул Урьяно. – Но для этого надо быть минимум mâchanâz Tulukastâz. (6) И не смей задавать идиотский вопрос, который я вижу в твоих глазах. Дай Эру тебе никогда не узнать, как сражаются валар. Даже вы, квенди, невесть что устраивать можете, когда беретесь за мечи, а если грызутся стихии, сама земля кровавыми слезами плачет. Майа говорил об этом с такой горечью и отвращением, что Нолофинвэ пронзила невероятная, но напрашивающаяся догадка: - Значит, поэтому валар не идут осаждать Ангамандо? Все, что ты говорил о долгих сборах и тому подобном – ложь? Правда лишь в том, что убийство живых существ – меньшее зло? Урьяно посмотрел на него с досадой. - Правды тебе? Хочется очень, неймется? Так вот: пока Мелькор сидит тихо, растит броню и гадит исподтишка, его не тронут. Но когда Великие решат, что вред от войны будет меньше или соизмерим – Ангамандо падет. Шумно, весело и наглядно. - А как же ваша хваленая забота о квенди? Пусть погибают? В Эндоре живут не только отступники нолдор, но и другие народы, которые верят в милосердие западных владык. Зря, выходит. - Во-первых, это исключительно их выбор, где жить. Во-вторых, «другие народы», как ты выразился, оказались поумней. Получили раз хорошенько и затаились. И вам бы, нолдор, затаиться, а не перед носом Отступника крепостями сверкать. - Твое мнение отличается от моего. Ты, Урьяно, даже по морозу из теплой кузни высунуться боишься. - Разумеется, ведь я самый трусливый айну из существующих. Нолофинвэ, ты тренироваться пришел или языком трепать? Наизготовку!.. *** Двадцать первого июня в половину пятого утра из комнаты королевского дворца, где располагался палантир, выбежал встрепанный и взбудораженный дежурный. Выцепил глазами прикорнувшего у стены стража и выпалил: - Подъем! Скорее сообщи королю: с Железных гор текут лава и огонь, орки прорвались через ущелье Сириона на западе, другие же направляются к восточным заставам! Убедившись, что услышан и понят, дежурный поспешил вернуться к палантиру: может, еще какое-нибудь важное сообщение потребуется принять. И весть полетела из уст в уста: - Железные горы извергли лаву, орки под прикрытием дыма и огня прорвались в районе Сириона и скоро будут у восточных застав! - Железные горы в огне, орки у Сириона, они идут к восточным заставам! - Орки прорвались с Железных гор и пошли в наступление! В конце концов, Нолофинвэ разбудил юный ученик оруженосца, выкрикнув с порога: - Орки идут по горному проходу! Заспанный король навскидку оценил степень информативности известия, количество боевого азарта в глазах юноши и со всем возможным спокойствием осведомился: - А куда они идут? …Военный совет собрали быстро, решения принимались легко, почти без обсуждений: подобный поворот дел был ожидаем, и прежде нолдор успели разработать достаточно планов действий. Урьяно никто не звал, в кузни пока даже не сообщали, но майа заявился сам, а на чей-то опрометчивый вопрос презрительно фыркнул и соизволил пояснить, что дурные предчувствия одолевали его еще с середины апреля. И олухи, дескать, все-таки доигрались. Нолофинвэ уже хотел попросить Урьяно покинуть совет, если тот только поворчать пришел, но майа больше ничего лишнего не высказал. Сидел с застывшим серьезным лицом, что невольно навевало воспоминания о Круге Судеб, но пару раз дал дельные рекомендации, в основном касающиеся географии и удобных путей для продвижения армии. - Выступаем в девять часов, - распорядился Нолофинвэ. – Я с основными силами выдвигаюсь к Дортониону, Финдекано отводится левый фланг, Турукано справа, с войсками резерва. Арьергард оставляю на… В этот момент в зал совещаний заглянул дежурный по палантиру, встревоженный пуще прежнего. - Мой король! Феанарионы передают, что среди наступающих есть валараукар. Возможно, даже Саурон… - Они его видели? – сердито перебил Нолофинвэ. - Нет. Послали разведчиков и им показалось… - С чего Майтимо передает мне чьи-то домыслы? - Это не он, - окончательно смутился дежурный. – Я решил, что вам надлежит знать… - Изволь передавать мне лишь те известия, которые исходят непосредственно от Нельяфинвэ. Саурон им померещился. Отчего не сам Моринготто? - Отступник не высунет носа из своей твердыни, - заметил Урьяно скучающе. – Делать ему больше нечего. Для него участие в какой-то паршивенькой войне - все равно что бить комаров булавой, рискуя навлечь гнев чувствительных к шуму соседей. - А для Саурона? – осведомился Турукано. - Ему, конечно, проще, - пожал плечами Урьяно. - А что будет, если ты встретишься с Сауроном? - Лепешка, - буркнул майа, и, с досадой ловя на себе уважительные взгляды, добавил: - Маленькая светлая огненная лепешка. - И ужасно ехидная… - пробормотал кто-то. Нолофинвэ после этого сделал для себя вывод, что участвовать в битве Урьяно не станет. Спрячется в кузню, как обычно. То ли посчитает ниже своего достоинства помогать «сборищу дурных мальчишек с мечами», то ли просто струсит. Или заявит, мол, нолдор отказались от помощи айнур, так пускай сами и расхлебывают. Но король ошибся. После совета Урьяно наведался в оружейную, перебрал там все, обругал технику исполнения каждого клинка персонально, залез в личные запасы Нолофинвэ и выцепил оттуда полуторный меч работы Феанаро. Тоже нашел его неидеальным, но смирился. Коня выбрал самого лучшего, вернее, свистнул, и белоснежный красавец с рыжим пятнышком на лбу сам вышел майа навстречу. Урьяно доверительно прошептал что-то в теплое бархатное ухо, а потом единым махом взлетел коню на спину, замечательно обходясь без седла и уздечки. Кроме меча у майа не наблюдалось иного оружия, и даже кольчуги он не надел – обычная серебристая туника, ремешок на длинных волосах. - Я гляжу, самому трусливому из Айнур не терпится стать лепешкой, - улыбнулся Нолофинвэ. - А самому смелому из нолдор – схлопотать второе проклятие за дерзость, - Урьяно тоже шутил. - И все-таки, почему… - Потому что dušamanûðân rušur (7), - коротко и непонятно бросил майа. Туника блеснула на солнце. Она была металлической. *** Битва была жаркая – воздух нагрелся от огня, пропах сталью, кровью и пеплом. Высокие травы Дортониона прятали изрезанные тела. Зелень сминалась под сапогами и копытами. Битва была жаркая – но славная, это Нолофинвэ чувствовал. Победа будет нелегкой – но будет! Потому что нолдор едины как никогда за эти годы, потому что мечи остры, а мысли кристально ясны. Они живы, они будут жить вечно и победят. Разве можно в этом усомниться? Разве можно усомниться, если еще немного – и орки побегут. Их будут гнать до самой черной твердыни, и больше ни одна тварь не посмеет пересечь границу вечной ночи. Нолофинвэ об этом позаботится, непременно. Столько всего еще нужно сделать, столько построить, столько идей воплотить в жизнь, а побед – одержать, но все потом, после этой – самой главной на сегодня. Славная битва, жаркая схватка, смятая зеленая трава… Бой вынес короля на опушку редкой осиновой рощицы, в испещренную кочками низину, заполоненную орками. Здесь нолдор оказались в меньшинстве. Под Нолофинвэ почти сразу же убили коня. Орки теснили противников к роще, надеясь взять в кольцо. Пара вечностей ожесточенного боя – и подоспела подмога. Расклад сил переменился. Но едва король и воины перевели дух, намереваясь двигаться дальше, как трава по краям низины вспыхнула. Красноватый яростный огонь расходился стремительно, словно по сухой соломе. Нолофинвэ понял, что происходит, еще раньше, чем кто-то крикнул «Валараукар!». То ли низина была ловушкой, рассчитанной специально на короля, то ли нолдор стали жертвами неудачнейшего из совпадений: из огня выступали высокие фигуры и спускались к роще – две, три… И одного-то много, а тут целых трое, с бичами, лица уродливы, искажены. Взмах – и двое воинов справа от Нолофинвэ сгорели заживо. Следующий удар был нацелен на короля, но тренировки с бечевой не прошли даром. Нолофинвэ сумел увернуться и поудобнее перехватил меч, нацеливаясь на ноги одного из противников. Не убить, так хотя бы ранить и подороже продать свою жизнь… И тут огонь, охватывающий границы низины, взвился с новой силой. Сквозь пламя проступала четвертая фигура. Не успел Нолофинвэ подумать, что это уже слишком, как злой огонь начал таять, а неясная фигура приобрела знакомые очертания. Урьяно тоже остался без коня, глаза горели яростью. Единым рывком майа оказался между нолдор и сородичами. Один из валараукар словно бы напоказ стеганул бичом по земле, оставляя выжженный пепельный след. Нолофинвэ увидел, как Урьяно побелел, точно это его, а не землю ударили. И вспомнил, что собственным бичом майа никогда не касался почвы, даже если на ней ничего не росло. Тут Урьяно коротко обернулся на стоящих позади него нолдор и зло рявкнул: - Да бегите же, drűzalîassé! Над Утумно клубятся черные облака, совсем не похожие на обычные грозовые тучи. Те красивы, пушисты, пахнут влагой и озоном – а здесь сухие клубы густо намешанного в воздухе пепла. Этот же пепел собирается и в оврагах, отчего там почти невозможно дышать. Атака была неудачной – осаждаемые сумели не только отбиться, но и прогнать врагов на несколько лиг от крепости. Что ж… никто не говорил, что битва с Отступником будет легкой. В долине звучит устная речь – перекатываются, звенят гулкие, рокочущие слова валарина. Все немного подавлены, но уже строят новые планы, готовятся идти в бой, чтобы не клубились больше над миром черные пепельные тучи, не плакала кровью земля, и чтобы пришедшие в мир дети Эру жили счастливо и мирно, ничего не зная о войне. И только Урьяно сидит в стороне, за валуном, отбросив в сторону сверкающие доспехи. Урьяно больно, стыдно и не хочется смотреть никому в глаза. У Урьяно до костей обожжены руки – искаженный огонь, злой, болючий, дикий и страшный, жжет все без разбору против законов природы. Когда-то Урьяно сливал свой голос с прекраснейшими из огненных айнур – а потом те стали петь иное, изменились, улетели прочь. Сегодня один из них застал сородича врасплох, отвлек лживыми речами, а потом обмотал вокруг его запястий огненный бич и швырял, таскал Урьяно по земле, наслаждаясь криками. И Урьяно до сих пор не может поверить, что это произошло. Он смотрит на сожженные руки, пытается собраться с мыслями, но лишь больше уверяется в том, что вел себя как распоследний идиот. Но разве можно не поверить, когда знакомый голос говорит, что не хочет больше жить во тьме, просит опустить меч и подойти… И как же глупо было после упрашивать этого лжеца не делать ему больно! Урьяно слышит чей-то тихий безнадежный плач. Так плачут от сильной боли, Урьяно и сам бы готов зареветь, очень уж жжет обугленные руки, но держится из последних сил, потому что это совсем стыдно. Не позволяет гордость бежать к Ауле и просить о помощи – так и не реви. Но все-таки, кто же плачет? Урьяно прислушивается и через некоторое время понимает, что звуки идут снизу, от земли, на которой он сидит. У ног Урьяно начинается длинная пепельная полоса – тоже постарался кто-то с огненным бичом. У земли такие же ожоги, но она, в отличие от гордого майа, заходится плачем, молит помочь. Хоть кого-то, кто услышит. Дрожащие от боли руки сгибаются с трудом, когда Урьяно прикасается к ожогу на земной тверди. Ожог глубокий, страшный, куда глубже, чем у него. - Aþâraphelûn Amanaišal, lamânêighascälad, niôðageûh teiânumélečaz ayanûz Uriânoez… ïr nasâmunâmadûval, hairê… i-i-he… (8) Слова становятся пением, пение – Музыкой, самой громкой и беззвучной, нежной, баюкающей. Плач прекращается, ожог потихоньку начинает затягиваться: тают следы пепла, появляется новая, чуть влажная почва, даже проклевывается из нее крохотный зеленый росток, хотя Урьяно на это совершенно не рассчитывал и не умел звать живые семена. Наверное, семечко сохранилось с прежних времен, а теперь, почуяв благодать, взошло. Обессиленный Урьяно так и засыпает, едва ли не в обнимку с этим ростком. На сердце почему-то уже не стыдно… А просыпается от прикосновения Ауле, от текущего по жилам теплого огня, и от того, что рукам не больно. «Та рана земли была слишком велика для твоих сил, - говорит Ауле. – Ты не один, тебе следовало позвать кого-нибудь». Урьяно молчит. Ему стыдно признаться, почему он никого не позвал. «Доверие и сострадание – не слабость, - говорит Ауле затем. – Не зазорно кричать и плакать, если тебе больно». «Он радовался моим слезам», - шепчет Урьяно и краснеет. «Это злая радость. Она приносит горе. Радуясь, он сам наказывал себя». «Это неправильно». «Он выбрал быть неправильным. И не твоя в том вина. Но если бы он или кто иной захотел хоть раз исцелить землю – то обрел бы помощь. Нужно только позвать». Много тысяч лет спустя Урьяно опять смотрит в искаженные огненные глаза и слышит знакомый голос, смеющийся над ним. В этот раз бичей куда больше, и помощи ждать неоткуда, разве что заорать имя Отступника и торжественно облобызать ему сапоги в знак смирения. Урьяно больно, но с каждым ударом бича он видит, что мучители причиняют себе куда большую боль, хотя сами этого пока не осознают. И того горького стыда нет, хотя невольные слезы закипают на щеках… Сожженная трава Дортониона. Низина. Квенди за спиной. Плачущая земля. И трое бывших соседей по Хору, Бездна их задери. «Я смотрю, в прошлые два раза тебе понравилось», - издевательский смех. - Чтоб вы повыгорели все, - мрачно пожелал Урьяно на квенья. Ни валарин, ни мысленную речь позорить разговорами с валараукар не хотелось. Нолофинвэ не убежал. Он отошел на безопасное расстояние, в рощу, чуть поднявшись к краю низины, чтобы лучше видеть происходящее, в то время как деревья скрывают его самого. Что бы там Урьяно ни говорил, желание увидеть настоящую битву стихий и составить о ней собственное мнение пересилило страх. Поначалу ничего необычного не происходило: противники ходили по низине, валараукар пытались взять Урьяно в кольцо, но тот, судя по всему, не позволял этого сделать. Время от времени огненный бич бил по земле, сжигая траву и оставляя длинные углубления, выстеленные пеплом. Нолофинвэ ничего жуткого в этом не видел, но плечи Урьяно всякий раз вздрагивали. А потом все в одночасье завертелось. Урьяно отбросил меч, голыми руками ухватился сразу за два бича и дернул, немыслимым движением спутывая их с третьим. Нолофинвэ подумал, что сам такой трюк и правда не повторит, сколько ни тренируйся. Фигуру Урьяно, как и фигуры его противников, охватило пламя. Только у светлого майа оно было иным, более золотистым, без черных проблесков, живое, факельное, ремесленное пламя, которое большую часть времени спит в кузнечной печи, свернувшись уютным клубочком, но при этом обращает даже тугоплавкое железо в текучую оранжевую взвесь. Еще миг – и фигур вовсе не стало, только четыре столпа пламени слились в каком-то ошеломительном быстром танце, свистя, искря и навевая ужас. Нолофинвэ уже рад был убежать, только не мог оторвать глаз от зрелища, а ноги стали ватными, будто приросли к гудящей и стонущей земле. Знал майа, что говорил: любая война по сравнению с битвой стихий – комариная возня. А если представить, что этих пылающих столпов не четыре, а четыреста или того больше… Потом низину сотряс черный взрыв, столпов стало три. Но судя по тому, что они продолжали сражаться, сейчас повезло Урьяно. - Эру, дай ему сил выстоять, - прошептал Нолофинвэ. Должно быть, его услышали. Новый взрыв, и два столпа. Языки огня так переплелись, что было не понять, который из них Урьяно. Зеленой травы в низине уже не осталось, как и земли без пепла. А огонь лишь спекал ее, оставляя все новые раны. Осиновая рощица еще стояла – Урьяно не подпускал к ней врага. Нолофинвэ почему-то подумал, что майа чует его присутствие и потом наверняка устроит разнос, мол, какого-растакого нолдо не убрался восвояси, если было велено. А, и пусть бы. Лишь бы жив остался. Но пока шла битва. Новых взрывов не было, земля гудела все сильнее. Того и гляди – расколется, извергнет кровь-лаву, затапливая раскуроченную низину. В какой-то момент огненный клубок распался. Урьяно и его противник оказались по разным сторонам низины – одинаково всклокоченные и тяжело дышащие. Бича у валарауко больше не было, со сжатых кулаков летели искры. - Пошел прочь, - глухо и страшно велел Урьяно. Почему-то на квенья. - Думаешь, мое пламя тебе по зубам? – темный скалился, но нападать не спешил. - Порву, - твердо пообещал Урьяно. – Мне есть, за кого. - Зря тебя Владыка не дал прикончить, проклятая печная саламандра! Урьяно молчал, но делал это столь весомо, что валарауко сплюнул сквозь зубы огнем, обернулся какой-то неприятной на вид черной птицей и улетел восвояси. Урьяно напряженно проследил за ним взглядом, а потом выдохнул и тихо осел на колени, где стоял, зарывая руки в пепел. Нолофинвэ осторожно приблизился, замерев шагах в десяти от майа, и увидел, что Урьяно с ног до головы покрыт обугленными продолговатыми ожогами – очень похожими на те, какие были у него в первый день, пятьдесят с лишним лет назад. Только эти – много страшнее. Нолофинвэ вдруг показалось, что с такими ожогами не живут. - Урьяно, - тихо позвал он. – Пойдем. Я помогу тебе встать, если нужно. Пойдем в кузню… ты ранен. Звуки битвы утихли – это Нолофинвэ понял только что. Значит, победа. Почему-то король нолдор в этом не сомневался. Сомнения были лишь в цене победы. - Dušamanûðân rušur, - сипло и надтреснуто процедил Урьяно. – Земля плачет. Та рана земли была слишком велика для твоих сил. Ты часто зажигаешь огонь и пытаешься поговорить с Ауле, но он то ли не слышит, то ли не хочет слушать, словно ты в его глазах невольно повторил судьбу Майрона. Но если бы он или кто иной захотел хоть раз исцелить землю – то обрел бы помощь. Нужно только позвать. «Владыка Ауле! Я прошу помочь. Если я недостоин твоей помощи, если ты окончательно отвернулся от меня – я сделаю все сам. Земля плачет. Я никуда не уйду от нее…» Тихий звон в ушах – и долгожданный ответ. Делай предначертанное. Помощь будет. Песня льется из-под сердца, беззвучная и оглушительная, затихает под рукою земля, и вместе с этим приходит осознание. «Мне теперь пора, да?» Да. Так было нужно. «Нужно… я понял только сейчас. Но… никак иначе?» Отклик пронизан печалью. Никак. «Ну, конечно. Я мог и сам догадаться. Благодарю тебя, Владыка… я скоро. Сейчас». А в ответ – тепло. И уже почти не страшно. Нолофинвэ видел, как майа ласково гладит пепел обожженными ладонями, что-то беззвучно шепча. А потом пепел стал таять, сквозь него прорастала молодая зеленая трава. И глубинный гул, особенно ощутимый во время битвы, начал стихать, а потом пропал вовсе. Нолофинвэ видел, как бледнеет Урьяно, словно отдавая земле все свои жизненные силы. Впрочем, почему «словно»? Запах гари исчезал, сменяясь ароматом свежей травы. Низина зарастала травой, как огромная рана затягивается нежной кожей, перестает болеть и зудеть. Сидящему на коленях Урьяно трава уже почти достигала груди, когда он поднял голову к синему предвечернему небу и тихо сказал: - В конце концов, может, это не так уж и больно… Внезапно майа посмотрел прямо на нолдо и знакомо, кривовато усмехнулся. И Нолофинвэ вдруг понял, что сейчас все будет хорошо, Урьяно легко поднимется с колен, завернет дюжину непонятных оборотов на невозможном языке валар, отчитает его, Нолофинвэ, как мальчишку, и заявит, что соскучился по кузне. И по ванне горячей воды. И по вкусной еде. Да, и молока не мешало бы, целый кувшин. Они вдвоем доберутся до лагеря, потом до ближайшей кузни, и там Урьяно будет все, чего он только ни попросит, и вода, и огонь, и свежайшее молоко, но майа все равно примется ворчать, ведь не может он не ворчать, не в его это характере. Потом в городе станут праздновать победу, и Урьяно непременно спросят о битве с валараукар, но тот лишь фыркнет презрительно и забьется в свою кузню, создавая там чудесную рабочую атмосферу. А на другое утро Нолофинвэ возьмет меч и придет на очередной урок. И больше никогда не спросит о битве стихий. Замкнется кольцо осады вокруг крепости врага, Урьяно часто станет бывать на границе, путешествовать по лесам, залетать в Дориат, но никогда никому не отчитываться, считая это ниже своего достоинства. А однажды без приглашения забредет к Нолофинвэ на обед, и невзначай примется рассказывать что-то очень интересное, а Нолофинвэ будет слушать его, точно отца в детстве, затаив дыхание… Мгновение – и Урьяно беззвучно рассыпался легким сероватым пеплом. Он ошибся. Это было очень больно. Когда кости обращаются в прах, и даже не вскрикнуть, потому что губ уже нет. Но больно лишь в первое мгновение. Потом – прийти в себя, подняться над исцеленной землею, над замеревшим нолдо, который уже не видит ничего, и лететь, лететь… К морю и дальше, где горит огонь, где ждут, верят. Несмотря ни на что. И будет еще много славных побед, и пальцы еще сожмут рукоять кузнечного молота, и руки будут ласкать раскаленный металл. А вояж в Эндоре действительно закончился, и теперь кристально ясно, что никак иначе он завершиться не мог. «Naêmûzh! Плевал я на свою смазливую мордашку, особенно, когда ее нет. Но вот на землю, и на эту буйнопомешанную ботву не наплюю никогда. И Бездны с две я бы поверил, скажи мне это Ауле словами!..» Нолофинвэ долго смотрел на чуть примятую высокую траву. А потом медленно побрел наверх, по дороге подобрав меч, который Урьяно столь придирчиво выбирал, но так и не воспользовался. *** Напильник скрежетал по серебру кольца уверенно и монотонно. Иногда Тансил ловил себя на мысли, что хотел бы специально полоснуть металл неправильно и услышать родное ворчливое «Фальшивишь!». Но знал, что этого все равно не случится. Урьяно больше не вернется в осиротевшую без него кузню. Не засядет в плавильной печи, сварливо гремя заслонкой, не сыпанет в сплав, ориентируясь исключительно на слух, поблескивающие зернышки лигатуры. Урьяно – пепел, Урьяно - майа, у Урьяно иная судьба. Но как же горько на сердце! Напильник все-таки соскользнул, и даже сам Тансил поморщился от получившегося звука. - Фальшивишь! – сказал он сам себе и продолжил работу. Дверь не скрипнула, только легкие шажочки, стук деревянных набоек о каменный пол, выдали вошедшего. Тансил поднял голову от верстака и увидел напротив себя юную девчушку – светлая головка, чистые глаза. - Тебе чего? – удивленно спросил ювелир. - Здравствуйте, - вежливо сказал ребенок. – А Серебрушка здесь? Почему он не приходит? - Кто? - Серебрушка. Я не знаю, может, вы его по-другому зовете, но на это имя он тоже откликался. - Да о чем речь? – переспросил совершенно сбитый с толку Тансил. - Так о Серебрушке же! – повторила девочка. – Он пропал несколько недель назад, совсем пропал. Я ждала его, но прежде он приходил каждый день. - Кто такой Серебрушка? - Мой друг. Только он лис. Ласковый такой, добрый, глаза синие-синие, а шерсть серебристая. Я поэтому его Серебрушкой назвала, а он и не возражал. Он ко мне с раннего детства приходил, еще когда мы не в городе жили, а в деревянном домике у самого берега. Я выносила ему молоко, каждый вечер, никто про это не знал. Он приходил, а я вычесывала ему шерсть. Однажды меня в лесу от волков спас. - Но почему ты решила идти его искать в кузню? – тихо спросил Тансил. Он начинал понимать. - Так я за ним проследила! – по большому секрету сообщила девочка. – Уже в городе. Серебрушка от нашего дома всегда в кузню шел, и обратно не показывался. Я думала, он здесь живет. - Жил, - в горле было горячо и сухо. – Серебрушка… ушел. - Навсегда? – глаза девочки заблестели от слез. Тансил не смог говорить, только кивнул. - Значит, он со мной попрощался, - девочка потянула за висящий на ее шее шнурок и достала из-под воротника платья серебряную подвеску: маленькую филигранную ракушку тончайшей работы. – В последний день Серебрушка принес мне вот это. И не уходил до самого утра. - Можно? – Тансил вопросительно прикоснулся к ракушке. Девчушка кивнула, снимая шнурок через голову. - Она волшебная. Если ее к уху поднести – песенка играет. Тансилу ни разу не доводилось слышать, как Урьяно поет. Не напевает что-нибудь себе под нос, не бранится так, что заслушаешься, а именно Поет. По-настоящему. Но почему-то сейчас, когда он приложил ракушку к своему уху, не усомнился, что этот чистый и звенящий голос принадлежит именно Урьяно. Песня казалась эхом, но звучала сильно, раскатисто. В ней были руды, драгоценные камни, согревающий ремесленный огонь. Песня была о жизни и любви. Самое вечное и прекрасное из всего, что когда-либо приходилось слышать ювелиру. - Береги это, - сказал Тансил, возвращая ракушку ее маленькой хозяйке. – Слушай почаще и вспоминай Серебрушку. Девочка серьезно кивнула, пряча ракушку под платье. А потом вдруг увидела недошлифованное кольцо, заинтересовалась: - А что вы делаете? Тансил мысленно вздрогнул. - А что вы делаете? - Колечко. На твой любопытный нос. - А зачем его пилить? - Чтобы ты спросил, маленький нолдо! Видишь, после отливки серебро шершавое и белое совсем. Вот здесь вовсе бугорок, от литника. Я спилю бугорок, отшлифую все хорошенько, а потом отполирую вон тем кусочком шерсти. - Оно станет блестящее, да? - Блестящее. Как твое любопытство. - А можно… можно я попробую? - Ну, держи. Хей! Фальшивишь! Смотри, надо вот так… - …Колечко делаю, - ответил Тансил. - Вот здорово, - у девочки даже слезы просохли. – А зачем его пилить? - Чтобы серебро не было шершавым и заблестело. Хочешь попробовать? - Очень! Напильник в неумелых маленьких ручках. Белый кусочек серебра. Все это уже было когда-то давным-давно. И повторялось вновь. - Погоди-ка! Ты фальшивишь. - Почему? - Потому что неправильно держишь напильник. Смотри, берешь в правую руку, пилишь плавно, строго сверху вниз, стружка летит вот сюда, на подложку. Ну-ка, садись за мой верстак… Сноски: (1) Подробное описание далекого и интересного маршрута. Детям до двухсот знать не полагается. (2) Скверная, темная и смертельная вещь (валарин, цензурно) (3) Глупый (валарин) (4) Арда неискаженная, слышишь ли ты этот пьяный угар! (валарин) (5) Не являющийся одним из Аратар (длинно, но образовано точно по словарю и правилам языка) (6) Владыка Тулкас (валарин) (7) Искаженный огонь (валарин) (8) Неискаженная Арда, не плачь под рукою айну Урьяно, я исцеляю раны твои… (валарин)