ЛЕОНАРДО
Мирабелла любила просыпаться ещё до рассвета. По заверениям Леонардо — исключительно для того, чтобы успеть вдоволь насладиться своим отражением в зеркале, и за такие замечания он бывал неоднократно бит по шее свёрнутым полотенцем. Сам Леонардо с детства любил поспать подольше. Сдёрнуть его с постели могла лишь отцовская ругань, а когда-то давно — сестра, которая не церемонилась и будила братца крепким тычком под рёбра. Когда дети подросли и были разведены по разным комнатам почти каждое его утро обходилось без Мирабеллы. Иногда, в глубине души, Леонардо признавался себе в том, что скучает по её маленьким кулакам. Но сегодня он и сам проснулся рано, не зная отчего — по-хорошему, перед праздником урожая надо было отдохнуть, однако неведомая сила согнала его с кровати ещё до первых петухов. Что-то свербило внутри, не давало покоя — непривычное для него чувство, и неприятное к тому же. На выходе из комнаты он столкнулся с сестрицей — светлые волосы заплетены в косу, на плечах шаль — и та от неожиданности уронила свечу. — Чего не спится, или съел за ужином не то? — нелюбезно буркнула Мирабелла. Не отвечая, он пошарил по полу, испачкав пальцы в тёплом воске и задев нечаянно босые сестрины ноги. Та ойкнула. — Чуть не убила родного брата, а ещё дерзит, — Леонардо нащупал свечу и встал. — Накорми лучше завтраком, раз такое дело. — Свечку зажги, я по такой темноте и дорогу-то до кухни не найду. — Я найду, — он нащупал её руку и решительно двинулся к лестнице. Пальцы Мирабеллы были холодными. Шершавая стена, которой он иногда касался для уверенности — тоже. Холод — вот что осталось в его памяти от этого утра. Холод и предчувствие близкой беды. На кухне они зажгли несколько свечей, и Мирабелла молча спустилась в погреб за сыром, пока Леонардо рассеянно смотрел в светлеющий проём окна. По двору, зевая, прошла к коровнику Анна — батрачка, работавшая у них с прошлой весны, обладательница весёлого нрава и внушительной груди. Леонардо невольно улыбнулся, вспоминая приятные летние вечера, что они с Анной не раз проводили на озере. Головомойка, которую ему устроил заставший их отец, была далеко не столь приятна, но Леонардо не умел долго помнить плохое. — Она, между прочим, выходит замуж вскорости после праздника, — не без ехидства отметила вернувшаяся Мирабелла. — Очень рад за неё, сестрица. Анна всем нам подаёт хороший пример, не так ли? Вот и матушка говорит, что уже немолода и хочет внуков. Решено — женюсь! — Ты скорее умрёшь, чем сможешь выбрать одну. — Твоя правда. Думаю, придётся мне в один прекрасный день отправиться на поклон к нашему доброму королю и упросить его разрешить многожёнство! Как думаешь, он согласится? — Говорят, он скоро уступит корону сыну. Так что придётся тебе спросить у принца. — Надо будет спрашивать у принца — ну так что ж! И к нему пойду. Предложу ему в благодарность руку своей милой сестрицы — всё равно ведь ты на меньшее, чем принц, не согласишься? — На Бруно бы согласилась. Да только ты его с лестницы спустил. — Это я тебе подарок сделал. На день рождения. Избавил от никчёмного ухажёра. — У меня дни рождения не так часто случаются, как ты меня от ухажёров избавляешь. Леонардо довольно рассмеялся и заложил руки за голову. То, что его сестра — красавица, он уяснил лет с десяти, едва научившись понимать, чем симпатичная девчонка отличается от девчонки несимпатичной. А за красивой сестрой и пригляд строже. «Ты должен быть ей защитником» — твердили отец с матерью. И, что ни говори, но он старался, и немало расквасил носов задирам, пока сестра была мала. А потом, когда Мирабелла выросла, раз за разом отваживал особо рьяных сестриных поклонников. Ему это приносило огромное удовлетворение, да и родители не возражали — дочку деревенского старосты абы за кого не отдадут. Вот только в этом году мать опомнилась и осторожно намекнула, что Мирабелла что-то засиделась в девках. — Не лей слёзы по неудачникам, особенно когда найти новых так просто. Вот хоть сегодня на празднике. Сколько ладных парней будет, а? — Но победителем снова окажешься ты, — сестра поджала губы. — Что поделаешь, если лучший парень на деревне — твой брат, — Леонардо подмигнул. — Но хоть поболеть за меня придёшь? — Не пойду я туда. Делать больше нечего. Леонардо не успел придумать ответ — на кухню зашла мать. — Утро доброе, Мирабелла. Леонардо, и ты на ногах? — мать одну за другой задула свечи — утро уже вступало в свои права. — А почему твоя сестра такая грустная? — Вот уж не знаю, матушка. Верно, нам на двоих господь отсыпал одну меру веселья, да и та вся мне досталась! — А мера ума, видимо, досталась мне, — едко отметила Мирабелла. — Матушка, я тесто на хлеб сама замешу. Присядь, позавтракай. — Вот ещё, доченька, что я, не справлюсь? А ты иди лучше к себе, да надень платье покрасивей. То, розовое, что тебе отец привёз. Или забыла о празднике? — Не забыла, — Мирабелла мрачно уставилась на свои руки. — Не забыла…АДЕМАРО
Он не мог найти себе места, раз за разом вспоминая события этого утра — вступление в права наследования, суд, приговор. Скользкую улыбку дядюшки, раззявленные рты собравшихся в тронном зале. Они кричали «Смерть, смерть!» и он уступил, смирился, приговорил этого беднягу. Разве можно отправлять на казнь человека, который своровал, чтобы не умереть от голода?.. Быть справедливым, но строгим. Справедливым, но строгим. Справедливым… Проклятье! Адемаро упал на кровать. Бездумно окинул взглядам узоры на потолке, нащупал на прикроватном столике флейту — изящную посеребренную вещицу, подарок отца. Музыка всегда успокаивала его, но сегодня, не успев взять и пяти нот, он сфальшивил и, сморщившись, отшвырнул несчастный инструмент. Справедливым, но строгим. Его учили чтению и письму, сложению и музыке, политике и географии, фехтованию и философии. Вот только отправлять людей на смерть не учили, а оказалось, что это самое нужное дело. Хватит. Он мужчина и будущий король. Он поступил так, как велел закон, и как хотел народ. Вина того преступника перед обществом была неискупимой, и поэтому… — Я не помешал, мой принц? Он вздрогнул и вскочил с кровати. Дядя Мигаль. Один его вид заставлял всё внутри сжиматься, но Адемаро знал, что показывать свою слабость нельзя. — Тебя не учили стучать? — Мой принц сегодня строг, — Мигаль усмехнулся. — Не успел стать наследником, как уже казнит и милует. И не щадит в этом вопросе никого — ни простого вора, ни единственного любимого дядюшку. — Что тебе надо? — Зачем же так грубо. Мы столь редко видимся, Адемаро, а ты так жесток…Это ранит меня. Ведь я всего лишь хотел предложить свою помощь и дружеский совет. — Я в твоих советах не нуждаюсь. — И это очень жаль. Когда ты станешь королём, тебе понадобятся верные люди. А кто будет служить вернее, чем брат твоего отца? Адемаро считал, что любая подколодная змеюка знает о слове «верность» больше, чем Мигаль, но также он знал и то, что спиной к обоим лучше не поворачиваться. — За верную службу и награда будет щедра. Но пока мой батюшка в добром здравии, я в твоей службе не нуждаюсь. — Жизнь так непредсказуема, мой принц. Вы слышали крестьянскую присказку? «Человек предполагает, а судьба располагает». — Мне не доводилось общаться с крестьянами. — Что крайне скверно. Какой же ты правитель, если не знаешь, кем правишь? Я считаю, мой принц должен составить правильное представление о вверенном ему народе. Народ этот состоит скорее из тех ворюг, как тот, кого казнят завтра, чем из людей, к обществу которых мы привыкли во дворцовых покоях. Я мог бы взять тебе в следующий раз на сбор податей. Что скажешь? — Когда ты понадобишься мне — я позову, — с нажимом сказал Адемаро. — А до тех пор оставь меня. — Как пожелает мой принц, — Мигаль с деланной печалью развёл руками и, наконец, вышел из комнаты. Адемаро ненавидел его. Сам не знал, отчего, ведь дядя никогда не делал ему ничего дурного — но ненавидел. Ненавидел и боялся — последнее было самым мерзким. Принц знал, что когда-то давно лишь его рождение отодвинуло Мигаля от трона, и знание это не прибавляло уверенности. Он стоял между дядей и проклятой короной, а что стояло между дядей и им самим? Яд, кинжал в спину, взбесившаяся лошадь? Когда дяде надоест играть по правилам? Адемаро пытался обсудить это с отцом. Уж кому как не королю Гамилю было известно о подлом нраве собственного младшего брата. Но отец отказывался избавиться от Мигаля. «Королевская кровь не должна гнить в тюрьме и не должна проливаться зазря. А Мигаль…Он всё-таки мой брат» — при этих словах отец, обычно твёрдый и уверенный в себе, опускал глаза. Королева-мать во всём соглашалась с ним, так что единственной, кто понимал Адемаро, была Сариба. Сариба вскормила Адемаро собственным молоком, и осталось подле принца даже после того, как он перестал в этом молоке нуждаться. Кто другой счёл бы странным дружбу между принцем и кормилицей, но Адемаро чужие домыслы не волновали. Он мог доверить Сарибе любые тайны и сомнения, а она понимала принца и одобряла во всём. Жаль только, что права голоса в глазах королевской четы не имела. «Он всё-таки мой брат». Наверное, если бы у Адемаро был брат, он смог бы понять отца. Но увы — его рождение отняло у королевы слишком много сил, и Адемаро так и остался единственным ребёнком в семье. Наследником. Будущим королём. Строгим, но справедливым… — Неужели, — сказал он вслух, — неужели нет на земле места, где люди могут поступать так, как им хочется?.. — Есть такое место, есть! — ответили ему откуда-то из-за прикроватной ширмы. Странные, писклявые голоса. Люди не говорят так. Ему стало не по себе. — Кто здесь? Кто это говорит? — Мы говорим, ваше высочество. Мы — ваши новые слуги! — Адемаро с удивлением узрел перед собой трёх самых странных людей, которых когда-либо встречал. Если, конечно, их можно было назвать людьми — низкого роста, в странной одежде, густо покрытых волосами. «Уж не злое ли это колдовство?» — У меня было достаточно слуг, кто прислал вас? — резко спросил он. — Так это кастелян решил, что теперь вам должно получить больше прислуги, раз уж король объявил вас наследником! Всё, что Адемаро помнил о кастеляне, так это то, что он недавно сменился. Как звали нового? Пьетро? Лоренцо? Или не кастелян должен сейчас волновать его, а то, что сказали его новые слуги? Он почувствовал себя странно. Как будто бы в его душе зародилась потребность немедленно совершить что-то безумное. И в самом деле, а почему нет? — Вы говорили про какое-то дивное место, где люди могут делать то, что им нравится. Оно действительно существует? — Как не существовать, ваше высочество! Всего в двух часах езды от замка есть деревня, где люди живут счастливо и свободно. И сегодня — экая удача! — у них праздник, праздник урожая. Они будут веселиться и забудут обо всём плохом. Девицы будут высматривать себе женихов, а парни — невест. Вечером зажгут костры и устроят прыжки через них, а какие красивые песни там можно услышать!.. — Я бы хотел попасть туда, — задумчиво сказал Адемаро. — Вы можете мне помочь? — Мы, как и все новенькие, очень хотим выслужиться, — сказал один из слуг. — А потому — да, мы поможем вам. Возьмите одежду попроще, да пойдёмте на конюшню, ваше высочество. Переодевшись, Адемаро спрятал флейту за пазухой. Что-то должно было напоминать ему о том, кем он являлся, иначе бы ему попросту не хватило решимости…МИРАБЕЛЛА
День пропах жареным мясом, цветами, потом и разочарованием. Сколько ей ещё бродить среди весёлой толпы, сколько искать того, кто затронет её сердце, того, кого она без раздумий будет рада назвать своим мужем? Мирабелла ушла, лишь только начались игрища. Из года в год – одно и то же. «Эй, принцесса, потанцуешь со мной?», «Ты такая красивая, что солнце меркнет! Приходи вечером к озеру?..», «Красавица, хочешь кусочек ветчины? Откуси, а я откушу после тебя». Это льстило лишь поначалу, ну а теперь от сальных взглядов и потных ладоней хотелось бежать без оглядки. С девушками было ещё хуже. Каждая вторая просила познакомить её с Леонардо, и сколько же их было, этих глупо хихикающих девиц - шатенки и блондинки, пухлые и тощие, скромницы и веселушки. Она ненавидела их всех. А Леонардо целовал каждую мордашку, обращённую к нему. Ну, хорошо, симпатичные мордашки он целовал с большей страстью. «Что поделаешь, если лучший парень на деревне — твой брат?». Действительно, а что? Мирабелла никогда не жаловалась на жизнь — в самом деле, родиться дочкой деревенского старосты далеко не худшая судьба. Жили они пусть не как знать, но зажиточно, хорошо. Были у неё и красивые платья, и побрякушки, да и работы меньше, чем у прочих деревенских девчонок. Отец баловал её без меры, мать звала «моя красавица», Леонардо, хоть и тот ещё осёл, всегда был рядом, чтобы разогнать обидчиков. В своём мирке, уютном, привычном, пахнувшем молоком и сеном (иногда и менее приятными запахами, но в памяти откладывались только эти) Мирабелла прожила девятнадцать лет, и с каждым новом годом всё меньше понимала, чего же она хочет. Её ровесницы выходили замуж и рожали детей, работали в поле, пряли шерсть. Она же и во время жатвы или домашних дел не могла отделаться от ощущения того, что всё вокруг неправильное, ненастоящее. Как если бы перед ней поставили мутное стекло и заставили смотреть, из года в год. Порой она уезжала к королевскому замку и долго вглядывалась в развевающиеся флаги. Герб отчего-то казался ей знакомым, будто старый полузабытый приятель, подмигивающий с высокой башни. Закатное небо окрашивалось розовым и сиреневым, а она всё смотрела, и непонятная тоска сжимала грудь, и чудились переливы флейты. У кого всё было просто, так это у Леонардо. По его довольному лицу нельзя было сказать, что брат недоволен своей жизнью, хотя, в отличие от Мирабеллы, его баловали куда меньше — с сына и наследника спрос строже. Но Леонардо никогда не жаловался. В нём будто бы помещался не один человек, а двое, его энергии сполна хватало и на работу, и на любовь и всё это — играючи. Друзья Леонардо шутили, что тот так и умрёт лет в восемьдесят — с вилами в одной руке и девчонкой в другой. Леонардо на такое лишь хохотал и не спорил. Она завидовала ему и злилась на него. Ведь они — родные брат с сестрой, почему же у неё не получается жить настолько…просто, от души? Неужели лишь потому, что она — женщина? За спиной стихали звуки празднества. Она знала, что победителем снова окажется Леонардо, и это отчего-то вызывало досаду. Если бы она родилась мужчиной, смогла бы она сразиться с братом на равных? Хоть раз посмотреть на него не снизу вверх? Порыв ветра взметнул её юбки, и Мирабелла поплотнее запахнула шаль. Видимо, будет гроза. Жаль, молодёжь хотела вдоволь повеселиться. Впрочем, ей-то что. Она, хоть и надела лучшее платье, вовсе не собиралась принимать во всём этом участие! От ближайшего стога вдруг раздались звуки флейты, и Мирабелла даже остановилась от удивления. Почудилось? У нескольких парней в деревне были свирели, но ни одна из них не звучала так нежно. Сердце стукнуло неловко, невпопад, и в какой-то момент девушка ощутила чуть ли не панику. — Кто здесь? Покажись! — громко потребовала она, и, оборвав игру, от стога отошёл высокий юноша. Она никогда не видела его прежде. Светлые волосы, светлые глаза. Держится прямо и взгляд твёрдый. А в глазах тоска. Она будто бы взглянула в своё отражение, только мужское — пришло ей в голову — и отпрянула, ошеломлённая этим. — Я тебя напугал? Прости, я не нарочно. Ты тоже сбежала с праздника? — Кто ты такой? Первый раз вижу тебя. Он замешкался на мгновение: — Я не из вашей деревни. Приехал издалека. Мне сказали, что у вас сегодня праздник, который сможет развеять любые печали, — незнакомец продолжал вглядываться в её лицо. Слишком прямо, слишком требовательно. Деревенские парни так не смотрят. Даже самые наглые. — Вижу, меня обманули? — Отчего же. Праздник легко развеет твои печали…Если, конечно, ты сам захочешь их отпустить. — Тебе, смотрю, твои печали дороги? — он чуть улыбнулся. — Не твоя забота мои печали, — но не ответить на его улыбку она не смогла. — А вдруг я смогу помочь? Что ты искала? Жениха? Мне сказали, что в этот день многие девушки находят себе мужей. — Жениха? Здесь? — она шутливо обвела взглядом поле. — Ни одного что-то не видно. — Тогда, значит, наоборот — ты от него бежала? — Тебе что за забота? Или ты сваха? — Разве я похож на сваху? — он склонил голову к плечу, продолжая смотреть ей прямо в глаза. — Мне просто показалось, что тебе больно, а я устроен так, что не могу пройти мимо страдающего существа. Если мои расспросы звучат дерзко — прости меня и не держи обиды. Они и звучали дерзко, проклятье, но Мирабелла отчего-то не испытывала раздражения. — Я не обижена. Просто до этого никто так не говорил со мной, — признавшись в этом, она смутилась. Ещё ей хотелось сказать «Ты странный», но, наверное, это было бы невежливо. — А я бы, казалось, вечность мог с тобой разговаривать, — юноша улыбнулся и неожиданно потянулся рукой к её волосам. — У тебя соломинка застряла, ты позволишь?.. — Эй! — и какая нелёгкая принесла Леонардо? Мирабелла ощутила злость. Брат уже переоделся, но выглядел встрепанным. И крайне недовольным. — Я тебя ищу-ищу, а ты вот она где, — бросил он сестре. И, уже незнакомцу: — А ты ещё кто такой? — Он не местный, — Мирабелла вдруг почувствовала, что должна вступиться за юношу. Взгляд, которым его одарил Леонардо, не предвещал ничего хорошего, так что она загородила незнакомца собой, развернувшись к брату. — Не трогай его. — А если трону, то что? Ты, парень, берега часом не попутал? Ну-ка отошёл от неё, да поскорее, не по твоё поле ягодка! — Это мой брат — Леонардо, — Мирабелла извинительно посмотрела на юношу, — он всегда чересчур за меня тревожится. — Чересчур, значит? — сощурился Леонардо и сделал шаг вперёд, но сестра повисла у него на рукаве. — Да что такое, Мирабелла?.. — Сестра и брат, а совсем не похожи, — задумчиво произнёс незнакомец. Леонардо стряхнул с себя Мирабеллу — бережно, но твёрдо — и встал перед юношей лицом к лицу. — Я видел, как ты тянул руки к моей сестре. Ну так вот — мне это не понравилось. Но если ты сейчас же развернёшься и уйдёшь, моё недовольство остается лишь на словах. — Твоя сестра ничуть не возражала против моего общества. — Возражала, разумеется. Я брат, мне виднее! Посмотри, она же на тебя едва ли не с отвращением смотрит! Мирабелла чуть не задохнулась от возмущения. Как он вообще смеет?! Решать за неё, вмешиваться в её жизнь, приходить сюда, угрожать этому парню, в конце концов! Словно отвечая на её мысли, незнакомец сказал чуть насмешливо: — Я что-то не пойму — сестра она тебе или служанка?.. — Всё непонятное я тебе сейчас объясню, — почти ласково посулил Леонардо и ухватил парня за грудки. Тот побелел — судя по всему, не от страха, а от злости — и процедил Леонардо в лицо: — Не смей. Меня. Трогать. Деревенщина! Мирабелла даже испугаться не успела, как порыв ветра разметал ближайший стог и обрушил на головы противников сноп сена. Она подняла глаза — небо налилось сизым, облака в его чаше ворочались, точно колдовское варево. По стерне чиркнули первые крупные градины. Леонардо нехотя выпустил незнакомца: — Сейчас мне не до тебя, но если ты ещё раз вернёшься в нашу деревню, мы продолжим разговор. — Жду не дождусь, — юноша, ещё бледный, смотрел на Леонардо с нескрываемым презрением. Надо было сказать что-то, но что?.. — Мирабелла! Доченька! — со стороны деревни она расслышала крик отца. — Возвращайся домой, да поскорее, сейчас будет буря!.. Мирабелла нерешительно развернулась к чужаку. Виновато кивнула и, не оглядываясь, побежала прочь. Ветер швырнул ей в затылок обрывок его слов: — Завтра в полдень, у старых развалин! Она знала, что придёт. Не могла не прийти.КОРОЛЬ ГАМИЛЬ
За окнами собиралась настоящая буря, да такая, какой он давно не помнил. Будто бы природа откуда-то знала, что творится у него на душе. Гамиль вздохнул и, отложив корону, посмотрел на своё отражение в зеркале. Совсем седой. Осталось недолго, пообещал он сам себе. Как только Адемаро войдёт в силу, я оставлю ему трон. Тогда-то можно будет и отдохнуть. — Вы сегодня грустны, мой король, — жена тихонько вошла в его покои. — Что творится за окном… Не велеть ли слугам захлопнуть ставни? Он, подумав, кивнул. Когда слуги вышли, затворив ставни и оставив зажжёнными свечи, он спросил у королевы: — Где наш сын? — Сариба говорит, что Адемаро заперся в библиотеке, и даже от обеда отказался. — Мальчик так тянется к учению, — Гамиль чуть улыбнулся. — Совсем как вы в его возрасте. Даже и не скажешь, что он нам не родной… Гамиль приложил палец к губам. — Он наш сын, моя дорогая, чтобы там ни было. У него ваши губы и мои глаза, а когда он хмурится, то в точности похож на дедушку Бартоломео. Помните его? Он кормил вас пирожными, когда вы только прибыли ко двору в качестве моей невесты. Королева отвела глаза. Как Гамиль ни старался, ей никогда не удавалось принять Адемаро до конца. Король знал, что супруга до сих пор тоскует по дочке, которую родила в ту странную, пропитанную магией ночь. Родила — и сразу же потеряла. Но сын, если вдуматься, куда лучше, чем дочь. Если бы ему наследовала принцесса, Мигаль бы все усилия приложил к тому, чтобы взять её в жёны. Даже думать было бы страшно, что он мог сделать это против её воли. Нет уж, лучше сын. Вот только матери этого не объяснишь. — Адемаро сегодня был великолепен, — произнёс Гамиль с лёгким нажимом. — Вы помните, как он судил? Как истинный король! — Он не хотел приговаривать преступника к казни. У него слишком мягкое сердце, и это сослужит ему плохую службу, когда он примет корону… — Король должен быть милосердным. — Король должен быть решительным. Особенно, если у короля такой дядя, как принц Мигаль… Ему окончательно перестал нравиться этот разговор. — Мигаль не посмеет… — Уже посмел. Тогда, девятнадцать лет назад… — Он склонился перед принцем!.. — А до этого выкрал принцессу. — Его вина не доказана. — Как вы можете быть настолько слепым, мой король? — королева грустно покачала головой. — Мне страшно. Мне каждую ночь страшно от того, что за любой портьерой может скрываться подосланный Мигалем убийца. — Что вы предлагаете? Подослать, в свою очередь, убийц к нему? Он мой брат, дорогая, всё ещё мой брат… — Адемаро тоже боится. — Вздор! Он храбрый мальчик. — Он уже пошёл на поводу у Мигаля, когда огласил приговор. — Адемаро всего лишь исполнил волю народа. — Или волю Мигаля? Гамиль устало опустился на кровать. — Послушать вас, моя дорогая, так у нас в замке живёт злой демон, который спит и видит, как бы пожрать нас живьём. Но после стольких лет мы всё ещё живы… — Что-то нехорошее надвигается, — тихо сказала королева. — Я чувствую это. — Всего лишь гроза, моя милая. Всего лишь гроза…ПРИНЦ МИГАЛЬ
Золочёный кубок полетел в стену, расплескав по шпалере остатки вина. Он был уже порядком пьян, но не мог забыться, раз за разом освежая в памяти сегодняшний разговор. Адемаро, проклятый щенок. Кто ж тебя этакого выродил, с такими бесстыдными глазищами, с такими дерзкими словами? Не Гамиль, о нет, от бесхребетного братца не стоило ждать подобной поросли, а его королева и вовсе была покорной овцой. — Вина! — потребовал Мигаль, обрывая шнурок колокольчика. И, тем не менее, племянник его боялся. Пытался всеми силами скрыть это, сохраняя остатки достоинства, вскидывал подбородок и хмурил брови — но боялся. Уж в этом Мигаль не сомневался — он знал, что такое страх. Надо было покончить с Адемаро ещё тогда, когда будущий наследник пачкал пелёнки. Но нет, Мигаль позволил ему вырасти, отрастить бородёнку и зубки, которые племянник скалил при любом удобном случае. Дурак! Дурак и трус. Во все времена боги карают тех, кто проливает родную кровь. Но что же делать, если боги забыли дать родной крови яйца? Гамиль, даром, что мужчина и король, а всего лишь мягкотелый слизняк. Крестьяне при нём отбились от рук, подданные знай себе тянут всё, что плохо лежит. Недопустимо, немыслимо. И эта странная история с рожденной за одну ночь дочерью, которая наутро оказалась сыном… Если б то была дочь, он заставил бы принцессу выйти за себя замуж. О, обязательно. Но Гамиль представил народу мальчика… Адемаро всегда смотрит прямо в глаза и никогда не опускает взгляд первым. И, выдавая его чувства, лишь бьётся на тонкой шее жилка. …Вслед за кубком в стену полетела и пустая бутыль. — Да принесёт мне сегодня кто-нибудь вина, или у кого-то полетят головы?!.. Всё, с него довольно. Он ждал достаточно. Гамиль умрёт, а вслед за ним умрёт и Адемаро. И не будет больше смотреть на него светлыми глазищами, не будет просить оставить его в покое. Этим своим хриплым, дерзким голосом. У него хватит сил. Обязательно хватит.ГАМЕШ
Дрова в камине потрескивали зелёным, колдовским пламенем. Господин Эпос сидел в потёртом кресле драконьей кожи и задумчиво смотрел на огонь. Гамеш принёс хозяину очередную свою находку, которую раскопал, протирая пыль с верхних полок — старую игру, любимое развлечение королей далёких восточных стран. Клетки, фигуры, оникс и слоновая кость… — Сыграем? — Твой ли это уровень, Гамеш? — господин посмотрел на него рыбьими, ничего не выражающими глазами. Стало не по себе. — О чём это вы, ваше темнейшество? — О той игре, что ты затеял девятнадцать лет назад, Гамеш. Твоим полем стало соседнее королевство, твоими фигурами — живые люди. — Вы о той маленькой услуге, что я оказал королю Гамилю? — Гамеш с деланной беспечностью пожал плечами. — Да, было весело. — Не любишь вспоминать о своей оплошности? Пообещал королю сына, а у того родилась дочь. Всё-таки, тебе далеко до истинного мастерства. — Откуда вы знаете, дочь родилась или сын? — огрызнулся Гамеш. — Под пелёнки-то вы не смотрели! — Меня трудно обмануть… По правде говоря, я заинтригован этой твоей сказкой. Сказкой о принце и нищенке. Или о принцессе и нищем? Как насчёт того, чтобы дописать её вместе? Твои герои выросли, всё самое интересное только начинается. — Я зарёкся сочинять сказки вместе с вами, господин. Уж больно мрачные они получаются. — Надо же, какая впечатлительность. Не ожидал от тебя. А что, если я предложу пари? — Пари? — Сумеешь вернуть Мирабеллу в, так сказать, лоно семьи — и твоё ученичество закончено. Пусть она станет королевой. Не по праву рождения, но через брак, отчего бы нет? Если всё получится, то я отпущу тебя и позволю, наконец, вырасти. Ты станешь мужчиной, Гамеш, только вдумайся. Не об этом ли ты мечтал последнюю сотню лет? — Но что будет, если я проиграю? — Ты знаешь ответ, — он холодно улыбнулся. Гамеш тоскливо посмотрел на пылающие поленья. Столетнее ученичество при Эпосе почти научило его таким вещам, как осторожность и благоразумие, но, впрочем… Он так и не избавился от своей любви сочинять сказки. И потом, в ту ночь именно он спас принцессу от наёмников Мигаля, так что теперь в некотором роде ощущал за неё ответственность. — По рукам! — По рукам. Что ж, ученик, фигуры расставлял ты, но теперь мы сыграем ими вместе. И пусть сама удача нас рассудит. — Пусть… Часы с облезлым филином вместо кукушки ухнули дюжину раз, отмеряя полночь. Игра началась.