Кто верит в Магомета, кто — в Аллаха, кто — в Иисуса, Кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем. Хорошую религию придумали индусы: Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. В.С.Высоцкий
Хотите — верьте, хотите — нет, но наблюдать за человеческими существами — это, я вам скажу, отдельная песня. Весь этот сумбур и хаос, которые они почему-то упорно называют жизнью, всегда щедро сдобрен мозговыносящими переживаниями и сопледробительными историями. А уж про то, что люди в запале могут наговорить друг другу, я вообще молчу! Мое личное мнение — умение говорить, вот что губит вас, человеки. Вы, нахрен, забываете древнюю истину: словом можно убить. Редко задумываетесь, кому и что говорите. И уж точно не думаете, что можно просто быть рядом, любить, оберегать, заботиться. Ведь иногда для того, чтобы спасти — достаточно просто помолчать. У нас, котов, все гораздо проще. Но проще — это не значит хуже. Наши истории банальны и неромантичны. Но зато искренни и правдивы. Вселенная подарила нам возможность существовать на стыке двух миров. Мы видим, как вы покидаете этот мир, уплывая призраками за грань, и мы же встречаем вас, если волею судьбы вы возвращаетесь из небытия. Тысячи лет человечество поклонялось нам, возводило храмы, приносило жертвы. И совершало еще уйму абсолютно тупых и ненужных вещей. Но сути они так и не поняли. Там, на границе миров, различия стираются. Остается лишь чистый дух, у которого всегда есть крохотный шанс на возвращение. Потому что мы — это вы. Не верите? Что ж, ваше право. А как вам такая история?__________
Дорога выскальзывала в свете фар черной мокрой змеей из-под колес старенького пикапа. Давно надо было сдать эту развалюху на металлолом и купить нормальную тачку. Печка в кабине сдохла лет шесть назад, и Дженсен так и не удосужился ее починить. Поэтому ноябрьские вечерние заморозки, просочившись внутрь, заставляли ежиться от холода. Ледяной дождь сплошной мутной взвесью заволакивал лобовое, отчего правый дворник с противным скрежетом доползал лишь до половины стекла, лишая надежды на улучшение видимости. Лента разметки терялась в серой мгле, и создавалось ощущение, что двое сидящих в пикапе людей едут в никуда. — Это невыносимо, Джей! Как ты не можешь понять… — Невыносимо? — резкий поворот к собеседнику, звенящий от злости голос взлетает сразу на две октавы вверх. — Невыносимо?! Ты хоть понимаешь, о чем я вообще говорю, Дженсен? До тебя теперь все доходит как до слона? Бля… Никогда не думал, что ты превратишься в истеричку-пэмээсницу. — В данный момент это ты ревешь, словно разъяренный бизон, так что нехрен все валить с больной головы на здоровую. Я твой партнер и я имею право… — Да пошел ты! Черт! Машину качнуло и резко повело в сторону. Раздался режущий слух визг тормозов. Потеряв управление, пикап закружился на обледеневшей дороге в жутком смертельном танце, после чего его вынесло на обочину и с размаху впечатало пассажирской дверцей в придорожную бетонную махину осветительной мачты. Удар — и крошево стекла жалобно брызнуло бриллиантовой россыпью, сломанный клаксон, надрываясь, загудел раненым зверем. Ночная дорога была пустынна, и две окровавленные фигуры в разбитой машине застыли чудовищной сюрреалистической декорацией. Иллюстрация к смерти.__________
Тремя часами ранее Они снова поссорились. Уже в четвертый раз за неделю. Не то чтобы Дженсен считал — не баба ведь — просто количество ссор в последнее время превысило все мыслимые и немыслимые пределы. И уже не работали оправданки типа «хроническая усталость» и «задолбавшая работа», сходили на нет попытки объясниться. Сегодняшний вечер не стал исключением: вместо уютного семейного ужина на двоих и неторопливого секса, Джаред в очередной раз похерил все, устроив из обычной попытки поговорить форменный скандал. Мебель он, конечно, не крушил, и сапоги над головой не свистели. Но когда Дженсен попытался спокойно и обстоятельно выяснить, как долго еще будут продолжаться джаредовы непонятные отлучки по вечерам, сверхурочная работа по выходным и когда они выберутся наконец хоть куда-нибудь отдохнуть на пару дней — Падалеки просто взорвался, выплескивая все, что явно накопилось за очень-очень долгое время: — Что ты от меня хочешь, Джен? Ты заводишь эту шарманку в тысячный раз. Я, блядь, работаю как проклятый! Деньги еще никто не отменял! И благодаря им у нас была просто охрененная свадьба! Мы смогли купить этот гребаный дом мечты с белым заборчиком, где ты можешь сидеть и спокойно создавать свои литературные шедевры. Я пытаюсь, слышишь? Я, твою мать, стараюсь, чтобы у нас было все и даже больше, чтобы ты чувствовал себя счастливым. — Ты обвиняешь меня в том, что тебе приходится меня содержать? Но мои книги тоже приносят доход. Да, он не идет ни в какое сравнение с твоим, но я… — Бля, Дженсен! Ты вообще меня слышишь? Я не обвиняю, я объясняю тебе, что хочу сделать нашу жизнь уютной и комфортной! Ты понимаешь, ХОЧУ! Для этого я женился на тебе! Да, приходится жертвовать временем, проведенным вдвоем. Но надо потерпеть, чтобы потом мы… — Когда потом, Джаред? Не мне тебе объяснять — жизнь штука непредсказуемая. А не приходило в голову, что призрачное «потом» может и не состояться? Мы с тобой — вот что имеет значение. — Ты ведешь себя как капризный ребенок! Иногда мне кажется, что тебе вообще наплевать, что чувствую я. Слова били так больно, но Дженсен, даже чувствуя, что внутри поднимается мощная волна гнева, обиды и отчаяния, как можно спокойнее и тише произнес: — Что происходит, Джей? Такое чувство, что мы друг другу словно чужие. И что нет уже никаких «мы». Семь лет. Почему так все изменилось всего за семь лет? — Ничего не изменилось! Кроме того, что ты стал гребаным занудой, — рявкнул Падалеки. Дженсен отвернулся и закрыл глаза, пережидая новую волну раздражения. А потом озвучил то, что болело, разъедало изнутри уже несколько месяцев: — У тебя кто-то появился, Джей? — ну вот, оно и прозвучало. — Просто скажи, если это так. Падалеки замолчал, разъяренно сжимая и разжимая кулаки и уставившись изумленно на мужа: — Ты совсем ебанулся? Пишешь эти свои сопливые романы и начал всех подозревать в смертных грехах? — Да, я пишу сопливые романы. И именно поэтому знаю — самые банальные догадки всегда самые верные. — Я… — Джаред шумно выдохнул, пытаясь усмирить так внезапно прорвавшуюся ярость, — нихрена не понимаю! Чего ты добиваешься, Джен? Зачем ты пытаешься сделать из меня чудовище? — Это не так, — Дженсен снял очки и устало потер переносицу, — я не пытаюсь тебя достать. Просто как никогда хочется искренности. Так ответ да или нет? — Пошел ты! — разъяренно прорычал Падалеки и, метнувшись через прихожую, сорвал с вешалки куртку и выбежал вон, саданув напоследок дверью. Иногда отсутствие ответа является ответом само по себе. Дженсен почувствовал, как расползается отчаяние и боль, заполняя то место, где должно биться сердце. Должно ведь, правда? Воцарилась та мерзопакостная тишина после скандала, от которой хочется либо рвать и метать, спуская пар, либо надраться в хлам. Закрыв лицо руками, Дженсен упал в кресло. Господи, когда все стало так запутано? И как же теперь противно от этой ссоры, криков. От самого себя. Браво, Эклз, такой взрослый мальчик — вел себя как капризная ревнивая малолетка-истеричка. А Джей… В их паре он всегда был сильнее, решительнее. Слишком напористый и упрямый, иногда грубоватый, но всегда заботливый и любящий. Любимый. И, наверное, если бы он сейчас ответил «да» на самое пошлое в мире обвинение — то Дженсен бы его простил. Не сразу, конечно, нет. Но потом… В их устоявшемся уютном мирке что-то надорвалось, треснуло, и сквозь невидимый разлом медленно вытекало, забывалось все хорошее, что у них было. А оно ведь и правда было. И с каким-то ностальгическим мазохизмом он сидел и терзал себя воспоминаниями.__________
День их знакомства, и всё до банального просто. Высокий красивый парень в стильном костюме, рассеянно болтая по телефону, стремительно входит в кофейню. У входа сбивает с ног очкарика в растянутом свитере с пачкой книг, журналов и ноутбуком. Суетливые извинения, любопытные взгляды, слово за слово — и солнечный осенний полдень становится для успешного архитектора и начинающего писателя отправной точкой в долгое путешествие под названием «совместная жизнь».__________
…Кровать слегка поскрипывает в такт движениям. Джаред покачивается медленно, осторожно, с каждым новым толчком протискиваясь в глубину. Прикосновения — нежные, распаляющие и успокаивающие одновременно. И самые потрясающие поцелуи. Шепот на ухо такой возбуждающий и сладкий, что голова начинает кружиться, а сознание пытается уплыть куда-то за горизонт. Дженсен тяжело дышит открытым ртом, то и дело закусывая и без того распухшие, темно-малиновые от поцелуев губы и изо всех сил старается не застонать. Потому что боится, что прозвучит не стон страсти, а жалобное скуление. Потому что тогда Джаред немедленно остановится — так он сказал с самого начала. Дженсену больно. Джаред со своим внушительного размера достоинством, вероятно, не самый удачный выбор для первого секса. Дженсену двадцать два, но он все еще девственник. Весь его предыдущий опыт: пара экспериментов в колледже, где дальше минетов и совместной дрочки дело не пошло, и один относительно длительный роман. Целых четыре месяца молодой художник Эдди и подающий надежды писатель Дженсен жили вместе, но так и не сподобились отведать главное блюдо — полноценный анальный секс. А в один отнюдь не прекрасный день Дженсен обнаружил — Эдди не вполне гей, но очень даже би. Яблоком раздора стала знойная и сексуальная натурщица Лейла. Эдди свалил по-тихому, не дожидаясь скандала, а Эклз не придумал ничего лучше, чем мысленно обвинить в очередном фиаско себя и надолго задвинуть собственное либидо в самый темный угол. Но Джареду — его Джареду — удалось растормошить, вывести из комы заледеневшее сердце, окружив заботой и любовью. И вытащить на свет божий из того кокона, в котором Дженсен окопался и собирался просидеть всю оставшуюся жизнь. Абсолютно искренне и ничего не требуя взамен. И Дженсен рискнул поверить, что вот оно, настоящее, желанное. Он вдруг понял, что хочет Джареда всего, целиком. Джаред движется, ласкает, языком рисует тонкую мокрую линию по кромке волос на шее, одной рукой аккуратно придерживая под грудью, пальцами слегка задевая соски, а второй неторопливо водит по члену Дженсена. Спустя несколько мгновений того наконец накрывает: боль сползает, растворяется в небытии, тело начинает неконтролируемо подрагивать в такт ускоряющимся толчкам, дыхание сбивается. И уже поймав ритм, Дженсен сам подается вперед-назад, чтобы быть еще ближе, ощутить Джареда еще острее. Кончая, он все-таки кричит.__________
Два года спустя наступает день свадьбы. Честно говоря, Дженсен не очень хорошо его помнит. Слишком много переживаний, волнений. Суета и мелькание родственников, гостей. Вот утирает непрошеную слезу мама, рядом точно так же приложила платок к глазам новоиспеченная теща — Шерон Падалеки. А потом Джаред, такой безупречно прекрасный, любящий, берет его за руку, пристально смотрит ему в глаза, улыбается и — Дженсена отпускает. Внутри рождается нечто огромное, неведомое и восхитительно-нежное. Счастье навсегда. Дженсен не знал, сколько он просидел так, не включая света. Час, два… Из колодца воспоминаний его выдернул звук открывающейся двери. Падалеки медленно прошел в гостиную, молча опустился перед сидевшим в кресле мужем на колени: — Прости меня. Я сорвался, Джен, и я не имел на это права. Измучил тебя совсем. Так все… запутано и тяжело стало. Прости. Дженсен поднял глаза. Джаред был бледен, а глаза подозрительно блестели. Протянув руку, он осторожно провел пальцами по короткому ежику волос, прикоснулся пальцем к нахмуренной морщинке на переносице, словно хотел разгладить. — Поехали, Джен. Ты же хотел сбежать куда-нибудь ненадолго? Вот. Я придумал и договорился. Целых три дня только ты и я. И маленький коттедж на берегу озера. Поехали, а? Единственное, что забыл Дженсен: главное правило — никогда не ругаться в машине. Плохая примета.__________
Ветер усиливается, и ледяной дождь припустил по новой. Что за погодка блядская? Башка раскалывается, словно валерьянки обдолбался. Вроде нет. Хотя… Блин, ничего не помню. Что я здесь делаю вообще? Черт, как же холодно сидеть на мокрой холодной земле! Надо бы поискать местечко потеплее, а то так недолго и яйца отморозить. Бррр! Это еще что за мерзость липкая? Лапы испачкал все. И пошатывает чего-то. Кровь? Что за хрень? Тачка на обочине. Судя по ошметкам, нехило впилилась в столб. И воздух вокруг такой… жуткий. Бедой пахнет. Надо запрыгнуть на капот, посмотреть, что там внутри. Мяу! Горячий еще, сука! Многострадальные мои лапы! И дымится. Двое внутри. Кровищи много и осколков. Парень, что за рулем вроде жив — медленно выбирается из машины. Ого, какой гигант. Как он поместился-то в этой рухляди? Судя по стону, сломал себе что-то. Ну, так и есть — рука плетью свисает, морда вся стеклом изрезана, и глаз заплыл. — Дженсен! — голос срывается на крик. — Дже-е-е-ен! Имя такое знакомое (у меня внутри, прям ёкнуло что-то, и клык заныл), и голос этот. Будто я уже слышал его. И ощущения от звучания странные. Парень, слабо перебирая ногами, подхрамывает к пассажирской дверце. А вот здесь все реально плохо. Даже я это вижу. Потому что человек, скорчившийся на сиденье, не двигается и не отвечает. Лица не видно, все залила кровь. Но мне почему-то кажется смутно знакомым и этот профиль, и этот короткий ежик слипшихся волос, слегка отливающих медью в свете дорожного фонаря. И, что самое страшное, он не пахнет… живым. — Джен! Не молчи, я же здесь, рядом! Ну же, давай. Надо выбираться. Хэй, ну что ты… Джен? Нет! Дже-е-ен!!! — крик перерастает в вой. Ну что ж ты кричишь-то так, парень? Он тебя уже не слышит. Вот, правильная мысль. Телефон. Даже я догадался, что надо службу спасения вызвать. Все-таки я умное животное, нда. О, глянь, а там кавалерия мигалками светит. Пора валить с дороги, ну их в болото, еще в службу по отлову звякнут, хрен отмажешься потом. Парень, что сидел за рулем, бездумно раскачивается из стороны в сторону, сидя в грязи возле разбитого бока машины. Держись, старик. Иногда жизнь подливает столько дерьма в твою миску, что, кажется, хер вылакаешь. А вылакать придется. Поэтому просто держись. Вот, я даже потрусь об тебя немного. И лапой того… Поглажу. Эй, ты чего вцепился в шерсть?! Мяу! Хвост не сломай, бугай! Я все понимаю, тебе херово, но я-то ни при чем. Бля, а за пазуху я точно не полезу! Эй? Эй. Эй!!!__________
Парень (Джаред зовут, я выяснил) — так с катушек слетел — пиздец всему. Сутки меня за собой везде таскает. Не, я вроде как не против. Но иногда мне реально страшно становится. Когда в ту ночь скорая его увезти пыталась отдельно от пострадавшего пассажира, он так орал и вырывался, что я думал его сразу в дурку оттарабанят. И меня до кучи. Не знаю, с чего вдруг, но он в меня мертвой хваткой вцепился, к груди прижал здоровой рукой — и хер тут вырвешься! Я так и не понял, на что ему сдался грязный, вонючий и мокрый бордель для блох в моем лице. В смысле, морде. А может, я породистый? Ладно, не горазд я теории строить. Забрал и забрал. Мужик-то хороший оказался. Жаль только, что сбрендивший от горя. Как только ему кровь отмыли, осмотрели и перевязали — сразу же рванулся второго искать. В ту ночь, после аварии, мы с ним до рассвета возле палаты просидели. Я в куртку спрятался и не отсвечивал — вдруг очнется от переживаний своих и выгонит в шею? Но он только с мужиком в белом халате поговорил, сел в кресло и заплакал. Страшно так, глухо, с надрывом. Долго сидел, закрыв глаза и чуть покачиваясь. Я даже задремать успел. Ну и, видно, мурлыкнул со сна — а чего такого? Угрелся ведь. А потом он бок мой теплый под одеждой нащупал, рукой провел и зашептал-зачастил, выплескивая боль словами: — Рыжий, откуда ты взялся, а? Ты потерялся? Я вот, тоже… Знаешь, а у меня там Дженсен. Мой Дженсен. Авария. Доктор говорит, вряд ли он… Повреждения слишком об… — он тяжело сглотнул и задышал рвано, словно боялся снова сорваться, — …обширные. Кома. Но это все неправда, рыжий. Это же Дженсен, он не может вот так. Он мне обещал, что как в сказке — вместе до глубокой старости и потом в один день… Понимаешь? Он очнется. Я подожду. Ну что я мог сказать в утешение? Лизнул шершаво в смешно торчащий нос и мяукнул. Не ссы, парень, прорвемся.__________
Странно, что не могу ничего вспомнить. Даже клички. Ну, я ведь должен был что-то еще делать в своей кошачьей жизни, кроме как ошиваться ночью на обочине дороги? Не то чтобы меня это сильно беспокоило. Странно просто. И тоска точит, словно я что-то важное упустил. Словно я — не я. Я снова забрался под куртку, так что дорогу из больницы не видел. Помню, что долго тащились в такси. А потом Джаред позвенел связкой ключей, и в следующий миг меня вытряхнули в темный дверной проем. Он привез меня домой. И снова странно. Дом не мой, но будто бы и мой. Я прошуршал по комнатам, поднялся и сбежал вниз по лестнице. Все так знакомо: обстановка, звуки, запахи. А вот за той дубовой дверью — я точно уверен — огромная кровать под серебристо-серым покрывалом. Там пахнет Джаредом особенно сильно. И еще один аромат примешивается. Такой близкий и… А! Твою мать!!! Какого?! А ну, брысь от меня, монстры блохастые! Только собак для полного счастья мне и не хватало. Уффф. Еле успел на шкаф прыгнуть. Порычите-погавкайте — может, полегчает. Тапкогрызы недоделанные. Что, съели? Хрен вам, а не кошак! И вообще, меня ваш хозяин сам привел! Мя-а-ау! Спасай гостя! После того как собаки были временно заперты наверху, я покормлен и высушен, гигантер, вооружившись бутылкой виски, устало осел в гостиной. Немного поотиравшись по углам (да, каюсь, пометил кое-где, не без этого), я приковылял к Джареду. Он скорчился на диване в обнимку с бутылкой и время от времени, неловко действуя одной рукой, отхлебывал прямо из горлышка. Длинные, когда-то, видимо, шикарные волосы от грязи и дождя обвисли сосульками, глубокие порезы на лице уже не кровоточили, но придавали парню просто кошмарный вид — хоть щас в фильм ужасов без грима. Но главное — столько было в его фигурке отчаяния, боли и безысходности, что внутри меня вдруг что-то ёкнуло. Аж дышать трудно стало, так защемило сердце. Захотелось прижаться, притереться близко-близко, мокро засопеть в шею и замурлыкать что-нибудь особенное, успокаивающее. Да что это со мной?! Почему так тянет к этому незнакомому парню? Или знакомому? Бля, чего-то я запутался. Хрен с ним. Мы здесь и сейчас. Я сыт, в тепле и уюте, а рядом сидит человек, у которого рухнула целая жизнь. А значит я ему нужен. И он гладит-гладит меня дрожащей загипсованной рукой, еле-еле перебирая пальцами. И шепчет пьяно, потерянно: — Ты понимаешь, Рыжий… Ну все — приклеилось прозвище, а и хрен с ним. — Я ведь все для него… Дом, комфорт, любые желания предугадывал. Рвался изо всех сил, так хотелось счастливым сделать, чтоб завидовали все. Чтоб — настоящая семья. А Дженсен, он всегда тихий, спокойный. Улыбался мне так… Мне за улыбку эту весь мир к его ногам хотелось бросить. Я и сейчас готов. Я вздрогнул, когда мне на загривок упало несколько горячих капель. Джаред плакал. — Рыжий, — он всхлипывал и дрожал от невысказанного горя, — как так случилось, а? Психанул, идиот. Повелся. Слова эти про другого… Но я правда никогда — слышишь? — никогда ему не изменял. Я люблю его, я так люблю его… Если б только позволили, я бы умер за него. Я не хотел, просто злость эта блядская. А он… просто рядом хотел, чтобы только вместе… Последние слова потонули в хриплых рыданиях. На смену истерике пришло благословенное алкогольное забвение. Парень отрубился прямо так, сидя на полу возле дивана, неловко умостив гипс на подлокотнике. Вот и хорошо. Поспи, парень, тебе это нужно. Завтра будет новый день. И новая надежда. Я с удвоенным усердием замурлыкал, окружая-обволакивая моего человека единственным доступным мне способом защиты от бед. Внутри колыхалась неведомая уверенность, что мы знаем друг друга вечность, вечность. И еще. Мне так жаль, Джаред. Прости, мне так жаль. Я тоже тебя…__________
Три дня. Я варился в этом кошмаре три гребаных дня. Джаред пребывал в каком-то жутком коматозе. То лихорадочно собирался в больницу, обрывал телефон врача, умолял пустить его к Дженсену. Слава всем кошачьим богам, доктор явно был адекватен и понимал, что тогда к одному коматознику прибавится и второй, и вежливо отказывал, намекая, что если что-нибудь изменится — он сразу же сообщит. Потом Джаред затихал и часами сидел, раскачиваясь и уставившись в одну точку, чем до усрачки меня пугал. А ну как и правда кони двинет с горя? А я как же? Потом он пил — долго и муторно. Захлебывался своим пойлом, блевал, плакал и вновь и вновь просил прощения в темноте пустого дома. От этого всего или еще по какой причине у меня начались приступы воспоминаний. Черт их поймет, откуда они взялись. Просто стоило Джареду в очередной раз запустить свои пальцы в шерсть на спине, и меня простреливало-протряхивало, словно разрядом тока. А перед глазами плыли мутные картинки. Залитое солнцем кафе. Джаред, высокий, улыбающийся заказывает кофе на двоих. Полумрак спальни. Пальцы скользят по запястью, нежно поглаживают, невесомым движением пробегают по кисти и застывают на безымянном, где вот уже четыре часа тускло поблескивает кольцо. — Люблю тебя, Джен. — И я тебя… Залитое дождем стекло отражается на его лице, почему-то хмуром и злом. И словно звонок с того света душераздирающе визжат покрышки. Испуганный взгляд, рвущий душу крик и темнота… Мне кажется, или я тихо еду с катушек со всей честной компанией? Я вспоминаю. И это заставляет кровь стыть в жилах. Я неконтролируемо мечусь по комнатам, подвывая на поворотах, а в моей маленькой кошачьей голове пульсирует: «Это невозможно!» Джаред снова спит на ковре в гостиной. А огромное, покрытое патиной зеркало в прихожей отражает то, что до смерти меня пугает. Из мутной стеклянной глади на меня смотрит животное с глазами человека.__________
Звонок раздался на рассвете. Джаред несколько мгновений тупо вглядывался в экран — похмелье плохой товарищ, но хороший тормоз. Разглядев номер абонента, он рванулся на ноги и, все еще покачиваясь, дрожащей рукой с третьей попытки попал по кнопке: — Да? — голос скрипел ржавчиной, а перед глазами кадрами проносились кошмарные картинки. Отключенный от ИВЛ Дженсен. Рыдающая мама. Ослепительно белые лилии на черных комьях земли рядом с могильной плитой. И он сам, отрешенно в последний раз заряжающий револьвер. Нет!!! Но спустя минуту информация на том конце провода наконец добрела до затуманенного Джаредова сознания. — Рыжий! Слышишь, он очнулся! Представляешь? Только что. Поехали скорей! Ты где, Рыжий? Эй?__________
Даже мертвенно-бледное после пережитого лицо Дженсена было совершенно прекрасно. Тонкие линии, мягкие тени, россыпь золотых пятнышек. И глаза. Больные и измученные, но — живые. Джаред осторожно присел рядом и протянул руку, и провел ладонью по коротким растрепанным медным волосам: — Доброе утро, принцесса, — он попытался улыбнуться, но голос сорвался, и потекли предательские слезы, — ты так долго спал. Дженсен растерянно взглянул на мужа, а потом слабо улыбнулся в ответ. Попытка протянуть руку отозвалась жгучей болью во всем теле, и, не выдержав, он застонал. Джаред мгновенно схватил бессильно опущенную ладонь и прижал к губам, согревая дыханием: — Не уходи от меня, Джен. Никогда от меня не уходи так, — слова этой незамысловатой молитвы утонули в шепоте, — меня без тебя нет. Ответ прозвучал совсем слабо, но сразу же: — Никуда без тебя… Люблю… Джаред поднял голову — зеленые глаза смотрели с невыразимой нежностью — и засиял счастливой улыбкой, втихаря все еще шмыгая носом, потом смущенно сказал: — А я кота подобрал, представляешь? Он такой… рыжий, в общем. На тебя похож, — Дженсен удивленно приподнял брови, словно припоминая что-то, — только сегодня утром он пропал. Не отходил от меня ни на шаг, а потом исчез. Я его звал-звал… Жалко. Он бы тебе понравился.