Первая ночь

После экзаменов случилось небывалое — вся школа для мальчиков Судзуран в полном составе отправилась на горячие источники. Как они умудрились туда добраться, не убив и не покалечив друг друга по дороге, откуда Серидзава взял денег на поездку и как получилось, что Риндаман тоже поехал — об этом наша история умалчивает. Расселение по комнатам прошло практически без происшествий — ну подумаешь, два вывиха! Говорить не о чем! Токио разглядывал Серидзаву, вернее, его ноги, торчащие из-под подола юкаты. Юката Серидзаве очень шла, но ему вообще все всегда шло. Сам Токио пытался найти свое полотенце, которое вот только что было где-то здесь, но куда-то подевалось. Потом они все вместе отправились в источники. Третий курс, естественно, на правах старших заняли лучший бассейн. Как же здорово было лежать в горячей воде, зная, что очередные экзамены позади, и чувствуя, как все мышцы расслабляются, а мысли исчезают, как облака в синем небе. Где-то рядом ржали о чем-то своем Миками, которые даже здесь, в онсене, не могли успокоиться, но все остальные, казалось, погрузились в нирвану и общались все больше жестами и довольным мычанием. Тамао, вон, похоже, вообще заснул. После онсена была культурная программа, заключавшаяся, естественно, в распитии алкогольных напитков на скорость (победителя определить так и не удалось, так что все решили, что победила дружба), распевании песен под караоке (надо сказать, никто не ожидал, что Идзаки так хорошо знаком с творчеством Бритни Спирс) и рассказывании страшных историй. Тут внезапно лучшим оказался Чута, он знал такое количество каких-то совершенно леденящих душу историй и рассказывал их таких спокойным голосом, что Токио просто диву давался. Потом все начали расходиться (вернее, разбредаться, а кое-кто и расползаться) по комнатам, и Токио, тоже слегка заплетаясь в ногах, отправился искать их с Тамао комнату. Наконец, добравшись до нее, он открыл дверь и остановился как вкопанный — напротив двери было зеркало, и он не сразу узнал себя в нем. Наконец он дошел до футона и, не раздеваясь, улегся спать. Зеркало на стене притягивало взгляд. Была не то очень поздняя ночь, не то очень раннее утро, в комнате было темно, но в зеркале уже можно было увидеть отражение первой зари. В голове у него слегка шумело, а футон кружился и раскачивался под ним, как будто Токио плыл на нем по волнам. Он закрыл глаза и заснул так быстро, как будто в его мозгу кто-то нажал на кнопку "выключить". *** Он проснулся от того, что его с жаром целовали. Чьи-то волосы щекотали его лицо, лоб, шею, подбородок, и губы уже горели от щетины, и Токио не нужно было даже открывать глаза, чтобы понять, кому принадлежит язык, хозяйничающий у него во рту. Темные глаза Тамао были почти скрыты пушистыми ресницами, и Токио некстати подумал, что никогда не видел таких ресниц ни у одной девчонки. В ушах у него по-прежнему шумело, голова кружилась, алкоголь заставлял его парить в невесомости, и наверное, поэтому он приоткрыл рот еще шире, углубляя поцелуй. В данный момент целовать Тамао казалось ему самым естественным занятием — он не мог вспомнить ни одной причины, почему этого не стоило делать. Это же Тамао, его лучший друг, правильно? Разве дружба на все сто процентов — это не любовь? Тамао оторвался от его губ и поцеловал в шею. Его дыхание было горячим, горячее, чем вода в онсене сегодня вечером, и Токио ощущал то же самое спокойствие и расслабленность, что и тогда. Но где-то в глубине, под кожей, постепенно закручивалась воронка возбуждения, заставляя Токио дышать все чаще и чаще, а кровь в его венах бежать чуть быстрее. Удовольствие мало-помалу закипало в нем, пузырясь, поднимаясь все выше, пока не затопило его целиком — от макушки до пят. Он плыл по волнам этого удовольствия, не находя в себе сил на то, чтобы даже рукой шевельнуть, порываясь поцеловать те части Тамао, которые оказывались в непосредственной близости от его губ, и отстраненно думал о том, что Тамао, наверно, был чемпионом мира по поцелуям. Тамао поцеловал его еще раз и развязал пояс его юкаты. Его руки были теплыми, и Токио расслабился еще больше. Тамао наклонился к нему и прошептал: — Токио. Повернись, а? Токио с удовольствием бы выполнил его просьбу, но у него не было сил — тело не слушалось его, он весь как будто плыл в невесомости. Он улыбнулся Тамао: — Ну, я пытаюсь. Тамао тоже улыбнулся. Его горячий член прижимался к бедру Токио, и тот не видел в этом ничего странного — у него тоже стоял, и Тамао медленно гладил его член, едва прикасаясь к нему легкими движениями. Токио хотелось большего. Тамао еще раз его поцеловал и повернул на бок. Токио чувствовал, как его тело прижимается к нему сзади, как бедра Тамао прикасаются к его. Тамао приподнял подол его юкаты и плотно прижался к нему пахом. Токио повернул голову, ему хотелось рассмотреть Тамао получше, но все, что он мог увидеть, — это их сомкнутые тела. Член Тамао, так настойчиво пульсирующий в районе его ягодиц, был плотно прижат и скрыт между их телами, и Токио не удавалось его разглядеть. Он поднял глаза на лицо Тамао и потянулся к нему губами. Тамао снова поцеловал его и двинул бедрами, еще крепче вжимая в него свой член. Токио застонал. Тамао чуть раздвинул его ноги, и теперь его член оказался между бедрами Токио. Он снова прижался к нему, и член скользнул вперед, задевая мошонку Токио. Тот уткнулся лицом в подушку и тяжело задышал. Тамао погладил его по плечу, груди, животу, потом его рука опустилась чуть ниже и снова сомкнулась на члене Токио. Теперь его движения были сильнее, он все быстрее водил рукой в такт движениям собственных бедер. Токио чувствовал, как член Тамао скользит между его ног, он мог видеть головку, которая то появлялась, то снова исчезала, то и дело задевая кожу его сморщившихся, поджавшихся в преддверии скорого оргазма яичек, и попытался повернуть голову к Тамао. Тот потянулся к нему губами, и все ощущения, которые Токио испытывал в данный момент — то, как рука Тамао по-хозяйски сжимала его член, то, как член Тамао скользил между его ягодиц и бедер, то, как язык Тамао сплетался с его собственным — все эти ощущения вдруг слились в одной точке, заполнили Токио, как волна, и захлестнули его с головой, выбросив на берег опустошенным, обессиленным и очень счастливым. Между ног у него расплывалась сперма Тамао, и ему было так хорошо, как, наверное, еще никогда не было. Они лежали, обнявшись, Токио слышал тихое сопение Тамао, уткнувшегося ему в шею, и это размеренное дыхание над ухом постепенно убаюкало и его. — Надеюсь, мне это не снится, — было последней связной мыслью Токио, перед тем, как провалиться в окружающую его мягкую, бездонную темноту.