01.01.01

Тяжёлый маятник гулко отсчитал последний, двенадцатый удар. С нижнего этажа раздались чьи-то вопли — не то пьяные, не то просто чересчур радостные. Где-то вдалеке громыхнул первый взрыв салюта. Вот и кончился двадцатый век. Мужчина с острым носом и впалыми щеками, выглядевший явно старше своих пятидесяти с небольшим лет, стоял у окна и наблюдал за разноцветными кометами, пролетавшими в чёрном небе. Да, двадцатый век действительно кончился. В нём остались молодость, музыка, успех. Остался в нём и Марк. 20th century boy… А он, Микки, кто же тогда получается — 21st century boy? Да уж, чай, давно уже не boy… Микки закрыл глаза, силясь вообразить, как выглядел бы Марк, будь он жив и поныне. Однако, несмотря на попытки мысленно состарить его, углубляя каждую мелкую морщинку, появлявшуюся на его лице, ничего не выходило. Ему ясно представлялись глаза — блестящие, смеющиеся, задумчивые, и — необыкновенно молодые. Микки горько усмехнулся: неужели обязательно погибнуть во цвете лет, чтобы стать легендой?.. Разумеется, он слышал про основные стадии осознания чьей-либо смерти: отрицание, гнев, депрессию и принятие. Однако первые три состояния периодически накатывали на него, сменяя друг друга, а вот до последней ступени он, кажется, не дойдёт никогда. Недопитый стакан бренди — хоть что-то неизменное, перекочевавшее в новое столетие. «Ну брошу я пить… — в который раз думал Микки про себя, проводя пальцем по замызганному стеклу. — Только вот что изменится?..» Он коротко и отстранённо, почти холодно, отвечает на вопросы журналистов. Некоторые кажутся ему совсем глупыми, и он даёт на них такие же глупые ответы. Когда спрашивают о его настоящем имени, Микки сразу вспоминает, что это был первый вопрос, который задал ему Марк при знакомстве, и сейчас, из уст журналиста, он звучит для него странно и чужеродно. Меньше всего нравятся Микки расспросы о тех временах, когда он принял решение покинуть группу. Ему неприятно вспоминать об их разногласиях и натянутых отношениях в тот период: характер ведь у Марка был вовсе не сахар. И всё же, сейчас Микки ни на что уже не держал обиды и больше всего на свете желал, горячо и бессмысленно, чтобы Марк существовал. Просто существовал на этой планете. Само собой, Микки не мог даже и намекать на то, какого рода отношения их связывали: жёлтые газеты, пестреющие скандальными заголовками — совсем не то, что ему хотелось бы лицезреть. Он говорил только, что Марк полностью изменил его жизнь, и это было чистой правдой. Впрочем, тогда он и сам не ощущал из-за этого какой-то своей избранности, считая, что вещи идут своим чередом. Микки разыскал в недрах шкафа ту самую зелёную шляпу и надел её на уже тронутые сединой и коротко стриженные волосы. Глянул на своё отражение — нет, не похож, как ни крути. И правда. Кончился уже даже не просто век, но ещё и тысячелетие. Впрочем, зато тираннозавры ещё не вымерли — такая вот загадка для палеонтологов. Правда, получили дополнительную приписку в виде его, Микки Финна, имени. И эта-то приписка его и смущала. Дело вовсе не в том, что это-де нескромно — по сравнению с коллегой (экс-коллегой?), носившим футболки с собственной физиономией и любившим вставлять в песни свой псевдоним, вполне себе приемлемо. Просто без Марка всё казалось каким-то неправильным. Микки выдвинул ящик комода, достал фотоальбом и принялся его рассматривать. Совместные снимки с Марком попадались в нём чаще других. Они вдвоём — молодые, весёлые, нарочито серьёзные… Счастливые. Что ни говори, а эпоха тандема была, пожалуй, лучшим временем его жизни. В комоде также оказалось несколько пластинок. На самом верху лежал последний альбом Дэвида Боуи, «Hours» — ещё не распечатанный. Микки помнил, что последнее выступление Марка состоялось именно в дуэте с ним, буквально за неделю до того рокового дня. Впоследствии, когда он размышлял над этим, ему начинало казаться, будто Марк передал Дэвиду свою эстафету, благословив на дальнейшее развитие глэм-рока и расширение горизонтов. Но, сколь бы Микки ни ценил музыканта, он всё равно чувствовал: так не должно было быть. Что же до его группы, то Микки хранил у себя всю её дискографию. Та пластинка, на которую упал его взгляд, так и называлась — «T.Rex». Ну а что, Led Zeppelin же были крайне оригинальны в наименовании своих альбомов, — так чем динозавры хуже дирижаблей?.. На обложке — опять они, опять вместе. Микки поддерживал гриф гитары, казавшейся такой громоздкой на фоне миниатюрного и хрупкого Марка — ну, точнее, делал вид, что поддерживал, — и выглядел будто бы растерянным. И в самом деле, хоть он и был на три месяца старше и на полголовы выше, в глубине души он отчего-то слегка робел перед ним. В противоположность ему, Марк на этом кадре имел вид не то мудреца, не то волшебника — словом, кого-то, знающего то, чего не знают другие. Глубоко вздохнув — совсем по-стариковски, как отметил он про себя, — Микки направился к проигрывателю. Достав пластинку из конверта, он протёр её от пыли, поставил на ось и аккуратно навёл иглу на первую дорожку. Открывала альбом песня «The children of rarn» — совсем короткая композиция, которая длилась менее минуты и в то же время с первых звуков очаровывала и погружала в совершенно мистическую атмосферу. Марк ведь не просто установил с ним отношения, выходящие за рамки обычных связей между участниками группы — он впустил его в свой мир, дал возможность приобщиться к некой тайне. Годы спустя Микки не раз задавал себе вопрос: почему же именно он? Не наделённый особыми талантами, да и в целом самый обыкновенный человек? Иного объяснения, кроме громких фраз о судьбе и предназначении, он не находил. Только счастливой или несчастливой была эта самая судьба? Наверное, всё же счастливой. Микки снова уставился в окно. Интересно, где же Марк был сейчас? Танцевал в космосе?.. Общаясь близко с таким человеком, волей-неволей поверишь в волшебство. Фейерверки запускали всё реже, и можно было разглядеть звёзды. Тут Микки показалось, что одна из них мигнула. Он не знал, был ли это некий знак или только игра воспалённого алкоголем воображения, но всё же не отрываясь проследил за ней, загадывая лишь одно желание — Wish you were here…