Земля — это плоский диск

— Это не потому что я боюсь людей, или что-то подобное, — говорит Ларин. — И не потому что я вампир и ненавижу солнечный свет. Ему зачем-то отчаянно хочется показаться нормальным человеком. Это желание так редко его посещает. Мирон смотрит внимательно и немного насмешливо. — Ты не должен мне ничего объяснять, — говорит он. Ларину становится еще хуже. — Это для видеоблоггинга, — Дима машет рукой в сторону сгрудившихся в углу комнаты софтбоксов и прочей аппаратуры. — Проще настроить искусственный свет так, как тебе нужно, чем подстраиваться под естественное освещение, погодные условия, время суток… — Вот как, — говорит Мирон. — Эта комната — полностью автономная видеостудия, — продолжает объяснять Ларин, это нужно в первую очередь ему. — Здесь все происходит согласно моей воле, мне не нужно считаться с окружающим миром. Мирон ему улыбается. Чуть позже Ларин стоит посреди своей видеостудии на коленях и обрабатывает ртом чужой член, и это тоже происходит согласно его воле. Сдирать фольгу с окна так же неприятно, как изоленту — с кожи. Ларин помнит, как лежал на полу с перетянутыми за спиной запястьями, а потом Мирон поднял его за волосы и залепил рот широкой полосой. И это правильно, потому что звукоизоляции в автономной видеостудии все-таки нет. — Большое упущение с твоей стороны, — говорит Мирон. Ларин наигрывает ему на укулеле импровизацию. Пальцы у него при этом еле гнутся. — Я не буду ебаться на камеру, — говорит Мирон, не раздумывая, как только Ларин заикается об этом. — Ты это видел? — он хлопает себя по руке. — Не впутывай меня в свой ссаный видеоблоггинг. — Стагнация — вот что страшно, — говорит Ларин, отделяя фольгу от стекла. — Наши сердца требуют перемен. Он чувствует себя не очень хорошо; комната выглядит чужой. Скоро она и правда будет принадлежать кому-то другому. Ларин разбирает свой устоявшийся комфортный мирок по кирпичам, чтобы на новом месте построить нечто совершенно иное. «У меня отобрали нож», — набирает Ларин первое, что приходит в голову. Мирона нет в сети. Ларину плохо и одиноко в ебучем аэропорту, поэтому он запускает перископ и говорит, как ненавидит Москву. Мирон пишет, что занят. Он звонит через несколько дней сам, и Дима слушает в трубке его голос поверх шума и веселых выкриков. — Я не представляю ничьи лица, когда стреляю по упаковкам от гитарных струн, — говорит Ларин. Новая квартира нравится ему только до того момента, пока он в нее не заселяется. Тогда он перестает спать, ломает уже сто раз переломанный режим и выдумывает себе кучу неотложных задач, чтобы создать иллюзию контроля над собственной жизнью. За стеной плачет чей-то ребенок. Ларин сидит у стены и вполголоса поет ему колыбельную под аккомпанемент укулеле. В колыбельной есть слова «маленькая мразь», «сдохни», «прах» и «могильные черви». Ларин смотрит в телефон и никак не может найти переписку с Мироном. Диме кажется, что он сходит с ума. Он не может найти ни одного свидетельства присутствия Мирона в своей жизни. Дима набирает по памяти номер и слушает в трубке ответ оператора. Сходить с ума — вот что страшно. В новую квартиру набивается слишком много окружающего мира, он лезет в нее из окон и сквозь стены: светом, звуками, запахами из парадной. Дима оклеивает чистые высокие окна фольгой и расставляет софтбоксы. Он садится перед своей новой охуенной камерой и долго смотрит в одну точку, прежде чем начать запись. — Привет, ютуб, с вами Ларин, и я схожу с ума. Эта получасовая запись никогда не выходит в свет, Дима ее даже не монтирует. Ночью он читает в интернете, как наиболее дешево и эффективно устроить звукоизоляцию в квартире. У Ларина много идей. Он снимает короткометражку и свои ролики, старые и новые форматы. Он часто выходит из дома и не боится возвращаться обратно. Когда Мирон появляется в его новой обустроенной квартире, Ларин точно знает, что его не существует. У Ларина такой взгляд, что Мирону становится откровенно жутко.