Без названия

В первый раз это выходит почти спонтанно. Шерлок заезжает в Лондон на пару дней: нужно посоветоваться с Майкрофтом, нужно проследить за кое-кем и провернуть одно маленькое дельце… После двух месяцев в горах наедине с овцами сравнение явно не в пользу столицы: Лондон кажется ему невероятно огромным, оглушительно шумным и грязным. Вечером, сидя в маленькой грязной квартирке, он проглядывает газеты – чтобы наткнуться на вдохновенное и отредактированное описание собственной смерти, опубликованное двумя днями ранее. На следующий день в 10 часов обрюзгший чиновник средней руки с бакенбардами и в котелке стоит перед домом на Бейкер-Стрит в толпе таких же, как и он – сжимающих в руке газету в надежде на автограф и не сводящих глаз с окна квартиры. Дверь открывается только один раз – спокойная миссис Хадсон выглядывает, чтобы велеть им всем убираться, иначе она вызовет полицию; за ее спиной Шерлок мельком видит силуэт Уотсона, и собственная маскировка вдруг кажется ему стеклянной и по-детски смешной. Сейчас, вот сейчас изумленная миссис Хадсон снова откроет дверь, укажет пальцем точно на него и велит мистеру Холмсу перестать прятаться и идти к чаю. Холмс боком выбирается из толпы и шагает к себе. Его не покидает странное ощущение неудавшейся шутки. ** Ко второму разу он тщательно готовится. На этот раз в музей на Бейкер-Стрит приходит грязноватый кэбмен, от которого слегка несет виски, и бакенбарды снова приходятся к месту. Он проходит в дом вместе с еще двумя посетителями, суетливо пытается всунуть доктору два пенса «за беспокойство, сэр, ведь вы же не обязаны…». Уотсон выглядит точно таким же, каким Шерлок его запомнил, разве что волосы стали еще чуточку реже, а морщина на лбу – глубже. – Так это та самая комната? – удивленно восклицает Холмс, едва перешагнув знакомый до последней трещинки порог. – Поверить не могу, что вот он тут жил! – Жил, жил… - говорит доктор, закладывая руки за спину. – Вот в этом самом кресле и разгадывал свои загадки, тут спал, тут хранил вещества для опытов. Холмс нервно озирается вокруг, чувствуя, что выбивается из роли любопытствующего. Но в самом деле, куда это годится! Табличка на кресле, табличка на кепке, а это что?... – Неужели же Холмс этим всем пользовался? – Он нервно тычет рукой в десяток курительных трубок, которые столько лет висели на стене в комнате Уотсона. – Пользовался, пользовался, да… - бормочет Уотсон, по привычке потирая усы. – При разгадке преступлений, знаете ли, очень кстати приходились все эти трубки. – Ушам своим не верю… то есть не могу представить себе, что все это вижу своими глазами, сэр! Вы так все подробно описали, – кажется, вот-вот и увижу в этом кресле мистера Холмса! – Мне тоже… порой так кажется, - глуховато отвечает Уотсон и отворачивается к боксерским перчаткам, разом возвращая лекторскую громкость и четкость голоса, насколько эти понятия вообще применимы к Уотсону. – А это еще одна часть жизни Шерлока Холмса – обожал боксировать, знаете, просто себя без бокса не мыслил… Шерлок бросает взгляд на часы, бормочет что-то насчет опоздания и горячо благодарит доктора за познавательную экскурсию и великолепные рассказы. Карман оттягивает любимая трубка Уотсона. ** В третий раз Холмс уже уверен, что в докторе он не ошибся: тот не узнает даже королеву Викторию, приди она в музей без свиты. Так что лечить нарывающий палец он отправляется почти безбоязненно – тощий восторженный клерк с перепачканными чернилами руками. Без бакенбард. – Как же вы так запустили-то… - по привычке под нос бубнит доктор, пока ловко снимает грязноватую повязку и ощупывает горячий багровый палец. - Да, понимаете, уколол пером.. – гнусаво тянет Холмс. – А потом все как-то некогда и некогда. – Еще чуть-чуть бы затянули, и пришлось бы вам оставаться без пальца, - резюмирует Уотсон и отворачивается: звякать своими баночками и пробирками. - У вас же был персонаж с девятью пальцами, помните? – вряд ли это можно назвать изящной сменой темы, но и так сойдет. – Строттер, верно? Ловко… ловко тогда Шерлок с ним разделался, правда? Доктор стоит к пациенту вполоборота, и оттого Шерлоку прекрасно видно, как тот хмурится и на миг прикрывает глаза, будто его нагоняет очередной приступ. – Очень жаль, сэр, что вы бросили писать про Шерлока Холмса, - продолжает настырный клерк, не дождавшись ответа. – Очень, очень замечательные у вас рассказы. Может, напишете еще что-то? – Шерлок Холмс умер, - раздельно проговаривает Уотсон, подцепив, наконец, вымоченный в желтом бинт пинцетом. – Ну так воскресили бы его, - с живым энтузиазмом предлагает Шерлок. – Ведь тела так и не нашли? – Я не Господь Бог, чтобы воскрешать, – жестко и так же подчеркнуто четко произносит доктор: явный признак, что он на взводе. – Извините. – Но вашим читателям же интересно, что могло быть дальше, – не унимается Шерлок, чувствуя какую-то злую радость от подобного дергания тигра за хвост. - Ведь могло бы случиться, что Холмс выжил, потом вернулся и снова принялся за свои расследования? Вот и напишите, обязательно напишите! Ваша слава писателя ведь будет слабеть без новых… Ааааа! Черт! – Печет? – заботливо интересуется Уотсон, не отпуская огненного тампона от раны и возвращаясь к привычно-мягкой манере речи. – Ничего, попечет и перестанет. Руку дергает и жжет огнем до вечера. В полутьме Холмс с трудом одной рукой набивает и раскуривает трубку, шепотом чертыхаясь от боли и неудобства. – Музей его этот! – яростно восклицает он наконец, откидывая погасшую трубку в сторону с такой злостью, словно там сидит Уотсон. – Кепка, понимаешь! Герой! Да кем вы себя… Как вы… Герой… Дальше своего носа ничего не видит! Настроение меняется так же стремительно, как это бывает с ним сплошь и рядом, и вместо горячего раздражения приходит рассудительность и меланхолия. Пока Шерлок Холмс мертв, все стоит на месте и все в безопасности. Даже доктор с его клятым фальшивым музеем и пыточными настойками в банках!... ** Четвертый раз становится последним. Ползая по полу с ноющей челюстью и сквозь туман в голове слушая ругань разъяренного Уотсона, Шерлок думает, что все же удачно, что Уотсон не узнал его в прошлый раз: синяком на челюсти бы ему точно не отделаться… – Вы вообще собирались… собирались мне сказать? – спрашивает Уотсон, не глядя на него, когда миссис Хадсон – или уже Уотсон? – отправляется на кухню за очередной порцией кофе. Виски никому не приносит ясности мышления, наверное, поэтому, Холмс тяжело вздыхает и говорит: – Я хотел, чтобы вы узнали меня сами, – и видит, как, наконец, морщина на лбу доктора становится чуточку ровнее.