Самые верные противники

      — Я на охоту, — на ходу хрипло бросает Чейн.       Чёрная маджай-хи тут же вскидывает голову и поднимается на лапы, хотя никто её не зовёт.       Узкая тропа прихотливо вьётся между валунами и тощими, болезненно искривлёнными деревцами. Под ногами хрустит щебень, кое-где торчат пучки пожухлой травы или побагровевшие от заморозков ежевичные кипы. Воздух уже не по-осеннему холоден, и ягод давно нет. Так что приходится промышлять более подвижными дарами природы.       Он шагает вперёд, прощупывая обострённым вампирским чутьём окружающее. Тень трусит рядом, иногда так близко, что его пальцы задевают её жёсткую шерсть.       Для них это уже стало своеобразной традицией — охотиться вместе. Ни для Чейна, ни, естественно, для маджай-хи это не является необходимостью — каждый неплохо справляется и в одиночку — но за эту унылую, серую поездку к Радарширенду это стало таким же привычным, как и наблюдать по вечерам за гримасами Красной Руды, когда гном давится овсянкой Винн. Развлечение так себе, но других не предвидится.       Откуда же пошла эта «традиция»? Чейн задумывается, перебирая в памяти ночи, похожие друг на друга, как сёстры-близнецы. Кажется, ещё с каравана и с совместных ночных дежурств.       Внезапно Чейн чует в пожухлой траве стайку куропаток, и Тень, подняв птиц в воздух, хватает челюстями одну из них. Он не сотворил и жеста, а собака уже всё сделала. Будто мысли его прочитала.       Чейн неосознанно касается бронзового кольца на указательном пальце левой руки. Нет, невозможно. Невозможно, пока он носит это кольцо.       Тень, словно почувствовав на себе его взгляд, внезапно поворачивает морду и пристально смотрит на него своими прозрачно-голубыми глазами. Несмотря на то, что он не может общаться с ней подобно Винн, они понимают друг друга лучше кого бы то ни было. Винн одержимо, бездумно несётся прямо в пучину опасности, а они не могут позволить ей умереть — слишком любят.       Собака трусит к нему и кладёт куропатку у его сапог. Садится. Облизывает измазанные в крови клыки. И снова пристально смотрит в глаза.       Чейн до сих пор этого не понимает. За несколько месяцев — из кровных врагов в товарищи. Почти что друзья. Он выдыхает, и губы кривит еле заметная ухмылка: скажи ему кто-нибудь всего год назад, что он будет считать своим другом собаку — бессловесную, бестолковую, шумную тварь — да не просто собаку, а маджай-хи, он бы рассмеялся и пригрыз «провидца» в ближайшем переулке. Впрочем, всего год назад, он не задумывался о своём будущем совсем. У него его просто не было — без Винн.       Опять-таки, в Колм-Ситт его привела Тень. Что бы он делал, если бы не заметил, как собака пробирается на корабль? Решился бы на плавание сам?       — Умница, — он, не задумываясь, треплет собаку по ушам и наклоняется, чтобы поднять куропатку. И только потом запоздало осознаёт неуместность своего жеста, но Тень, вроде бы, не в обиде. Она зевает, демонстрируя острые клыки, и вдруг виляет хвостом — всего раз, но он успевает заметить это и снова усмехается. Кажется, его симпатия взаимна.       Чейн не знает, что он будет делать, если судьба, насмешливо сблизив природных врагов, столкнёт их лбами, заставит яростно вгрызаться друг другу в глотки за свою правду. Но уверен он в одном: он приложит все усилия, чтобы судьбе не удалось так над ними надсмеяться.       А сейчас они вернутся в лагерь, будут наблюдать, с каким отвращением Красная Руда ест стряпню Винн, и, если понадобится, отдадут жизни ради спасения Хранительницы. Возможно, их сговор слишком явен и давно не секрет для Винн или настырного гнома, но пока у него есть противник, которому можно доверить самое дорогое, Чейн может быть спокоен.