На руинах памяти

Обычно, оказываясь в новом городе, Дин вовсю глазел по сторонам, но сейчас ощущения новизны у него не было. Вокруг была та же картина, что и во всех немецких городах, которые он успел проехать по пути сюда: не до конца восстановленные здания, по большей части не застеклённые проёмы окон, серый цвет повсюду. — Ты вроде рассказывал что-то про восстановление города, — сказал он Сэму. — Ты вообще меня слушаешь? — рассердился тот. — Тут прорва работы! А денег, знаешь ли, не прорва! Сначала все силы бросили на канализацию и водопровод, потому что от них почти ничего не осталось. Да тут вообще ни от чего ничего не осталось! Мы трудимся не покладая рук! А немцы, вместо того чтобы помогать, только суют палки в колёса! — Это как? — удивился Дин. — Да вон, — Сэм махнул рукой в сторону странного высокого контура невдалеке. Дин как раз им заинтересовался и хотел спросить, что это — вернее, чем это было, потому что сейчас перед ними была развалина, — но решил не прерывать пылкую речь брата. — Один из ярких примеров. Подойдём ближе. Они перешли дорогу, не глядя по сторонам, потому что сбивать их было некому, и направились в сторону интересного контура. Теперь стало видно, что когда-то это была церковь, и, кажется, очень красивая. Вообще-то она и сейчас не утратила своей красоты и даже некоторой величественности. Дин решил, что Сэм станет жаловаться на нехватку денег для её восстановления. Они подошли ближе, и Дин задрал голову, любуясь. — Наверное, она была чертовски высокой, да? — спросил он. — Сто тринадцать метров, — ответил ему кто-то сзади. — Самая высокая церковь Берлина. Дин резко обернулся, а Сэм сухо сказал: — Здравствуй, Кастиэль. Следишь за мной? — Я люблю здесь бывать, — ответил Кастиэль, задерживая взгляд на Дине. — Это место дарит мне надежду. — Не сомневаюсь, — ещё суше буркнул Сэм. — Увидел тебя с другом и решил, что будет интересная экскурсия. Позволишь присоединиться? Меня зовут Кастиэль, — сказал он уже Дину, протягивая руку, которую тот с готовностью пожал. В Кастиэле было что-то располагающее, хотя он не совсем понимал, какая кошка пробежала между ними с Сэмом. — Дин, — представился он. — Брат Сэма. — О, — теперь голос Кастиэля зазвучал насмешливо. — Американское правительство ширится. — Что? — растерялся Дин. — Нет, я не работаю с Сэмом. Я воевал, но не стал возвращаться с остальными, когда узнал, что Сэм получил здесь работу. — Причём не в правительстве, — сердито сказал Сэм. — Я работаю в администрации американского сектора. Нас нельзя назвать даже городскими властями. Полномочий у нас почти нет, а работы… — Я бы поспорил насчёт полномочий, — фыркнул Кастиэль, — но не хочу портить Дину экскурсию. Простите, я вас прервал. Пожалуйста, продолжай, Сэм. Дин нахмурился, переводя взгляд с него на брата. Что здесь происходило? — Это, — сказал Сэм, нарочито поворачиваясь к Кастиэлю спиной, — Церковь памяти кайзера Вильгельма. Одно название чего стоит, правда? — Правда, — согласился из-за его спины Кастиэль. — Я давно заметил, что у некоторых представителей… местных администраций аллергия на слово "память". Сэм сделал вид, что не услышал. — Разумеется, её собирались снести, — продолжил он. — А на её месте построить новое здание. — По-моему, — снова встрял Кастиэль, — некоторые были бы рады снести весь город, а на его месте построить новый. — Это было бы разумно, — кисло ответил Сэм. — Между прочим, Дин, на этой улице уцелело всего сорок зданий. И посмотри на неё сейчас! В неё вложены деньги и труды. Наши деньги и труды. А немцы просто саботируют восстановление своего же города. — Разрушение, — сказал Кастиэль. — Ты оговорился: немцы саботируют разрушение своего города. Сэм развернулся к нему, сердито сжав кулаки. — Когда я сюда приехал, — сказал он, — на улицах всё ещё стоял трупный запах. Весна выдалась жаркая. Электричество, водопровод, канализация, транспорт — всё нужно было создавать с нуля. А у Германии денег не было! На чьи средства восстанавливается город? — Что-то я забыл, — Кастиэль изобразил задумчивость. — Почему у Германии не было денег? Кажется, это связано… с репарациями? Нет? Я путаю? — А может, с тем, что Германия начала войну? — прошипел Сэм. — Сама себя разрушила? — Ну так оставьте ей её руины! — крикнул Кастиэль. — Если хотите благодарности, не отнимайте у неё последнее! — Слушайте, — перебил Дин, — я вижу, вам нравится общество друг друга, но я чувствую себя немного лишним. Что за история с этой церковью? Что случилось? Сэм и Кастиэль отступили друг от друга, словно вспомнив о его присутствии. — Газеты, — ответил ему Сэм, — раздули страшную шумиху вокруг этих руин. — Одна наша газета получила пятьдесят тысяч писем с протестами, — торжествующе произнёс Кастиэль. — Так ты журналист? — спросил Дин. — Именно. — И это происходит постоянно, — продолжил Сэм. — Невозможно работать. Чуть что — протесты, возражения, недовольство. А когда эта церковь обвалится кому-нибудь на голову, виноваты будем мы. Кастиэль вздохнул. — Но ведь она прекрасна, — тихо сказал он. — Мы предпочли бы потратить деньги на вещи первостепенной важности, — проворчал Сэм. — Ты сам знаешь, сколько в городе проблем. Но вместо того, чтобы волноваться об уровне жизни, местные предпочитают хранить память о бывших кайзерах. — Эта церковь хранит совсем иную память, — негромко возразил Кастиэль. — Вы знаете, как она была разрушена? Сэм пожал плечами. — В сорок третьем на неё сбросили бомбу. — Спустя пару часов после проповеди на тему "Всё проходит". — Ну, — Сэм снова пожал плечами, — символично. Но мы сейчас не можем позволить себе символичность. — Символичность, — с жаром заспорил Кастиэль, — именно то, в чём мы нуждаемся. Не нужно восстанавливать церковь! Пусть она останется такой, наполовину лишённой шпиля, напоминающей руины! Пусть она станет лучшим памятником прошедшей эпохе и символом новой! Сэм поморщился. — Ты мыслишь статьями, Кастиэль. Я — пунктами планов и бюджетов. Я не могу позволить себе твои фантазии. — И очень жаль. — Слушай, Кастиэль, — Сэм вздохнул, — ты получил свою церковь. Она твоя. Можешь устроить сбор средств, общественные работы — что угодно. Но успокойся на этом. Мы не можем восстановить всё. Приходи сюда, радуйся победе, но прекрати беспокоить людей. Нужно было думать о дворцах прежде, чем развязывать войну. — Не можете восстанавливать — не восстанавливайте! — воскликнул Кастиэль. — Просто не уничтожайте! — Шарлоттенбург будет взорван, — отрезал Сэм. — Точка. — Шарлоттенбург находится в британском секторе! Какое тебе вообще до него дело? — В британском секторе находится не Шарлоттенбург, а жалкие развалины! От дворца ничего не осталось, Кастиэль! Одни руины! Там и уничтожать почти нечего! Зато на этом месте можно построить жильё для тех, кто в нём нуждается!.. Кстати, — Сэм бросил взгляд на часы. — Мне пора на межсекторное собрание по поводу планирования застройки. Дин, ты не заблудишься? Дин покачал головой, и Сэм быстрым шагом направился прочь. Дин повернулся к Кастиэлю, не уверенный, как с ним держаться. Сначала ему почудился определённый интерес с его стороны, но он не успел в нём убедиться, а потом они с Сэмом начали ругаться, и… А ещё Дин понятия не имел, какое законодательство было в Германии, но сильно сомневался, что к однополым связям оно относилось мягче американского. Но, чёрт, он ужасно давно не ощущал на себе мужское тело. Годы. Кастиэль смотрел на него испытующе. — Что скажешь? — спросил он, и Дин вздохнул. Его не привлекало участие в ожесточённых спорах; хватило года ожесточённых боёв, причём на всю жизнь. — Она действительно… прекрасна, — согласился он. — Но, если честно, не понимаю берлинцев, если они хотят даже годы спустя ходить мимо здания, разрушенного войной. Я бы обошёлся без такой памяти. — Это их решение. — Наверное, — Дин пожал плечами. — Я только приехал и многого не знаю. Про Чарлоттенберг вообще первый раз слышу. — Шарлоттенбург, — улыбнулся Кастиэль. — Если хочешь, можем поехать и посмотреть. Отсюда можно доехать на автобусе. — Дин посмотрел на него с удивлённым сомнением, и Кастиэль небрежно добавил: — Там не сплошь руины. Можно войти внутрь и… уединиться. У Дина на полмгновения перехватило дыхание. — Да, — сказал он. — Да, я… взглянул бы. Кастиэль снова улыбнулся и повёл его к остановке. Они встали в очередь, и почти сразу подъехал автобус — двухэтажный, массивный, явно переживший войну. Пышноусый кондуктор чуть ли не торжественно объявил: — Три места, пожалуйста. От очереди отделилось три человека; стоявший четвёртым и не подумал тронуться с места, и Дин негромко хмыкнул. Кастиэль лениво покосился на него, но вопросов задавать не стал. Следующий автобус подошёл довольно быстро, и на этот раз Дин удивился вслух. — Это ты мне с укором говоришь? — спросил Кастиэль. — В смысле? — не понял Дин. Они уселись рядом, и Кастиэль вздохнул. — Слушай, я не хочу умалять заслуги местных администраций. Они делают свою работу, чего никто от них и не ожидал. Мы ценим их помощь, и мне жаль, что у нас есть… точки несоприкосновения. Я был бы рад отойти в сторону, но… — Он уставился в пол. — Я слишком долго был убийцей и разрушителем. Я хочу хоть что-то уберечь вопреки всему. Дин торопливо обвёл взглядом остальных пассажиров, но никто не стал оглядываться на Кастиэля — то ли он ничем их не удивил, то ли они не понимали по-английски. — Так ты воевал? — настороженно спросил Дин, уже не вполне уверенный, что стоило соглашаться на предложение. — Что тебя удивляет? — поднял брови Кастиэль. — Ты ведь тоже. — Ты… — Дин напряжённо поджал губы. Ему не хотелось произносить слово "нацист" — уж оно-то явно привлекло бы внимание. Но до этой минуты ему и в голову не приходило, что он может вот так запросто столкнуться на улице с кем-то из тех, кто воевал за Гитлера, и что этот кто-то будет сердито спорить с Сэмом, радоваться победе над ним и безмятежно улыбаться. Куда-то все эти люди, конечно, делись, но он над этим не задумывался, как будто после капитуляции они сразу растворились в воздухе. Непонимающе всмотревшись в его лицо, Кастиэль вдруг фыркнул и покачал головой. — Я француз. И спасибо, что не пристрелил на месте. — Что? — нахмурился Дин, заметив, что подсознательно отодвинулся от Кастиэля, и заставив себя снова расслабиться. — Тогда почему ты здесь и борешься за немецкие… вещи? — неудачно закончил он за неимением лучшего слова. Кастиэль снова опустил взгляд. — Здесь больше работы, — сказал он. — И этой стране я должен больше всего. Моргнув, Дин перевёл взгляд за окно, на унылые серые стены, и попытался понять, чувствует ли себя должником. Нет. Кажется, нет. Дворец Шарлоттенбург и вправду выглядел плачевно. Главного купола как не бывало, во флигелях не хватало стен, пара застеклённых окон скорее удивляла своим существованием, да и в целом здание словно покосилось. Дин даже замедлил шаг, когда Кастиэль уверенно повёл его внутрь — не был уверен, что потолок не рухнет ему на голову. Оказалось, впрочем, что потолка над ними нет; задрав голову, Дин уставился в небо и прикинул, сколько этажей высилось бы над ним пару лет назад — три, четыре? Кастиэль свернул во флигель и жизнерадостно заметил: — Видишь, здесь всё как новенькое! Дин оглядел голые стены. Да, в сравнении с предыдущим залом комната смотрелась выгодно — в ней потолок был. — Здесь… пусто, — дипломатично заметил он. — О, за интерьер не переживай! — воскликнул Кастиэль. — Его вывезли в начале войны, так что многое уцелело. После небольшого ремонта можно будет завезти всё обратно. Кроме того, сохранились эвакуированные ценности из других дворцов, которые уже не спасти. — Рад, что ты считаешь, что хоть что-то нельзя спасти, — фыркнул Дин. — А бездомных здесь нет? Если притащить сюда матрасы, вполне ведь можно жить. Кастиэль как-то странно на него уставился, и Дин неловко переступил с ноги на ногу. В конце концов, он ехал сюда не вести разговоры об архитектуре. Но ни стены, ни Кастиэль не выглядели достаточно гостеприимно, чтобы допустить возможность в ближайшее время оказаться зажатым между ними. Как оказалось, он был прав; словно вынырнув из оцепенения, Кастиэль подлетел к нему, прижался в жарком, но недопустимо коротком поцелуе и — исчез. Просто взял и убежал. Сбитый с толку Дин ещё с минуту, наверное, стоял на месте, тупо глядя перед собой. Это и было обещанным уединением? Тряхнув головой, он направился к выходу, пока на него и вправду что-нибудь не свалилось. На следующий день Дина разбудили сладкозвучные ругательства Сэма. — Что? — сонно отозвался он из-под одеяла. В него швырнули газетой, и Дин с тяжёлым вздохом продрал глаза и уставился на фотографию на первой полосе. Какая-то женщина лет сорока-пятидесяти лежала в кровати в скудно обставленной убогой комнатушке. — И? — зевнул он. — Кто это? — Это Маргарет Кюн, — прошипел Сэм. — Она из Управления дворцов и парков или что-то в этом духе. — И? — повторил Дин. — Она съехала с квартиры и перевезла все вещи в Шарлоттенбург! — воскликнул Сэм. — Чёрт, его уже почти взорвали! А теперь опять начнётся — протесты, жалобы, письма! Дин сел и как следует потёр глаза, а потом уставился на передовицу. По-немецки он не читал, так что из заголовка и статьи понял только слова "Маргарет Кюн" и "Шарлоттенбург", а вот подпись под текстом выглядела совершенно однозначно. Вряд ли в редакции было сразу несколько Кастиэлей, переживающих за берлинские руины. Дин проторчал у Церкви памяти почти час, прежде чем кто-то мягко опустился на скамейку рядом с ним. — Долго ждёшь? — спросил Кастиэль. — А я ничего не жду, — ответил Дин. — Просто сижу. Кастиэль улыбнулся. — Я почему-то вчера подумал, что ты меня подождёшь. Прости, это было глупо. Дин пожал плечами. — Не то чтобы мне хотелось там оставаться. Кастиэль вздохнул. — Да, наверное, сейчас это не самое уютное место в городе. — Угу. — Тогда как насчёт того, чтобы заглянуть ко мне? Дин скосил на Кастиэля взгляд. — Лекции об архитектуре и внезапные побеги входят в предложение? Кастиэль улыбнулся. — Только если ты настаиваешь. Дин покачал головой и поднялся со скамейки. — Ладно, — проворчал он. — Может быть, я и не против пары лекций по пути.