Это белка, Ровиа

Включаем S. Carey – Mothers Шелест листвы не сбивает меня с толку, а только помогает полностью погрузиться в глубокую атмосферу леса. Здесь пахнет грибами, свежей смолой и издалека потягивает тухлятиной. Наверное, гнилая тварь ходит поблизости и пугает мою добычу. Здесь полно белок и зайцев. Крупнее добычу я не встречал уже давно: если животные и были живы, то они наверняка за километры отсюда, там, куда ходячие еще не добрались. Тетива арбалета натянута, и болт заряжен. Палец на спусковом крючке, и всего одно нажатие разделяет меня и мертвую тушку белки, что сейчас пригвоздило к стволу дерева. Жирная попалась, гадина. Привязав добычу к поясу, я двинулся дальше. Сколько мои ботинки топчут перегнившие листья, траву и мозги с кишками трупов? Я знаю, что ты снова смотришь. Я кожей чувствую твой взгляд, так смотришь на меня только ты: пристально, долго и пронизывающе, что хочется обернуться и пустить стрелу тебе в лоб. Каждый гребаный день ты ходишь за мной по пятам, а я не понимаю, нахрена. Ты торчишь в общем гараже со мной, когда я помогаю Гленну чинить машину. Ты трешься рядом с вышкой, когда я дежурю. Ты постоянно вьешься у моих ног, если мы вместе попадаем на вылазку. Я постоянно вижу твои неизменные патлы и дурацкую шапку, которая делает тебя похожим на полного идиота. Хотя, наверное, ты и есть идиот – кто еще станет таскаться за человеком с утра до ночи? Думаешь, я не знаю, что уже вторую неделю подряд ты ходишь за мной в лес? Думаешь, я не слышу твоих шагов? Недооцениваешь мои охотничьи способности? Какой придурок прозвал тебя Иисусом, Пол? Все это время, пока я охочусь, ты мог бы потратить с пользой, но ты шастаешь меж деревьев и все равно палишься, как глупый заяц на охотника, который чует опасность, но все равно лезет на рожон. Чего ты добиваешься, Ровиа, мать твою? Еще одна подстреленная белка. Еще один труп, привязанный к моему поясу. Этот серый, ни в чем неповинный зверек станет нашей едой. Мы тоже для кого-то еда. Для тех, кто раньше были такими же, как и мы – обычными людьми. Сейчас это гниющие твари, вставшие после смерти, будто им дан второй шанс. Кажется, природа решила достроить незаконченную цепь питания, и теперь люди жрут друг друга, словно деликатесы. Если так посудить, ходоки ведь тоже выживают. Идут в поисках еды. В каком-то смысле их даже можно понять. Отличие только в том, что эти твари давно сдохли, и от них ничего не осталось, кроме их дрянного тела, которое скоро впитается в землю. - Я прострелю твою башку раньше, чем ходячий сзади откусит от тебя кусок, если ты соизволишь добровольно выйти из своего «укрытия», - я рыкнул, резко останавливаясь посреди небольшой полянки, которую окружали деревья. Шумящие оставшимися листьями кроны закрывали небо, и место все еще было в приятных начинающихся сумерках. Меня достало ощущение, будто держат на мушке. Я знаю, что Рик доверяет тебе, маленький говнюк, но это не значит, что я сразу же распахну руки в приветственном объятии. Я недолюбливаю таких придурков, как ты, чокнутый Ровиа, а уж тем более недолюбливаю тех, кто пытается притереться ко мне ближе требуемого. Держался бы ты подальше, идиот. И себе нервы сохранил бы, и мне заодно. Я слышал, как треснула ветка, а потом треснула сгнившая черепная коробка ходока, который плелся за тобой. Ты настолько невнимателен и туп, что даже не заметил его. Пялился на меня? Снова в своей паршивой шапке. Снова в своем затасканном плаще. Снова эта придурковатая ухмылка на лице, и мне еще больше хочется врезать по нему. За то, что смеешь таскаться за мной, что смотришь на меня так, будто я тебе что-то должен, что мешает мне чертовы четырнадцать дней нормально охотиться. Я таскаю птиц, ношу белок и реже зайцев, но если бы за мной в оба глаза не следили, я приносил бы больше. - Какого хрена тебе надо здесь, Ровиа? – снова рыкнул я, наставив на тебя арбалет, когда ты соизволил показаться во всей красе. Молчишь. Вот и правильно, молчи, пока не схватил болт в тупую башку. – Соскучился по фильмам? В Александрии не на что смотреть? Так заебали наши телки, что решил следить за мной? С каждым словом я приближался к нему. Я тяжело дышал, чувствуя, как внутри начинает просыпаться раздражение, граничащее с откровенной злостью – главное не прикончить ублюдка прямо здесь и сейчас. Рик по головке не погладит, а учитывая, что этот патлатый засранец полезен, так еще и мне шею свернет. - С какого хуя ты решил, что можешь таскаться сюда? – прорычал я ему почти в лицо, останавливаясь всего в нескольких шагах. Смотришь мне прямо в глаза. Не боишься? И зря. Только ухмыляешься, скрещивая руки на груди, будто ожидая продолжения. Маленький засранец, чтоб тебя! - Хочешь запретить мне посещение открытой территории? – усмешка, эта чертова усмешка, которую хочется стереть с твоей морды раз и навсегда. Почему нельзя быть такими, как все? Как Кэрол, которая не заебывает своим присутствием каждую минуту, как Рик, который понимает все с полуслова, полу взгляда, как Абрахам, который идет ко мне только тогда, когда что-то нужно. Почему же ты таскаешься за мной везде, как утенок за мамкой, как слепой теленок за коровой, отличая ее от других лишь по запаху? Какого хрена увязался за мной, Иисус? Мои крылья на спине не потому, что я чертов святоша, и не потому, что твердят обо мне девки в Александрии. Я нихрена не добрый, и я нихрена не изменился. Разве что Мэрла не стало, что вправило мне мозги. Еще чуть-чуть, и, наверное, я бы стал таким же отморозком, как он. В таком случае Рик грохнул бы меня в самом начале, нас обоих с братом. К счастью или сожалению случилось то, что случилось, и сейчас я смотрю в твои яркие зеленые глаза, и чувствую, как чертова злость отступает. Стой, тупая сука, мы еще не разобрались с этим говнюком! Она меня не слушается. Злость-матушка сматывает удочки, когда понимает, что ловить нечего. И все из-за этого придурка. - Ты убиваешь их, - кивнул на мой пояс, где висели белки. Не вопрос, а утверждение. Что за бред? - Ты жрешь их не меньше, чем другие, и не говори, что приперся сюда читать мне морали о том, как ахуенно быть вегетарианцем! - Они когда-то были живыми. Как мы. Как мы. Да что ты знаешь об их жизни, говнюк? О нашей? Только то, что все мы родились, чтобы в конечном счете сдохнуть? Эти белки будут прыгать по деревьям еще сотни лет, потому что они пользуются только тем, что им дано от природы, а человек наказан за то, что ему всегда было мало. Он всегда требовал и брал все больше и больше, и что-то пошло не так. Сбой в системе. Полное форматирование памяти носителя. Мир отчаянно пытается удалить вирус вроде людей, который отравляет своим существованием все. - Это белка, Ровиа, а вот это, - я кивнул вбок, где из зарослей лениво брел ходячий, но как только он услышал мой голос, подорвался и на хромающих ногах понесся ко мне, - это твоя жизнь, Ровиа, и каждого из нас. Мы либо сожрем наших друзей, либо сдохнем от их или своих пуль. Третьего не дано. - Ты не веришь в спасение? – Выгнул бровь, и смотришь на меня, будто я на чертовой исповеди. Мы в лесу, и я оглушен противным бурлящим хрипом ходока, который уже схватился за мою руку, протягивая к ней гнилые зубы, жаждущие впиться в меня и отодрать кусок побольше. А чувствую я себя так, будто рядом действительно гребаный Иисус, а не придурок из навозного поселения. - Какое, нахрен, спасение? – Не получилось сказать нормально, только прокряхтеть. Мой топорик для разделывания туш мяса вошел прямо в голову ходячему, после чего последний рухнул наземь, а ты поднял взгляд с него на меня. - Свалил бы ты отсюда по-хорошему, Ровиа и не попадался бы мне на глаза, - я устало вздохнул, чувствуя, как будто все силы мои разом меня покинули. Ноги стали ватными, еле держат, хотелось скорее завалиться на диван или кровать и уснуть. - Чем я тебе так не угодил? Все меня полюбили, вроде, - снова усмешка, но мой кулак больше не чешется от желания врезать. Странно. - Я – не все. Остальных ты тоже достаешь так же и шляешься за ними по пятам, да? - Нет, - и снова бесстрашный прямой взгляд, будто бросаешь вызов, кто первый отвернется. Я никогда не проигрываю, не на того напал. Зубки обломаешь, прежде чем ухватишься. - Я ясно выразился, да? Ты меня понял? Еще раз увижу где-то поблизости, выпущу кишки,– серьезность, с которой я сказал это, кажется, на тебя вообще никак не повлияла. Ноль эмоций, ноль реакции. Чертов упрямец, всегда добиваешься своего, чего бы тебе это не стоило. Всегда ищешь лазейки, потаенные ходы, лишь бы выполнить то, что тебе вздумается. Я знаю, что не уйдешь отсюда, пока не получишь нужное. Я знаю, зачем ты здесь, Ровиа. - Стоять, - моя вытянутая рука останавливает тебя, когда ты решительным шагом пытался подойти вплотную. Сердце скачет в груди, словно я гнался за оленем и хотел поймать его голыми руками. Осознание происходящего приходит слишком быстро, и мне становится жарко. Чертов Ровиа, как же ты меня бесишь. - Хватит бегать от самого себя, - усмехаешься, добро щуришь по-девчачьи огромные зеленые глазищи, а потом улыбаешься. Так красиво, сука, улыбаешься, что хочется улыбнуться тебе в ответ. Неужели тебе удастся так легко пробить мою броню? Неужели ты так легко сможешь пробраться ближе? И, черт возьми, почему меня это не пугает? Почему не хочется тебя оттолкнуть? Почему хочется смотреть в твои глаза, на твою улыбку, почему нравится то, что ты пытаешься постоянно быть рядом, у меня на виду? Ненавижу признаваться, но вся моя раздражительность вовсе не из-за того, что я тебя ненавижу, Иисус. А из-за того, что не могу признать тот факт, что тоже, как малолетний пацан, запал на тебя. Я не думал об этом, о твоих бабских длинных волосах и глазах, не думал о твоих взглядах, которые я чувствовал всегда и везде, когда ты смотрел на меня. Я просто старался быть таким, каким меня все привыкли видеть. Так было спокойнее им, так было спокойнее мне. А потом появился ты, и разрушил все нахрен. Я больше не хотел притворяться супер крутым парнем, который ездит на мотаке и стреляет ходячих налево и направо. Я хотел быть обычным человеком, которого будут ждать дома. Которого обнимут, когда станет больно или одиноко. И сейчас, глядя в твое лицо, я понимаю, что хочу именно твоих объятий. Именно твоего тепла, а не чьего-то другого. - На данный момент мне приходится бегать только от тебя, Ровиа. - Боишься за свой зад? - Лучше бы ты за свой побоялся.