Тьма за твоим плечом

Хлопнула дверь, и Белль вздрогнула, замерев. Она еще не повернулась, не посмотрела, кто пришел, но невероятным образом успела догадаться. – Румпель. Это был он. Его запах. Его дыхание. Его взгляд, тяжестью улегшийся на спину. Белль прикрыла глаза и обхватила плечи руками. – Зачем ты вернулся? Не было сомнений, что однажды это произойдет. Темный слишком могущественен, чтобы остаться за чертой. И, должно быть, в Сторибруке есть что-то, к чему он стремится. Белль поджала губы. У нее уже нет права думать, что это «что-то» – она. Она прогнала его. Выдворила прочь, а вместе с ним выкинула и свое сердце, потому что без Румпеля толку в нем не осталось. – Я вижу, ты не теряла времени зря. Белль заставила себя повернуться. И даже улыбнулась, смело глядя в глаза Румпельштильцхену, все еще стоящему возле двери. – Я теперь с Уиллом, – фраза вышла какой-то неубедительной, будто Белль убеждала саму себя: да, она теперь с ним. Он одинок здесь, она одинока тоже, почему нет? Конечно, это не любовь, но так гораздо проще забыть. Гораздо легче не думать. Почти не болит, почти… – Белль… – Румпельштильцхен прервал тягостное молчание и шагнул вперед. Белль тотчас же вскинула руку. – Не надо! Не говори ничего! Она испугалась, что не выдержит. Что расплачется. Что кинется к нему и захочет обо всем забыть, снова. Что все совершенное покажется нелогичным и сиюминутным. Она была крепка в своих убеждениях, пока он не вернулся. Но теперь все представляется слишком сложным. – Белль, – Румпельштильцхен поджал губы, и Белль заговорила вновь – торопливо, захлебываясь, опасаясь, что не успеет высказать все, что хочется: – Ты обманул меня, Румпель! Ты лгал мне так долго, и это больно, знаешь? Ты строил свои планы у меня за спиной, как, ты думал, я к этому отнесусь, когда узнаю? Ты обещал, что не вернешься во тьму, и что теперь? Где ты теперь? Она все говорила и говорила, не давая ему вставить слова, не позволяя себе замолчать, а когда выдохлась, когда выплеснула все, что накопилось, увидела, как искажено его лицо. Боль, которая, как надеялась Белль, уже угасла, снова вспыхнула внутри. Она все еще любила его. Легко забыть, когда человека нет рядом, но вот же он: стоит, и смотрит, и тяжело дышит, словно все, что он только что услышал, затронуло его так же глубоко, как затронуло Белль. Белль открыла рот, собираясь добавить что-нибудь еще, но Румпельштильцхен опередил ее. – Хочешь узнать? – спросил он, едва разжимая губы. – Хочешь почувствовать, каково это – быть мной? Белль успела лишь изумленно охнуть, а Румпельштильцхен уже оказался рядом и прижал два пальца – указательный и средний – к ее виску. На его собственном виске яростно пульсировала вена. – Что… Тьма хлынула в нее свободным потоком, не дав испугаться, не дав сделать вообще ничего. Белль покачнулась, но Румпельштильцхен удержал ее, и объятия его оказались неожиданно крепкими и уверенными. А тьма все кружила внутри, обустраивалась, задевала сердце, теребила его и дергала, сжимала, заполняла горечью и злобой такой силы, какой Белль еще не испытывала никогда. Стало трудно дышать, немилосердно закололо в груди, потом будто прорвалось там что-то, разлилось невыносимо горячим, сожгло что-то важное и устремилось к голове. Белль хотела закричать, хотела вырваться и убежать, но ноги не слушались ее. А в голове уже роились мысли о том, чтобы найти кого-нибудь и передать ему часть той злобы, что выжирала внутренности. Белль была уверена, что не вынесет этой боли в одиночестве, что умрет прямо здесь и сейчас. – Ты чувствуешь? – прохладной водой пролился на нее шепот Румпельштильцхена. – Всю эту тьму, всю эту ярость. Страшно, да? Что она разорвет тебя на части? Перед глазами плавала какая-то муть, в ушах звенело, Белль шаталась, цепляясь за Румпельштильцхена. Как он живет с этим? Как усмиряет свои желания? Как удерживается от того, чтобы не разрушить мир вокруг? Белль сама не поняла, как и зачем поцеловала Румпельштильцхена: страстно, жестко, так, как не целовала никогда, потому что ей это казалось неприличным. А он внезапно ответил и поднял ее, подхватив под бедра и усадив на стойку, возле которой они стояли. Охваченная огнем, дрожа не то от темноты, не то от возбуждения, Белль непослушными пальцами стащила с плеч Румпельштильцхена пиджак, а потом взялась за ремень на его брюках. Тьма все еще пульсировала внутри, но теперь к ней добавилась пульсация иного рода, которую Белль попыталась заглушить, обхватив Румпельштильцхена ногами и прижавшись к нему. Сидеть так было удобно, но Белль почти не чувствовала Румпеля, и ей это не нравилось. Соскочив со стойки, она схватила его за руку и потащила в подсобку, где за считанные секунды избавилась от своей одежды и помогла ему сделать то же самое. Никаких мыслей об Уилле – только Румпель, только ощущение его внутри, только безудержные, сильные толчки на грани боли. Тьма продолжала владеть Белль, возможно, именно из-за нее происходило то, что происходило, но Белль было все равно. Она царапала спину Румпельштильцхена, пока тот сминал ее припухшие губы в жадных поцелуях, и двигалась ему навстречу, радостно принимая в себя твердый член. Это было совершенно невероятно, абсолютно ново и безудержно прекрасно – все это: и настойчивый, горячий Румпель, и спонтанный секс на полу в подсобке, и даже тьма. Возможно ли, что тьма была особенно хороша? Белль хотела бы, чтобы овладевшее ею безумие никогда не заканчивалось, но… Тяжело дыша, Румпельштильцхен шепнул, задевая подбородком ухо Белль: – Ее можно контролировать, моя милая. Но вряд ли я когда-нибудь сумею забыть о ней. Он говорил про темноту, конечно же, которая все еще не оправдывала его долгую, упорную ложь. Однако, ощутив тьму на себе, внутри себя, Белль теперь могла бы попытаться понять свое чудовище. Понять, почему все произошло именно так. Если, конечно, Румпель все еще хочет, чтобы она его поняла. – Оставь мне ее ненадолго, – шепнула в ответ Белль, потираясь щекой о плечо Румпельштильцхена. Тело утомленно ныло, но это была очень приятная усталость. Румпельштильцхен изумленно приподнял брови. – Оставить – что? Белль не сдержала улыбку: – Темноту.