Выбор

Самое тяжелое для правителя — принимать решения и быть готовым нести за них ответственность. Танис и Нолвенн стоят передо мной, и каждая из них по-своему прекрасна. Нолвенн держит в руках шлем, золотисто-рыжие волосы ее перебирает ветер, в зеленых глазах легко читается волнение. Она, скорее всего, догадывается, зачем я позвал их сюда. А вот Танис не догадывается. Танис знает. Думает, что знает, и потому чуть заметно кивает, встречаясь со мной взглядом, словно бы заранее одобряя мой выбор и прощая меня за него. Ее прекрасное лицо спокойно и безмятежно. Сдержанность волшебницы, несомненно, достойна уважения, но как мне хочется порой понимать, что она думает, что чувствует на самом деле!.. Танис — словно безликая, надевшая маску. Загадка похуже, чем предлагают сфинксы, — я столько лет с ней знаком, но до сих пор не могу разгадать. Где-то там, за спиной, стоят прочие члены Совета Теней. Йорген, Муразель, Ласир, Кентэ, тетя Анастасия с вороном на плече. Они ожидают моего решения. Я должен выбрать супругу. Будущую королеву. Больше тянуть нельзя, сегодня нужно огласить решение. Пожалуй, самое сложное в жизни. Я снова смотрю на Нолвенн. Она действительно прекрасна. Молода. Свежа. Обладает тонким умом. С благословения Эльрата она станет мне хорошей супругой. Скорее всего, родит много здоровых детей. Возможно, даже будет мне верным другом. В конце концов, она все еще любит меня, иначе ни за что не согласилась бы на предложение отца. Она, кажется, даже готова забыть, что когда-то я оставил ее ради другой женщины... Но смогу ли я забыть это? «Император не принадлежит себе. Он принадлежит народу», — сказал мне Йорген. Да и все прочие советники, столь часто несогласные, на сей раз сошлись во мнениях. Нолвенн — старшая дочь Шеймуса Оленя. В ее жилах течет знатная кровь. Наш брак поставит точку в споре Оленей и Грифонов, объединит империю и сможет исцелить кровоточащие раны, что нанесла война... «Но я люблю Танис!» — Анастасия, моя тетя, была первой, кого я спросил, и единственной, с кем попытался поделиться своим отчаянием. В ответ она лишь фыркнула и намекнула: для того чтобы развлекаться с Танис, брак с ней совсем не обязателен. Мол, не нужен был до, не станет помехой и после, если уж мне так хочется. Я ответил гневной тирадой — что это грязно и бесчестно и, став мужем Нолвенн, я как император никогда не позволю себе порочную связь с другой женщиной. Тетя одарила меня холодной улыбкой: «О, я очень рада, что ты настроен так решительно. Это избавит нас от многих проблем». У самой Танис на сей счет совета я, конечно, не спрашивал. Ее истории, все как одна, говорят: любовь не может стоять выше разума, выше долга. Фахада пожертвовала Калидой ради победы. Любовь взяла верх над Масфаром — и утянула его за собой в пропасть. Хишам выбрал долг, выбрал благоденствие народа, а не чувства — и получил сердце принцессы Гхали... В конце концов, именно Танис подсказала мне, что душу Нолвенн могли забрать Клинки Эребоса. Именно она, хотя могла бы промолчать; Нолвенн осталась бы мертва, и мне не пришлось бы теперь выбирать!.. И вот я смотрю на Нолвенн — и вижу наше с ней будущее так ясно, словно оно уже стало явью. …В жаровнях тлеют угли, но в комнате холодно. Холодно и темно — от огня в камине только неясные отсветы. Здесь, на севере, у подножья гор, зимы суровые, а эта — особенно. Словно мало того, что десять лет шла гражданская война, что многие погибли в боях. Не все поля были засеяны, но урожай все равно не успели убрать. Теперь еще и холод. Голод и болезни последуют за ним... Прекрасное начало правления, что уж говорить. Мне приходит крамольная идея: предкам стоило выбрать в покровители Арката, дракона Огня, а не Эльрата. Тогда, по крайней мере, было бы тепло... Но я гоню глупые мысли прочь. Нолвенн еще не спит. Прячется под одеялом. Улыбается, все еще чуточку робко. На ней, точно знаю, рубаха из тонкой белой шерсти, длинная, до самых пят, с длинными рукавами. На свете нет одежды, что сильнее отбивала бы у мужчины желание. Но Нолвенн холодно. Я предлагал ей уехать в герцогство Грифона, но она и советники настояли на том, чтобы остаться зимовать в Хорнкресте. Я раздеваюсь — Нолвенн торопливо отводит глаза — и забираюсь к ней под одеяло. Мысленно вздыхаю, глубоко и долго. А потом обнимаю жену. Просто обнимаю, даю время и ей, и себе. Решив, что тихих объятий достаточно, я разворачиваю Нолвенн к себе лицом. Глаза ее, конечно же, закрыты, но губы улыбаются. Она никогда не открывает глаз. Говорит, ей стыдно. И все, что мне остается делать, это клясть церковь Эльрата... и себя. Я бережно целую Нолвенн, глажу ее, пытаюсь почувствовать тепло и изгибы тела сквозь ткань. Нолвенн робко касается меня в ответ. Руки ее холодны, как и всегда. Она гладит мои плечи, волосы, трогает пальчиками шрамы. Никогда не опускает своих рук ниже пояса. Для нее коснуться мужчины там немыслимо. Что бы я ни говорил, о чем бы ни просил, большего, чем робкие целомудренные ласки, мне от нее не дождаться. Я задираю длинный подол, веду рукой по ее ноге от щиколотки к бедру и выше, к теплому лону. Снимать с нее рубаху мне не дозволено. Нолвенн, не противясь, опускает руки. Лежит неподвижно, позволяет мне трогать ее, как захочется, и смиренно ждет. Я ласкаю жену, но пока что все мои усилия тщетны. Мое желание мертво. Дело, конечно, не в Нолвенн, ведь Нолвенн красива. У нее правильные черты лица, бледная кожа, очаровательные веснушки и огненно-рыжие волосы. Небольшая грудь, тонкая талия и узкие бедра. Ее тело — тело женщины-воина, ладное и упругое, а не рыхлое тело девицы, что день-деньской сидит взаперти и вышивает. Ее приятно ласкать, приятно касаться... Было бы, Ургаш побери! Было бы, если бы она не вела себя так, если бы я не изведал других женщин и не знал, что все бывает по-иному. Если бы я не держал ее окровавленный труп на руках, если бы не видел, как ее тело, нетленное, но бездыханное, лежит под защитой ангельских чар, дожидаясь, пока мы не вернем в него душу. Точно такой же Нолвенн кажется мне в постели. Скучной. Бездыханной. Мертвой. Накрытая своей ночной рубахой, словно саваном... Я знаю, что любая другая женщина, воспитанная в нашей вере, вела бы себя так же. Я знаю, что любой другой мужчина на моем месте был бы счастлив — такая прекрасная жена, красивая, скромная, набожная, чего еще желать!.. Но тот, кто хоть раз вкусил сладость иной любви — горячей, южной и живой, волшебной, никогда не сможет довольствоваться тем, что отводит нам церковь. И я закрываю глаза. Тоже. Представляю себе, что на месте Нолвенн сейчас другая женщина. Что волосы ее не заплетены в аккуратную рыжую косу, а рассыпались по подушкам, темными волнами укрыли их. Что если я коснусь ее груди, то зашуршат цепочки и амулеты. Что во взоре ее горит огонь, который принадлежит мне. Что ее бездействие — это всего лишь игра в тот редкий миг, когда она не направляет и не приказывает, а позволяет делать то, что хочется мне самому. Что я сейчас ласкаю не жену, а ее. Танис. И это столь сильно во мне, что от одних лишь мыслей кровь, отзываясь на ложь, на воспоминание, вспыхивает огнем. Я облизываю внезапно пересохшие губы. Мне кажется даже, что я чувствую не запах лаванды, которой перекладывают одежду и простыни у нас, а тонкие ароматы южных благовоний. Не открывая глаз, я целую ее губы, щеки, спускаюсь к шее. Глажу бедра, живот и спину. Проходит немного времени, и я готов исполнить свой супружеский долг. Соитие, в отличие от мечтаний, не приносит особого удовольствия. Нолвенн лежит на спине все так же, не двигаясь и закрыв глаза, а я сверху стараюсь за двоих. Выходит не очень: мне нельзя расслабляться, нельзя отпускать разум на волю и погружаться в грезу слишком далеко. Я не могу допустить, чтобы чужое имя стоном сорвалось с губ. Это оскорбит и расстроит Нолвенн, а она хорошая женщина и того не заслуживает. Закончить быстро не получается никогда. Нолвенн влажная, узкая, теплая, но мне это не помогает ничуть. Дыхание ее тихое, спокойное и ровное. Она молчит, не издает ни звука, ни стона, не останавливает меня и не просит продолжать. Я стал ее первым мужчиной и, скорее всего, буду единственным, кого она познает в жизни. Даже не знаю, кому из нас повезло меньше. Когда этот ужас заканчивается и я, скорее вымотанный, чем удовлетворенный, ложусь рядом, Нолвенн открывает глаза, одаряет меня смущенной улыбкой и поспешно одергивает рубашку. Я заботливо кладу подушечку ей под бедра — так велели весталки, говорят, поможет скорее зачать, — кладу руку ей на живот и возношу краткую молитву Эльрату. Прошу дракона, которому никогда не молился прежде: пусть мое семя в ее лоне поскорей прорастет новой жизнью. Тогда я хотя бы на время буду освобожден от обязанности делить с супругой ночи. Уж лучше засыпать одному... …Да, все так и будет. Едва ли Нолвенн сильно изменилась с тех пор, когда я ухаживал за ней. И, словно бы этого недостаточно, перед глазами мелькают другие картины. Наши дети, многочисленные, бледные, веснушчатые и рыжие, все как один походящие на Шеймуса лицом. Супружеское ложе и Нолвенн, со временем располневшая и потерявшая девичью привлекательность, все в той же длинной белой рубашке, напоминающей саван. Приемы, советы, обеды и балы, на которых приходится сидеть с ней рядом, говорить с ней, слушать ее и делать вид, что я ее люблю, — а как иначе?! Полные обмана или одиночества ночи. Молодые женщины вокруг, красивые и искушающие... И я уже точно знаю: однажды, не сумев удержаться, я изменю Нолвенн, а изменив один раз, буду изменять всегда. Она, несомненно, узнает... И, ничего никогда не говоря в лицо, будет плакать ночами, проклиная меня. А я буду проклинать ее. И себя — за выбор, что сделал годы назад ради блага государства. А потом я перевожу взгляд на Танис. На мою прекрасную Танис. На Серебряную Розу, от красоты которой нет спасения. На женщину, чей любовный яд отравил меня навсегда. Танис была со мной всю войну. Днем — представителем Серебряной Лиги и мудрым советником. Ночью — просто женщиной, моей возлюбленной, моим утешением. В ее объятьях я забывал обо всех горестях и поражениях. Пусть говорят, что маги — безбожники, но именно ее вера до сих пор вела меня к победе. В те моменты, когда я уже готов был сдаться, я смотрел в глаза Танис и видел там себя — иного. Сильного, мужественного, отважного, стойкого. Победителя. Императора. Она была моим упоением, моим вдохновением, и чем я отблагодарю ее за все это — женюсь на другой ради блага страны! Она ведь тоже по-своему знатного рода. Не герцогских кровей, конечно, но ее родители — влиятельные архимаги. Да, Танис не столь юна, как Нолвенн, но она сможет родить мне здоровых детей. Столько детей, сколько пожелаем мы, а не сколько пошлют Драконы. Это, конечно, сильно пошатнет мою репутацию. Безбожница на троне Священной Империи! Впрочем, о чем я? Империи Грифона, не Сокола. Новая империя, новый род на троне, новые порядки, которые установлю я. Я никогда не желал быть игрушкой. Ни в лапах драконов, ни в руках прочих смертных. Я десять лет воевал с Шеймусом Оленем за право занять трон королевы Мив. Так неужели я отступлю теперь, когда предстоит решить даже не судьбу империи — мою судьбу? Разум — это, конечно, прекрасно... Но иногда нужно решать сердцем.