Голос

Ее пальцы подрагивают, а сердце заходится в бешеном ритме, приборы противно пищат, отсчитывая пульс. Девушке страшно, слух обострился, вылавливая даже малейшие отзвуки, не замечаемые ранее. На глазах повязка и, пропитанные лекарством, ватные диски. Ее мир погрузится в темноту, и чем дольше она в ней проводит, тем больше крепнет уверенность, что это навсегда. Она слышит негромкие разговоры врачей и медсестер, тихие всхлипы мамы и едва слышимые утешения отца, обнимавшего жену. По идее, Маринет не должна это слышать. Ее стараются оградить от правды, уберечь, но она просачивается и пугает. Шансы на успех не высоки, шансы на полное восстановление равны нулю. Слепая. Иногда к ней приходят друзья. Она едва узнавала их, но у нее было много времени научиться различать по звукам шагов и голосам. Они позволяют коснуться своих волос, лиц, рук. Девушка заново узнает их, знакомится. Они рассказывают ей последние новости, новые истории. Стараются обходить тему ее болезни, а неловкость и легкая скованность повисает неудобной тишиной в палате. И тогда Маринет хочется плакать. Да, друзья не перестают быть друзьями, но и не могут общаться с ней как раньше. Может быть позже, это пройдет, исчезнет. У нее есть друг, со смутно знакомым и приятным голосом, тяжелой походкой и обворожительным запахом одеколона. Он приходит к ней чаще, чем друзья и даже родители. Нежно касается ее щек и спутанных волос, рассказывает удивительные истории и уговаривает не опускать руки. Приходит тогда, когда она одна. Лишь раз он столкнулся с ее родителями, мама едва не проговорилась, узнав гостя, но осеклась. В ее голосе сквозило удивление, значит, никто не ожидал встретить его. Маринет кажется, что еще немного, и она вспомнит, но вожделенное воспоминание раз за разом ловко ускользает. Когда-то она любила Адриана, была уверена в этом. Но это не его голос рисует целые миры ярчайшими красками в ее воображении. Не его руки, нос, скулы, губы, волосы. Нет, ее друг старше Адриана, возможно, на много. Выше. И носит очки. Это всколыхивает ее память, подкидывает образы, но Маринет не может поверить, отмахивается. Прогнозы хорошие – выздоравливает. Голос, постепенно, по одному крошечному шагу, но выводит ее из темноты. Она вспомнила, кто его обладатель, но молчит. Боясь, что едва проговорится, как он исчезнет и больше не придет. Признания в любви, робкие касания становятся более уверенными, собственническими, жизненно необходимыми. Он давно уже не сидит на стуле напротив нее, а аккуратно присаживается рядом и обнимает, откинувшись на подушки. Разговоры прерываются поцелуями. Нежными, бережными, осторожными. Маринет тает, чувствует себя хрупкой и тянется за следующим невероятно сладким поцелуем. Ей сняли бинты, убрали тампоны. Весь мир слишком яркий, до рези в глазах, и размытый, словно кто-то сбил все настройки резкости. Ее зрение лучше не станет, максимум, доступный ей, но это вполне решаемо очками или линзами. Нужно лишь привыкнуть. Маринет прислушивается, ждет знакомые шаги. Надеется, что он придет. Девушка сидит, свесив ноги, спиной к дверям, нервничает - она видит, что все меняет. Шаги, открывается дверь, знакомая тяжелая походка и… И она видит его лицо. Обеспокоенное, с нежностью и заботой в глазах. Кусает губы и старается не расплакаться от счастья. Краснеет. Сейчас все стало по-другому. Реальнее. Вспомнились все объятья, поцелуи и разговоры. Габриэль замирает напротив нее. Все в ее руках. Все. Маринетт аккуратно соскальзывает с высоковатой для нее кровати и делает шаг вперед. Обнимает мужчину за талию, прижимается к груди. Вдыхает такой родной запах его одеколона и счастливо улыбается: - Я тебя наконец-то вижу.