Привычка быть счастливым

– Как же ты меня бесишь, кто бы знал, – говорит однажды Тони Старк, пьяно щурясь и растягивая гласные (что неудивительно, если учесть, что десять минут назад они откупорили вторую бутылку бренди). А вот то, что Старк вообще что-то говорит – это как раз изумляет Баки настолько, что он вздрагивает и крепче сжимает стакан. Это входит в привычку: Баки приходит, когда рука дает сбои, или когда весь арсенал оружия устаревает безнадежно – они обмениваются парой сухих, коротких фраз, только по существу, а потом, когда дело сделано, часами сидят и пьют бесценный старковский алкоголь. И они никогда – никогда не разговаривают: Баки смотрит по сторонам или на собственные руки – одна живая, одна блестит начищенным металлом – Старк сверлит его тяжёлым взглядом. Баки не пьянеет, Старк – надирается до чёртиков, и когда его руки уже не в состоянии держать бутылку, а глаза закрываются, Баки поднимается и уходит домой. Это Стив привёл Баки в лабораторию Старка, спустя долгие месяцы холодной войны-после-войны, неловко расшаркиваясь на пороге. – Тони, это Баки, Баки – Тони, – пробормотал он. Старк округлил глаза: настороженный, недоверчивый, похожий на диковатого кота – тронь – убежит. – Знакомы, вроде, Роджерс, – сказал Старк наконец. – Виделись не раз. – Я просто подумал, – ответил Стив, твёрдо встречая его взгляд, – что сейчас самое время начать с чистого листа. Спасибо, что согласился помочь. Старк помолчал, потом как будто выдохнул, обмяк и, закатив глаза, махнул рукой. – Чего там с рукой? – спросил, наконец, посмотрев на Баки. Баки пожал плечами: – Барахлит. Застревает. Что-то с механизмом, никто не может понять. Стив улыбнулся краем рта и тоже расслабил плечи: в тот, первый, раз он так и просидел рядом верным псом до самого конца. А во второй раз Баки пришёл один. Старк почти не подавал голоса: только сухие, короткие вопросы, едва слышное бормотание себе под нос, Старк не звал Баки по имени, но в тот, второй, раз, когда с рукой всё было закончено, молча налил два стакана виски и поставил один перед ним. Сам – сел напротив, хмуро глядя исподлобья. Баки знает этот взгляд: страх, недоверие, неприязнь – да, это всё тысячу раз да, но – что куда важнее – во взгляде Старка читается вопрос, он ищет что-то, ему нужны ответы. Баки понятия не имеет, может ли эти ответы дать, но продолжает приходить. Когда на город опускаются сумерки, стискивая зубы, он видит на месте Тони Старка его отца – такого, каким запомнил во время войны, их сходство поразительно: мимика, глаза, необычайная живость лица. Стив, должно быть, думает, что Баки и Старк – если не друзья, то приятели: иначе зачем все эти встречи, почему он приходит домой под утро, и от него за версту несет спиртным. Стив слишком занят, чтобы думать иначе: новой ролью – политика, кто бы мог подумать, по-детски наивными свиданиями с Картер. Так вышло, что Баки и Стив живут вместе. Просто однажды Стив сказал: «Я нашёл квартиру», и Баки ответил: «Отлично». Должно быть, им обоим было страшно отпустить друг друга – после семидесяти лет, после стольких потерь и смертей. Иногда Баки замечает, как Стив смотрит на него: как на величайшую ценность, как будто не может поверить, как будто ждёт, что он исчезнет. И Баки улыбается и смеётся, потому что в сущности всё прекрасно, он жив, и Стив жив, и они отлично вписываются в этот новый век. Но иногда ему кажется, что это всё душит его, иногда – он не представляет, что будет делать, когда Стив перестанет – вот так – смотреть. По большому счёту, они ходят друг вокруг друга на цыпочках, как два идиота, и Баки ждёт, ждёт, ждёт, когда же всё изменится, как и в какую сторону случится сдвиг. Да, возможно, именно поэтому он продолжает приходить к Старку. Здесь, в полумраке, среди блестящих поверхностей и мерцающих экранов, исчезают любые маски. Здесь он может быть наедине с той чернотой, что поселилась в нём и никогда и никуда не уходит. Здесь эта чернота обретает лицо – обретает тёмные старковские глаза. Но – «Как же ты меня бесишь!» – говорит однажды Старк, и что-то меняется. Баки с трудом разжимает челюсти, чтобы спросить: – Что? – Бесишь, – повторяет Старк и тянется к бутылке, плещет доверху, почти проливая на пол. – И хуже всего то, что я не могу тебя ненавидеть. Это как ненавидеть чёртов пистолет вместо убийцы, как, блядь, ребёнка ненавидеть, ты же грёбая жертва обстоятельств, и вот что мне делать с этим, а? Баки чувствует себя так, как будто его ударили в грудь: из лёгких вышибает весь воздух. Он открывает рот, но не знает, что сказать. Старк, зло хохотнув, машет в его сторону: – О чём я и говорю. – И вдруг меняется в лице, подается вперед. – Ты мне что скажи: ты помнишь, как убивал их? Соврёшь, – предупреждает он, – голову откручу. – Помню, – говорит Баки. Старк кивает: – Расскажи. И Баки рассказывает. В этот раз, когда он уходит, Старк окликает его уже на пороге: – Барнс, – зовёт Старк, – до встречи. - Увидимся, - Баки козыряет и шагает за дверь.

***

– Как же ты меня бесишь, Старк, – говорит однажды Баки, а потом со всей злостью целует сложенные в кривую ухмылку губы. Просто в какой-то момент всё катится к чертям. У Стива с этой новой Картер всё, очевидно, серьезно, потому что он приходит, пропахший женскими духами, и улыбается в никуда, и выглядит смущённо и смотрит немного виновато, но Баки машет на него руками, шутит, подкалывает и совсем, совсем не хочет думать, почему так муторно на душе, и когда он наконец останется в их холостяцкой квартире один. Баки знает, что должен быть счастлив за Стива, но – не получается. У Стива слишком ярко горят глаза. У Стива – слишком красные губы. Поэтому однажды, когда Баки приходит к Старку чинить покорёженные на предплечье пластины, это происходит. Старк бесится: снует туда-сюда в полнейшем бардаке и громко ругается по телефону с Пеппер. Потом бросает трубку и рявкает: – Какого хрена припёрся, Барнс? – Чего орёшь? – огрызается Баки, заводясь с пол-оборота. – Подружка бросила? Так я тут не при чём. – Она мне не подружка, – цедит Старк и злобно щурится. – Что, Капитан Сосулька променял на бабу, поэтому такой разговорчивый стал? У Баки темнеет в глазах. Только перед Старком он чувствует себя так – как человек, которого все боятся, как тот, про кого говорят «этот чувак убил полсотни человек, не моргнув и глазом», вот только Старк теперь не боится, больше нет, но эта чернота, вязкая, липкая, как дёготь, по-прежнему носит его лицо. – Как же ты меня бесишь, Старк, – рычит Баки и, встряхнув хорошенько за ворот металлической рукой, целует. Поцелуем, впрочем, это сложно назвать: они безжалостно сминают, кусают друг друга, и в этих действиях ни грамма чувства, только чистая, незамутнённая злость. Они падают на пол, прямо на какие-то детали, на смятые бумажные листы, но им плевать. Баки бесцеремонно раздвигает ноги Старка коленом, и с силой трётся, громко, шумно дыша. Он кончает, даже не расстегнув штаны, и перед глазами пляшут яркие белые пятна. Старк матерится под ним, и Баки откатывается в сторону, лежит, бессмысленно пялясь в потолок. – Ты сволочь, – полу-стонет Старк и, расстегнув ширинку, дрочит быстрыми, резкими движениями, потом длинно, рвано выдыхает и закрывает глаза. Баки думает, что это неправильно и странно. Что, наверное, должен испытывать стыд, но вместо этого чувствует себя так, как будто после долгой, мучительной болезни наконец вскрылся отвратительный нарыв. – У тебя есть пятидесятилетний «Гленфиддик»? – интересуется Баки так, как будто они не лежат на полу после внезапного неловкого секса, а чинно сидят в креслах. Старк поворачивает голову набок и несколько секунд смотрит, не моргая, а потом в уголках его глаз собираются морщинки, и он начинает смеяться. Баки чувствует, как вздрагивают собственные губы – раз, другой, - пока не вырывается звук. Они ржут, как кони, и не могут остановиться, а когда им это всё-таки удаётся – действительно пьют непристойно дорогой виски прямо из горла.

***

И это тоже входит в привычку: они разбирают и собирают оружие, слушают музыку, опустошают бар и иногда – трахаются. Правда Баки теперь замечает то, что не получалось раньше: у черноты не имя Старка, просто они со Старком делят на двоих похожую черноту. Они оба терпеть не могут замкнутые пространства, оба носят бесчисленное количество масок, оба не могут оставить прошлое в прошлом, оба – до жути боятся самих себя. И он не знает, в чём причина, но с каждой новой встречей становится самую малость – но легче. Порой Баки видит, как подрагивают руки Старка, когда тот тянется к телефону, и как Старк поджимает губы, как одёргивает себя. – Позвони ей, – предлагает Баки как-то, когда они сидят, привалившись спинами к стене, плечом к плечу. Старк косится уголком глаза, а потом качает головой. – Мне вот интересно... – тянет Старк минуту спустя. – Ты и мой ненаглядный папаша, в сороковые – было что-то? – Чёрт, нет, – хмыкает Баки. – Если на кого у Говарда и вставал, так это на Стива. Хотя кто тогда не был влюблён в Стива – трудно сказать. – Уж мне об этом можешь не рассказывать, – кивает Старк. – Он, блядь, был одержим Кэпом. Полжизни на поиски положил. Баки прикрывает глаза и молчит: он, наверное, впервые говорит о Говарде вот так – как будто это просто часть того, что было, без осторожности и без горечи. – Хреново это всё, – вдруг продолжает Старк. – Кэпа хотя бы искали. «А тебя – нет», – слышит Баки несказанное. – Хреново, конечно, – соглашается он. Ему, наверное, впервые за долгое время так спокойно, и так прекрасно пусто.

***

Это, разумеется, не может продолжаться бесконечно, но то, как всё заканчивается, выбивает Баки из колеи. Однажды Стив возвращается из командировки по богом забытым штатам и не находит его дома. И приходит к Старку. И чёртов ИИ почему-то сообщает «Мистер Барнс с мистером Старком в лаборатории» и зачем-то открывает дверь. – Бак, у тебя выключен… – говорит Стив. И застывает в дверях. И смотрит расширившимися до невозможности глазами на Баки и на Старка у него между ног. И Баки внезапно очень чётко представляет, как сейчас выглядит: встрёпанный, затраханный, в порванной рубашке. – Роджерс, – хрипит Старк. – Вон. Уйди. Стива не приходится просить дважды. Запустив руку в волосы, Старк смотрит на Баки странно и очень снисходительно: – Разобрался бы ты со своим дерьмом, а, Барнс? – Кто бы говорил, – вяло огрызается Баки. – Сначала со своим разберись.

***

Когда он возвращается, Стив дома – пьёт кофе и читает газету и, кажется, собирается делать вид, что ничего не произошло. Но Баки знает его слишком хорошо – и складка между бровей, и нарочито расслабленная поза – всё выдаёт, что Стив расстроен. Он ставит стул прямо напротив Стива, садится, сложив руки перед собой на стол, и тихо предлагает: – Поговорим? Стив медленно открывает взгляд от газеты, аккуратно, медленно складывает её вдвое и кладёт на край стола. – Если хочешь, – говорит, как будто спрашивает, и Баки становится дурно. – Стив, то, что ты видел… – То, что у вас что-то… – Стив мучительно подбирает слова. – Есть что-то с Тони – это твоё личное дело. Ты не обязан оправдываться, Бак, я не ханжа и в курсе, что это нормально… – Стив, – прерывает его Баки. – Стив, Стив, послушай. Ничего у нас нет со Старком. – Стив хмыкает, не сдержавшись. - Я понимаю, как это выглядит и как звучит. Как тебе объяснить, чёрт… Мы просто трахаемся, Стив. Стив сжимает челюсти, но тут же, спохватившись, растягивает губы в улыбке: – Это твоё дело. Я рад за тебя, если это то, что тебе нужно, серьёзно. Баки мотает головой: ему почему-то кажется важным – объяснить, сказать об этом так, чтобы Стив понял. – Нет, нет же! Это не так, как у тебя с Шэрон, у нас с ним нет отношений, Стив, это просто секс. Понимаешь, как лекарство, что ли. Устроить спарринг. Выпить. Потрахаться. Это практически одинаково работает. Ему плохо, мне плохо, и мы… – Баки как будто слышит себя со стороны и останавливается. – Я просто творю хрень, Стив. И Старк – тоже. Больше тут нет ничего, и, по правде говоря, это давно пора прекращать. Стив смотрит очень внимательно, а потом спрашивает только: – Плохо? Баки прикусывает язык и ругает себя последними словами. – Я… Не так, как ты можешь себе представить. По большому счёту – я в порядке, но то, что было, Стив, отсюда, – он стучит пальцем по виску, - никуда не денется. Моё прошлое – оно всегда со мной. Меньше всего на свете я хотел бы чего-то не помнить. Да я до сих пор каждую мысль пытаюсь записать, ты же знаешь. Но в какой-то момент этого прошлого стало слишком много, Стиви, я в нём увяз. Старк – он помог, потому что мы с ним кое в чём очень похожи. – Почему ты молчал? – Стив снова это делает, Баки видит: снова взваливает всю ответственность на свои плечи. – Как я не заметил, что-то не так? – Именно поэтому, – говорит Баки. – Потому что ты и не должен был узнать. Это моя работа – беспокоиться о тебе, а не наоборот. Ты всё время об этом забываешь. – Он неуверенно улыбается. – С тех пор, как превратился из сопляка в огромный шкаф. Стив трёт переносицу, а потом внезапно признаётся: – Шэрон в Германии. Уже пару месяцев. Баки вскидывает брови: – Отношения на расстоянии? – Никаких отношений. Не сложилось, – Стив смотрит в сторону, и Баки думает: сколько же они не разговаривали о важном, настолько боялись сделать хуже, что закрылись совсем. – Ну, Стиви, не везёт тебе с женщинами. Стив морщится, а потом расслабляет наконец плечи. – Это ничего, пока у меня есть ты. – Сопляк, – хмыкает Баки. – Придурок, – привычно отвечает Стив. Они лыбятся, как два идиота. У Стива синие-синие глаза, и Баки вдруг понимает, когда смотрит в них, что, возможно, когда-нибудь будет счастлив, и никакая чернота этому не сможет помешать.

***

– Бесишь, – говорит Баки Старку, и тот, посмеиваясь, машет рукой: – Ты меня любишь, Барнс. За мою охренительную лабораторию, за полный бар, за потрясающую внешность. Краем глаза Баки замечает лицо Стива: тот сжимает зубы до желваков. Он наклоняется поближе и тихо спрашивает: – Всё нормально? – Да. – Стив кивает, но ещё сильнее меняется в лице, как будто отчаянно хочет что-то сказать, но сдерживается. Баки выдыхает и тянет его за руку в пустой коридор: – Давай-ка поговорим. Стив, в чём дело? – Я… – начинает Стив, но останавливается. У него страшные глаза, и Баки пугается не на шутку, хватает Стива за плечо, заглядывает в лицо. – Стив, не молчи, что происходит? Стив закрывает глаза. А потом – потом Стив с едва слышным стоном тянет Баки на себя и, удерживая затылок ладонью, коротко целует в уголок губ. И тут же отстраняется с выражением абсолютной паники. – Ты ревнуешь что ли? – выдыхает Баки, внезапно всё понимая. – К Старку. Ты ревнуешь меня к Старку. – Смейся, – мрачно разрешает Стив и отворачивается, но Баки не даёт – тянет на себя, сталкивает их лбами. Его ведёт, ему не хватает воздуха, у него кружится голова, Стив горячий, как печка, и он чувствует этот жар всем телом. – Ты дурак, Стив. – Баки целует его в щёку, и проводит губами чуть ниже – по линии подбородка. У Стива сбивается дыхание. – Ты просто конченный придурок. А потом они всё-таки целуются по-настоящему.

***

Спустя месяц Пеппер возвращается к Старку, а Стив получает в подарок пятидесятилетний «Гленфиддик». Баки смеется, как ненормальный, пока Стив с недоумением вертит бутылку в руках. Их жизнь не становится проще или безопаснее. Но Баки улыбается и смеётся, потому что в сущности всё прекрасно, он жив, и Стив жив, и они отлично вписываются в этот новый век. Его чернота никуда не уходит, но у неё больше нет лица, и с каждым днём она становится немного светлее. Постепенно быть счастливым – входит в привычку.