Случайные встечи.

      Бабье лето в Петербурге всегда славилось такими днями – теплыми, почти что жаркими. Над сверкающей в лучах еще греющего солнца, отражающей матово-сизое небо Невой поднимался туман – густое серое марево, скрывающее отблески от бортов легких катеров и летающих иногда даже слишком низко чаек, которые то здесь, то там проносились смазанными светлыми тенями. Шумные наглые птицы то цепляли воду крыльями, то взмывали до парапетов и садились на вековой гранит, пристально изучая проходящих мимо людей и проезжающие машины в надежде, очевидно, найти что-то съестное. Северную столицу нельзя было назвать спокойным городом, жизнь здесь кипела и торопилась, как и везде, но такие вечера, как этот, словно бы подменяли все вокруг. Улыбки на незнакомых лицах можно было заметить чаще обычного, смех гуляющих компаний разносился неподалеку задорнее и громче. Даже никуда не хотелось торопиться, а только стоять и смотреть на окружающее великолепие. Словно умелый фотограф, ловко меняющий фильтры, природа закатными лучами преображала старые каменные дома центра, заливая их рыжевато-золотыми оттенками, длинными мазками невидимой кисти вытягивала на сером от недавнего дождя асфальте тени предметов и людей, на фоне розовато-красного неба обращающихся черными силуэтами, словно куклы в китайском театре за тканью. Такое сравнение заставило сидящего на парапете у самой воды юношу чуть улыбнуться и выпустить густое сизое облако сигаретного дыма, постепенно смешавшееся с речной дымкой. В голову пришла мысль, что его товарищ, которого тот, к слову, и ждал тут уже двадцать минут, обязательно оценил бы такую метафору, как обычно с легким удивлением вскидывая тонкие брови, как было каждый раз, когда его друг говорил о чем-то возвышенном, и, возможно, проглотил бы какой-нибудь комментарий. Другого это, возможно, и оскорбило бы, но Олег привык к странностям старого знакомого и понимал, что всерьез ничего принимать не нужно. Наушники он убрал, и вместо аккордов и хрипловатого голоса, повествующего о мирах и свободе, до слуха доносился лишь мерный плеск воды о камни и голоса каких-то туристов, столпившихся наверху лестницы и открывающимся видом, к счастью, заинтересованных намного больше, чем каким-то курящим молодым человеком. Тот тем временем с легким раздражением взглянул на часы на экране простенького телефона и нахмурился. Шла двадцать третья минута ожидания. Где же его черти носят? - Волк! – из раздумий его вырвал громкий оклик, и Волков быстро поднялся на ноги, абсолютно некультурным щелчком пальцев отправляя окурок в грязно-зеркальные воды реки. Когда-то этот жест он специально тренировал, чтобы выглядеть солиднее, и не зря – сверстники в детдоме обратили внимание и несколько дней поглядывали с непонятным, но льстящим уважением. Сейчас же все получалось автоматически. Тем временем, ловко протолкнувшись между внимающих экскурсоводу иностранцев, по лестнице к нему сбежал, перескакивая через одну, а то и две ступеньки, парнишка его возраста, и, судя по виду, ни малейшие угрызения совести по поводу опоздания его не мучали. Хотя, о какой совести может идти речь? Как же там в выражении каком-то было… А, точно. «Рыжий - бесстыжий». И именно сейчас тот самый бесстыжий, наконец, затормозил напротив Волкова, переминаясь с пятки на мысок и заглядывая в задумчивые карие глаза. На лице его сияла широкая и довольная улыбка, почти лисья. Олег никогда не видел живых и, тем более, улыбающихся лисиц, но почему-то именно это сравнение пришло в голову. А в следующий миг парень собрался и напустил на себя максимально строгий вид. - Восемнадцать лет как Волк. Или меньше. Я тебя тут почти полчаса жду, - заметил он, для большей убедительности сверяясь с часами, а затем снова перевел взгляд на друга. Шапку пришедший, конечно же, не взял, да и сиреневую, уже потертую на локтях куртку застегнуть не потрудился. Неужели и правда не просто так задержался, а дело какое? Ответ на этот вопрос Олег узнал почти сразу – любовью затягивать с сообщением о своих новых достижениях друг никогда не отличался. Синие глаза так и сияют радостью, а губа прикушена… Сколько Волков знал Сергея, у того всегда была эта вредная привычка, с самого детства, и отучаться он даже не пытался. Вполне в его духе, впрочем. - Да, знаю, прости, задержался, дело было, - скороговоркой протараторил Разумовский, подтверждая теорию друга о своей неспособности чувствовать какие-либо угрызения совести, а затем улыбнулся шире прежнего. – Волк, меня на работу зовут, представляешь? На том соревновании по программированию я первое место занял, и отметили! Вот прям такое извещение и пришло, - перевел парнишка дух, словно набирая воздуха в легкие для торжественной речи. – «Сергей Разумовский, приглашаем вас…» И далее по тексту, да. Уже две разных фирмы обратились, одной сайт хороший нужно соорудить, второй расписать защиту и дырки в коде заделать! - гораздо более вдохновенно продолжил он, явно довольный ситуацией и все же краем глаза наблюдающий за реакцией Волкова. Уж очень юному таланту хотелось, чтобы тот понял, насколько важная работа, насколько большая удача. Для них, только покинувших стены детского дома ребят, все было в новинку. Новая, пугающая, но такая манящая жизнь распахивала свои двери, и ребят ждал новый, пока совсем незнакомый мир. Ни противной Марь-Иванны, ни отбоя в десять, ни запретов выходить на улицу после девяти, ни запретов курить… Все прежние границы стирались, перестраивались, как лабиринт в древнем мифе о чудовище с бычьей головой. И теперь создавалось ощущение, что лишь они могут что-то сделать сами, и обязательно сделают. Точно. - Поздравляю, Серый, - после небольшой паузы произнес Олег, видя, как товарищ вздохнул с облегчением, и сам немного улыбнулся, потрепав чуть ли не сияющего от радости гения по голове. При всей своей легкости и кажущемся легкомыслии Сергей был с «хорошей головой на плечах», потому дорог перед ним расстилалось невероятное количество. И лишь одно Волкова тревожило – что она из этих дорог уведет такого привычного «Сережку» настолько далеко, что никогда их судьбы не пересекутся. А с детдома другой компании у Волка кроме него и не было, к тому же он привык в какой-то степени опекать неосторожного и абсолютно игнорирующего всевозможные опасности друга. Разумеется, вслух юноша об этом не говорил, да и мысли подобные воспринимал с настороженностью. Разумовский от похвалы расцвел и, складывалось впечатление, едва удерживался от того, чтобы не прыгнуть на месте, то ли от слов, то ли от самих перспектив, а, скорее всего, от всего сразу. Снова вздохнув, он неожиданно подозрительно покосился на друга. - Ты опять куришь что ли?! – сердито нахмурился он. Волков хотел было, вопреки всем доказательствам, покачать головой, лишь бы не слушать очередную лекцию в стиле «всегда предупреждающего Минздрава», но Сергей бесцеремонно отодвинул его в сторону, заглядывая за спину. На водной глади, как на зло, предательски плавал единственный окурок. Разум, как прозвали молодого человека еще в интернате, очень красноречиво посмотрел на Олега, затем на мусор, и, наконец, выпрямился, снова отстраняясь. - У тебя этим куревом все вещи пропахли, а комнату мы одну снимаем, между прочим! – заявил он наконец, пряча руки в кармане куртки, и тут же настроение снова сменилось. Разумовский нащупал в кармане кошелек и вспомнил еще одну хорошую новость, о которой пока не сообщал. – А сейчас мы пойдем в кафе, - не дожидаясь реакции Волка, он схватил его за рукав и потянул вверх, на набережную. От таких резких перескоков у юноши чуть не заболела голова, но ничего не оставалось – на любые возражения друг бы обиделся, а обижался он всегда долго, демонстративно и, что самое неприятное, громко. - Куда мы хоть идем-то? – только и успел уточнить он, едва поспевая за Разумовским, влекущим его непонятно куда с несвойственной обычным замотавшимся за день людям прытью. - Кафе одно на Садовой, там и о работе, и о прочем расскажу. Я за один заказ зарплату получил, отметим, - только на светофоре отозвался Сергей. Волк хотел было возразить, что любую сумму сейчас лучше откладывать, а еда и дома есть, но снова заглянул в хитрые глаза и понял, что ничего он не скажет. А если и скажет, то уже сидя в кафе.

***

      Горбатым силуэтом над Невой нависал мост, и блики от воды яркой рябью солнечных зайчиков осыпали его нижнюю часть. Даже не склонный к прекрасному человек мог бы долго наблюдать за этой причудливой пляской, ожидая кого-то или просто спеша по своим делам вдоль реки. В руках высокий широкоплечий мужчина, на вид не старше двадцати пяти, держал внушительный букет малиновых георгинов и постукивал пальцами по ограждению, периодически отвлекаясь от созерцания бликов и оборачиваясь на дом позади себя, словно выискивая там кого-то взглядом. Впрочем, он сам пришел намного раньше назначенного времени встречи, потому думал об абсолютно сторонних темах. Учеба к четвертому курсу стала намного легче, хоть и никогда не составляла ему особых трудностей, жизнь выравнивалась, время все расставляло по своим местам. Спокойными и размеренными стали дни, принося только хорошие и приятные впечатления – встречи с друзьями, интересные лекции, занятие делами группы (именно его студенты почти единогласно выбрали еще в начале учебы старостой), легкие и приятные репетиции в КВНе, куда недавно удалось затащить еще и старого друга – Ивана Кольцова. Спор с куратором факультета по поводу Вани был долгим и нервов Грому стоил немало – дамочка лет сорока упорно не хотела зачислять в команду никого чужого, эмоционально прицокивая каблучком на каждом аргументе и дерганым жестом возвращая сползающие с переносицы очки. Однако доводы Игоря в итоге все же свой вес возымели, и в команде стало на одного участника больше. К слову, Ваня быстро сдружился с остальными и уважение заслужил, а через пару дней однокурсница Грома, Мария Ветрова, девушка весьма эффектная, хоть и слишком серьезная порой, ненавязчиво поинтересовалась у мужчины перед репетицией насчет личной жизни его друга. Все шло спокойно, своим чередом. Игорь никогда не был пессимистом и считал жизнь интересной, подвластной лишь самому человеку вещью, в которой те, кому не везло, просто не могли найти своего места. В судьбу он не верил и не полагался на удачу, но. Но. Настораживало его такое затишье. Словно лимит везения мог закончиться в эти чудесные студенческие годы, а затем… Мужчина мысли спешно прогнал, параллельно посмеявшись над собой же. В конце концов, зависит все только от него, и хорошее, и плохое.       Вдруг Гром почувствовал, как сзади кто-то подкрался и закрыл его глаза ладонями. К счастью, к четвертому году обучения в академии МВД «профессиональную деформацию» он преодолел, потому любителям сюрпризов и розыгрышей отточенным жестом руки не заламывал. Тренировка, что поделаешь. Он все старался доводить до автоматизма и не зря все зачеты сдавал на отлично. - Угадай, кто, - за спиной прозвучал звонкий девичий голос, а закрывшему глаза явно пришлось вытянуть руки, чтобы дотянуться до головы студента. - Саша, - в довольной улыбке расплылся он, медленно поворачиваясь и неуклюжим жестом обнимая миниатюрную девушку с ярко-фиолетовой шевелюрой. Козырек кепки уткнулся в широкую грудь, и девушка отвернула ее назад, со смехом касаясь пластыря на скуле, очевидно, возлюбленного. - Игорь Гром, - протянула Саша, которой так нравилось называть студента по имени-фамилии, - Где опять умудрился? - шутливо фыркнула она, кончиками пальцев погладив мужчину по щеке. Гром тепло посмотрел на девушку, склоняя голову и прижимаясь щекой к мягкой ладони. - Да, на тренировке поймал кросс от одного особо агрессивного, - хмыкнул мужчина, довольно потягиваясь и разминая плечи. – Пойдем прогуляемся или куда-то еще? – предложил он, ожидая решения Филипенко. Вопреки всем стереотипам об отношениях после пары неудачных свиданий, которые, впрочем, смешливую девушку ничуть не отпугнули, так уж у них повелось – места всегда выбирала она, а так же прямо отвечала на всевозможные вопросы Игоря о подарках. Поначалу студент чувствовал некую неловкость из-за подобных мелочей, но вскоре стало понятно, что так будет лучше для обоих. Потому Саша заранее знала, как они проведут вечер, и уверенно выпрямилась. - Я присмотрел хорошее кафе недалеко от Никольского сада. Нам сейчас по Театральной, потом на улицу Глинки… - легко начала объяснять Саша, параллельно тонкой ручкой указывая направление, и привстала на цыпочки, судя по всему высматривая ближайший светофор и пешеходный переход. Гром беззлобно нахмурился. - Присмотрела, - поправил он уже по привычке девушку, оборачиваясь и прослеживая за быстрыми объяснениями, куда им сейчас, вероятнее всего, предстоит идти. Не то чтобы манера Филипенко говорить о себе в мужском роде раздражала его, но неприятный осадок от удивленных взглядов прохожих, едва ли не в открытую пялящихся на звонкие возгласы вроде «Игорь, я точно влюблен в тебя!» оставался. Замечание Грома осталось без внимания, зато букет девушка каким-то непостижимым образом заметила только сейчас. Филиппенко рассмеялась, видя, как и студент опомнился, с довольным видом протягивая ей цветы. - Спасибо! – воскликнула она, забирая георгины и поднимая взгляд на Игоря, а затем снова привстала на мыски, но уже чтобы поцеловать его. Гром наклонился к Саше. Этот день определенно был на редкость хорошим, даже на фоне остальных.       Цветы девушка отнесла домой почти бегом, так как носить их с собой желания не было, да и мешали бы в руках наверняка, а погулять хотелось подольше. Вскоре пара уже неторопливо, переговариваясь о своем, шла по небольшой улице мимо Мариинки. Здание театра было таким же низким (всего три этажа), как и остальные дома поблизости, но цепляло взгляд. Зеленоватый фасад от подсветки уже включенных фонарей, казался травяным, а белая лепнина вокруг аккуратных окон приобретала бежевый оттенок и отчего-то казалась мягкой. Странное сравнение пришло в голову Саше, когда они с Игорем стояли, ожидая возможности пересечь дорогу, и девушка мгновенно его озвучила, на что парень глуповато отшутился – подобные метафоры Грому были чужды, и слова показались абсурдными. Филипенко обиделась, поджав тонкие губы лишь на пару минут, и, стоило ему извиниться за неуместный юмор, все пошло спокойно, как и раньше. Каждый раз, когда Игорь смотрел на девушку, он понимал, что по-настоящему важен для нее и, главное, насколько сильно она сильно важна ему. На отсутствие успеха у противоположного пола он не жаловался, но именно эта яркая и непосредственная личность так зацепила его внимание еще тогда, когда их познакомил общий друг и однокашник мужчины – Константин Филатов. Однажды, после очередной долгой пары, веснушчатый однокурсник с галерки на перерыве сообщил Грому, что некоторые ребята из группы собираются отпраздновать (говоря проще, обмыть) успешно сданную сессию, и были бы рады видеть старосту в своей компании. Что же касается его - студент был не против. Планов все равно не было. Именно там он и встретил Сашу, которая с легкостью находила общие темы почти со всеми и громко смеялась над шутками подвыпившего троечника – его имени мужчина не помнил, зато с Филипенко долго болтал о футболе (иной темы придумать не смог), а затем разговор пошел дальше уже без определенных направлений. Через месяц шумная и смешливая девчонка, говорящая о себе преимущественно в мужском роде и низко натягивающая темную шапку поверх тогда еще желтых волос, стала частью их компании, хоть и училась в другом вузе, а через два Гром уже советовался с другом, которого знал еще со школьной скамьи, Алексеем Капустиным, как лучше намекнуть девушке о своих чувствах, которые, позже, оказались взаимными.       Прошло несколько часов, на улице окончательно стемнело. Желтоватые фонари освещали аллею, по которой прогуливались усталые люди. Немного похолодало, и Саша поежилась, оглядываясь по сторонам. Гром заметил это, приобнимая девушку. - Зайдем куда-нибудь? – быстро предложил он, припоминая, что на одном из домов, который они недавно проходили, видел яркую вывеску с традиционной для подобных кафе чашкой горячего (пар так же был нарисован) кофе или чая. Филипенко кивнула, прижимаясь к Игорю, и зевнула, что навело на мысль, что девушка опять до самой ночи читала родительские книги по истории. Таким же медленным шагом они дошли до примеченного Игорем места. Тепло помещения и запах еды встретил молодых людей, стоило над дверью звякнуть «ловцу ветра», сообщающему о новых посетителях.

***

- А потом мне так и заявили – слишком долго будет все реализоваться, да и глупая вещь, кто станет так свою жизнь выносить на всеобщее обозрение, чтобы по какой-то странице все о нем можно было сказать! – в который раз шумно возмутился Сергей, махнув рукой вдоль стола и чуть не сбив на пол чашку с остывающим напитком, к которому еще даже не притронулся. В отличие от говорливого друга, Олег молча слушал его, доедая что-то, что в меню было обозначено каким-то длинным труднопроизносимым словом, а на деле являлось простым салатом в лаваше. Также он отметил, что в перерывах между своими высказываниями Разумовский все же успел расправиться с заказанной булкой с чем-то сладким. В голове мелькнул едкий комментарий на тему «слипнется», как обычно говорила воспитательница. Половину монолога гения Волк пропускал мимо ушей, разглядывая посетителей кафе и вспоминая, как сэр Артур Конан Дойл рассказывал на старых страницах библиотечной книги о методах дедукции устами Шерлока Холмса, одного из любимых персонажей еще класса с восьмого. Женщина, сидящая у стены, быстро черкала что-то в блокноте, который достала из сумки несколько минут назад. Рисует? Вряд ли. Пишет? Больше похоже на записи. Сумка не учебная. По работе? Возможно. Внимание переключилось на семью за столиком в углу, и Волков отметил, что прежней тоски, намного больше похожей на зависть, которую раньше часто испытывал при виде детей с родителями, сейчас не почувствовал. Вероятно, потому что годам к тринадцати образ погибших родителей был уже слишком размыт, чтобы мальчишка по ним искренне скучал, и намного больше его тяготили стены детдома, в котором в те годы дышать было сложно до хрипа и ругани сквозь стиснутые зубы, когда в очередной раз вели к директору за провинность – благо, поводов хватало. Этим-то Волков и объяснил себе сейчас странную легкость – стен не было. Значит, и семья уже было не нужна – выбрался-то он сам. Точнее, время вытащило. Мысленно согласившись со своими же предположениями, юноша продолжил изучать семью. Младший ребенок лет пяти капризно что-то верещал отцу, мужчине старше сорока пяти точно, то и дело то отводящему глаза в сторону, то воздевающему их к потолку, словно рассчитывая, что какие-то силы свыше способны избавить его от выслушивания несвязных речей на редкость говорливого чада. Мать, тучная брюнетка несколько моложе главы семейства, сосредоточенно изучала маленький белый листок в руках, очевидно, проверяя счет. Волка это обрадовало – значит, семья скоро уйдет и в помещении станет тише. Ненамного, но все-таки тише. Следующим объектом внимания стал немолодой человек у окна, одетый так, словно сошел со страниц Булгаковского романа. Волк не читал Мастера и Маргариту, не зацепила его книга эта, но Сергей каждый раз именно через это сравнение описывал подобных людей. К столу была прислонена темная, но не черная трость с круглым набалдашником, а на краю стола лежала фетровая старомодная шляпа. Заказал посетитель лишь кофе, и сейчас с интересом изучал газету, закинув ноги на ноги и вальяжно расположившись, насколько позволяло что-то среднее между стулом и креслом… Иного определения Волков не нашел. С шорохом перевернулась страница. Пожилой, лысый, что только сейчас заметил Олег, человек поправил очки в тонкой оправе и, как юноше показалось, покосился в их с Сергеем сторону, усаживаясь удобнее и снова закрываясь черно-белыми листами, сообщавшими в себе события последней недели. Или месяца. От такого прямого взгляда юноше стало не по себе, потому скорейшим образом он сделал вид, словно глядел не на посетителя, а в окно, где как раз мелькнула заметная пара – высокий молодой мужчина и низенькая девушка с неестественным цветом волос – сначала Волк принял их за шапку. Через несколько секунд оба зашли в кафе под трель висящего над дверью китайского подобия колокольчика, и девушка потерла ладони – замерзла, похоже.       Волков настолько увлекся изучением людей вокруг, что не сразу почувствовал тяжелый и будто бы обиженный взгляд Разумовского. Не легкая обида, а злость и непонятный вопрос… - Ты меня вообще слушаешь?! – воскликнул он, и снова чашка чуть не оказалась на полу. Возглас получился достаточно громким, что только вошедшие, студенты, судя по всему, даже повернулись в их сторону. Олег почувствовал себя неловко и подпер голову руками, изображая безразличие. - Да, слушаю, не вопи. Не одни тут, - ровным тоном отчеканил он, силясь таким образом удержать друга от последующих эмоциональных выплесков. Дверью ураган сдерживать, кажется, было б и того легче. Разум не отводил глаз от товарища, несколько нервно постучав пальцами по столу, но все же в прежнем тоне претензий, к облегчению Волкова, не продолжил. – И о чем же я только что говорил? – прищурился он, резковатым жестом убирая выбивающуюся из хвоста и падающую на лицо прядь волос. Столь явное равнодушие Волка к разговору не столько разозлило, сколько раздосадовало. Неужели друг детства и сам относится к тому быдло, которое все устраивает? Неужели даже здесь поддержки и понимания не будет? Неужели так ошибался? Сергей распалял сам себя, потому сейчас был гораздо более враждебен, чем даже когда только заметил, что его не слушают. Он ждал ответа. Олег же лихорадочно соображал, стараясь действовать знакомым каждому русскому методом подбора на удачу, говоря проще – «методом тыка». Обычно все разговоры в последнее время сводились к одному – общество. Все пороки, знакомые обоим еще с детского дома – уменьшенной и более жестокой модели взрослого мира, сейчас странным образом выводили Сергея из себя одним своим существованием и заставляли морщиться при упоминании. Волков упустил момент, когда этот вопрос стал настолько сильно задевать друга детства. Или же ему просто нравилось постоянно поднимать эту тему? Только не ясно, зачем. - Ты говорил о том, что руки чешутся изменить все, была бы возможность? – Волков сказал это максимально уверенно, все же следя за выражением лица сидящего напротив товарища, таким образом силясь определить, насколько попал своей догадкой. Разумовский еще несколько секунд пристально, в упор смотрел на Волка, а затем легко откинулся на спинку серого кресла-стула, сцепляя руки в замок и кладя на колени. Судя по всему, логическая цепочка, выстроенная Олегом, оказалась верна, потому как новой волны раздражения не последовало. - Значит, все же слушал, - милостиво изрек Сергей, склоняя голову вбок. – Или же просто угадал, - предположил он с подозрением, но эту мысль развивать, к счастью для Волкова, не стал. – Возвращаясь к нашему разговору, - юноша снова склонился вперед, так, словно хотел избежать лишних слушателей. Впрочем, с тем, как быстро увлекался он своими же словами и начинал вещать громче, нередко кратко жестикулируя, эта мера предосторожности была несущественной. – Как думаешь, почему все пошло так, а? Почему испокон веков в нашей стране единицы, высоко поднимающиеся за счет своих идей, талантов, упорности, пытливого ума и иже с ними всегда перемешаны с сущими отбросами, у которых и само право на жизнь сомнительно? Ведь закон в нашей чудесной стране един для всех. Так почему этот самый закон ставит отбросов общества, среднестатистический граждан и великих людей на одну планку? – хмуро произнес Сергей. В этот раз вопросы риторическими не являлись. Похоже, Олега в монолог он все же решил включить не только как простого слушателя. - Не знаю, - после паузы признался Волк, неторопливо отпивая еще теплый чай, а затем продолжил, поняв, что Разумовскому в этот раз краткого и, главное, наиболее честного ответа будет недостаточно. – Серый, ты как будто приехал неизвестно откуда, а не вырос здесь, честное слово, - чашку молодой человек отставил предусмотрительно как можно дальше от края стола. – Так повелось. Государство не может просто так взять и запретить кому-то существовать или жить так, как ему хочется. В конституции прописана свобода граждан. А свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Потому пить пьяницы свободны ровно настолько, насколько художники свободны творить. Лентяи свободны лениться настолько, насколько великие ученые свободны совершать открытия. И любой начнет злиться и добиваться прав именно человека, стоит их чуть прижать, а это чревато. Потому и не прижимают. Это государственная система, - завершил речь Олег, выдыхая. Не любил он подобные рассуждения вслух, но раз уж друг спросил напрямую… Сергей кивнул, задумываясь. Мысли товарища совпадали с собственными, только вот была одна разница – Волк принимал систему как данность, не ища возможности что-либо исправить. Разум же считал иначе. - Такая система бесполезна, - смело и достаточно громко заявил он, жестко усмехаясь. Не по-ребячьи, а как-то дико. Или это наваждение… Волков невольно поежился. - Любой порядок, любые правила придуманы для улучшения всего, не ухудшения. А что видим мы, Волк? – Разумовский неопределенным жестом указал вокруг себя, подразумевая весь мир, очевидно. Иных соперников он себе не видел. – Система нифига не работает. Она не защищает, она уравнивает, усредняет с быдлом. Она не годна. Неисправна. Этот механизм сломался, заржавел, и его нужно менять. Нужно не подстраиваться, а менять всю систему, Олег, - последнее он почти прошептал, и на дне синих омутов глаз, сейчас отчего-то мутноватых словно плясал огонь, яркий, как солнце, и такой же смертельных. Это пламя не греет. На таких кострах жгли людей и города, этими огнями запугивали даже животных…       Олег дернул плечами и мотнул головой. Наваждение рассеялось, и юноша решил, что спать ему все же следует подольше, а то и не такое привидится. Разум привычно фыркнул, допивая чудом все-таки оставшийся на столе напиток. Мужчина в углу спрятал подозрительно довольную улыбку за газетными листами.

***

- Игорь, все в порядке? – поинтересовалась Саша, ощутимо толкая парня в плечо, от чего тот едва ли не встрепенулся. Тот выглядел настороженным и будто прислушивался к чему-то, а потом все же перевел взгляд на девушку. - Да. Только неприятный разговор слышал. Тоже мне, революционеры-декабристы недоделанные, - проворчал он, глядя снова в сторону. Филипенко обернулась к двери и увидела двух молодых людей не старше двадцати, выходящих из кафе. Рыжий трещал без умолку даже в дверях, очевидно, распаленный разговором, обрывки которого и сама девушка уловила, но его спокойный товарищ молча бесцеремонно вытолкнул оратора на улицу, а потом и сам ушел. Колокольчики над дверью печально зазвенели. - Не придавай значения. Все в этом возрасте такие, наверняка, - Саша отмахнулась, поправляя рукава и чихая. – Пара лет – и поймут, что один в поле не воин, да и система не так плоха, как кажется,- немного слукавила она, чтобы остудить пыл Грома. Тот задумчиво покачал головой. - Хорошо, если так. А то еще дров наломает… - последний раз он посмотрел на дверь. Саша хотела еще что-то сказать, но снова чихнула, прикрыв рот ладошкой, а потом неприлично громко засмеялась из-за растерянного лица Игоря. – Нет, я не простудилась, все в порядке! - быстро заверила она, утыкаясь лбом в плечо студента и глядя в окно. Ночь окутала спокойный город туманом, уже почти растворившимся в прохладном ночном воздухе. Прохожих стало еще меньше, и только фонари разбавляли темноту расплавленным золотом света, превращавшего все вокруг в нечто иное. Мусор и пыль были незаметны, а предметы вдали принимали вид самых необычных вещей. Привычный вечер. Привычная жизнь. Филипенко поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы ничего не менялось. Именно сейчас, именно это. Но судьба редко расставляет все так, как нам хочется.