Ведьма

      Когда я приехал в свой родной городок из Флокстона, солнце уже готовилось сесть. Я расплатился с извозчиком и неспешно пошёл по пустой улице. Наш городок очень маленький, не городок даже, а село какое-то. Во всяком случае именно сельским хозяйством и заняты местные жители. Выращивают овощи-фрукты, да пасут живность. Мне никогда не нравилась перспектива быть фермером, так что, получив худо-бедное образование при местной церквушке, я, в шестнадцать лет, уехал во Флокстон — ближайший к нам порт — и нанялся матросом на торговое судно. Мореходство так затянуло меня, что я не появлялся дома лет семь, посылая матери лишь небольшие посылки из портов и часть денег, которых ей хватало на содержание дома, двора и безбедное существование. Но в этот раз, когда я сошёл на берег во Флокстоне, ко мне подошёл нищего вида мужчина и протянул записку, в которой было сказано, что матушка моя слегла с болезнью тяжёлой и, судя по дате письма, уже месяца три как. Так что, прочтя письмо, я попросил капитана отправить меня в бессрочный отпуск. Капитан, хоть и не охотно (за семь лет я хорошо поднаторел и дорос до боцмана), но отпустил меня и сказал, что всегда будет рад видеть меня снова в команде. Попрощавшись с товарищами, я нанял извозчика и поехал в свой родной городок, где не был уже целых семь лет…       Здесь ничего не изменилось. Всё те же улицы и те же дома, все как один светлые и с тёмно-красной черепицей на крышах. Даже деревья те же, не выросло ни новых, ни старых не вырубили. На одном краю всё так же шумел густой лес, а на другом — текла, изгибаясь, река. Даже мой дом ни капельки не изменился. Всё те же два этажа белого кирпича и красная черепица на крыше, три разные яблони за низкой кованой оградкой, отделявшей чисто символически двор от улицы, кусты калины, вишни и сирени. И через всё это буйство зелени вилась дорожка из того же белого кирпича, что и сам дом.       Сбоку я услышал тихое кудахтанье. В саду разгуливала чья-то чёрная курица. Я шугнул её. Матушка живности никогда не держала, даже собаки. Она питала слабость к растениям и земле, а животные непременно испортили бы её сад.       В маминой комнате на втором этаже горел свет и кто-то ходил. Я поднялся на крыльцо. У двери сидела чёрная кошка. Я шугнул и её, но кошка только посмотрела на меня, как на дурака своими круглыми зелеными глазами, мотнула хвостом и принялась умываться. Я открыл дверь и зашёл в дом. Кошка заходить не стала. Значит не мамина. Оставалось только пожать плечами и подняться на верх.       Когда я поднимался по лестнице, я услышал мамино покашливание. Сердце моё болезненно сжалось. Мне стало внезапно по-детски стыдно, за то, что семь лет я шлялся непонятно где, а не был рядом с матерью.       Дверь в её комнату была открыта и несколько секунд я стоял в проёме, наблюдая за тем, как какая-то девушка смешивает разные травы в чайничке и заливает их кипятком. Мама лежала на подушках, прикрыв глаза.       — Мама, — тихо окликнул я её. — Я приехал.       Она раскрыла глаза, повернулась ко мне и, широко улыбнувшись и подавшись вперёд, раскинулась руки для объятий.       — Джек! Сыночек! Иди скорее ко мне!       Я кинулся обнять её, а девушка смотрела на нас, улыбаясь со стороны. Когда мама наконец отпустила меня, девушка поприветствовала меня кивком.       — Здравствуй, Джек, — она ласково улыбнулась и повернулась к матери. — Завтра я принесу вам мазь и сбор для компрессов, а на сегодня всё. У Вас теперь есть помощник. Не забывайте всё, что я Вам говорила и чаще пейте. Отвар будет готов через пол часа.       — Хорошо, милая, спасибо тебе за всё!       Девушка кивнула, скинула всякие мешочки в холщовую сумку и, пожелав нам хорошего вечера, ушла.       — Кто это? — спросил я у матери, подходя к окну.       — Это Одри! Ты же помнишь Одри?       — Это Одри? — поразился я.       Я помнил Одри. Её дом был как раз напротив нашего и мы росли вместе, но она была на четыре года младше меня и мне никогда не было с ней интересно. Но у той девчонки, которая бегала босиком по улицам и этой девушки, которая стояла здесь минуту назад, не было совершенно ничего общего. Когда я уезжал, ей было двенадцать и возможно в силу возраста она имела несколько угловатую, мальчишескую фигуру, но зато длинную и толстую русую косу и задорные серые глаза. Теперь же… От мальчишеской фигуры не осталось и следа, а вот коса, кажется, порыжела. Из окна я видел, как она уходит по дорожке из белого кирпича, а рядом с ней идёт та самая чёрная кошка, трётся об её ноги, мешает идти. Словно почувствовав на себе мой взгляд, животное остановилось, развернулось и, кажется, посмотрело прямо на меня. Я вздрогнул и отвернулся.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил я у матери, садясь к ней на краешек кровати.       — Уже лучше, Джек, спасибо, что приехал, — она взяла меня за руку.       — Ну, а что с тобой вообще случилось?       — Не знаю, сынок. И доктор наш, лягушатник этот, черти его раздери, тоже не знает.       — А Одри знает? — скептически прищурился я.       — А Одри знает! — довольно кивнула матушка. — Только не говорит. Она говорит, что чем меньше думаешь о болезни, тем быстрее она проходит. Так что давай не будем говорить об этом. Лучше расскажи мне, что у тебя было интересного?       И пол ночи я занимался тем, что рассказывал о своих морских путешествиях, о забавных случаях на корабле, о членах команды, о товарах, которые мы возили и ещё много о чём, параллельно отпаивая её отваром Одри. Уже засыпая, мама сказала, что хотела бы перечитывать эти истории, когда я снова вернусь в море. Так что она взяла с меня обещание записать всё, что я ей рассказал и что ещё не успел. Я кивнул, подождал, пока она заснёт и сам пошёл спать.       Проснулся я рано, с первыми петухами, как говорится. Впрочем, петухи действительно кричали. Слава Богу, не у моей матушки, иначе их крики были бы нестерпимыми. Я встал, непривычно улыбнулся тому, что пол не шатается, окинул взглядом пейзаж за окном, расстроился, что это всё-таки не море. Во дворе гуляла вчерашняя кошка. Не знаю, что именно было причиной, но казалось сам вид этой чёртовой кошки заставил меня одеться и выйти на улицу. На крыльце я столкнулся с Одри. Выглядела она несколько потрёпанной и уставшей.       — Доброе утро, Джек, — улыбнулась она мне.       Кажется, наше встреча даже не удивила её. А вот я, надо сказать, даже немного испугался.       — Доброе утро, Одри.       — Узнал всё-таки? — рассмеялась она и в смех её вплетались звон колокольчиков, журчание ручья, шелест листьев…       — Честно говоря, нет, — немного смущённо усмехнулся я. — Мама сказала. Ты сильно изменилась. С двенадцати-то лет.       Одри ничего мне не ответила, только приподняла один уголок губ.       — Миссис Робертсон в это время ещё спит и обычно я оставляю всё необходимое у неё в комнате на столике, но раз ты приехал, то я решила не заходить. Думала, оставлю на крыльце, но, раз уж ты вышел, то может передашь?       — Да, да, конечно!       Одри протянула мне небольшую баночку из тёмного стекла и холщовый мешочек.       — Матушка твоя через пару недель совсем поправится, но сейчас у неё могут быть жар или сыпь. Если будет жар — сделать отвар, а из отвара уже компресс. А если сыпь вылезет, то мазью мазать, там где повылазило. И пусть чаю больше пьёт. Того, который я вчера заваривала. А я завтра зайду, проведать.       — А сегодня не зайдёшь? — сам не зная почему, спросил я.       Одри широко улыбнулась и перекинула косу через плечо. Точно, рыжая! А глаза зелёные. И веснушки по носу рассыпались. Нет. Это просто не может быть Одри!       — Я никогда не прихожу по воскресениям.       Она махнула мне рукой и пошла к калитке. По дороге к ней присоединилась кошка.       — Марлена, ты воробышка поймала?       — Мрр!       — Нет, не суй его мне. Ешь сама. Я такое не употребляю.       — Мвмм…       — Я же не заставляю тебя съесть его прямо здесь и сейчас, можешь донести его до нашего двора, но домой я тебя с этим не пущу!       — Мв!       Боже! Кажется, она разговаривает с кошкой. Но самое страшное, что они, кажется, понимают друг друга. Нет. Это точно не Одри, которая босиком бегала по пыльным улицам. Изменилась не только и не столько внешность, изменилось что-то в самой её сущности. В тот день в мой мозг впервые закралась, пока ещё не осознаваемая, мысль. Тогда я впервые подумал, что, наверное, Одри… ведьма…       Я не знал, чем занять себя здесь, на суше, в тихом фермерском городке, так что я сел записывать свои морские истории. В конце концов, я пообещал матери. Удавалось мне на удивление легко, как будто талант к писательству всегда присутствовал у меня. Мысли становились словами и ложились на бумагу с умопомрачительной скоростью.       Я так увлёкся этим делом, что оторвался, только когда мама окликнула меня из своей комнаты.       — Джек!       — Да, мам? — я поспешил в её комнату.       — Джек, ты не мог бы сходить к Одри? Она обещала мне принести мазь от сыпи и не принесла…       — Нет-нет, она приходила, подожди секунду, — я вышел и вернулся уже с лекарствами от Одри. — Вот, держи. У тебя что-то вылезло?       — Да, немного, на ноге. Ничего страшного, не переживай, Одри предупредила меня, что такое может быть.        — Да, мне она тоже сказала, — я немного помолчал. — Мам, а почему Одри никогда не приходит по воскресениям?       — Ну, откуда же мне знать? Может она просто отдыхает. Надо же ей когда-то отдыхать! — матушка лукаво прищурилась, — А что? Ты соскучился уже? Очаровала тебя девка!       — Нет, мам, что ты несёшь? Просто я спросил у неё, зайдёт ли она сегодня, а она сказала, что никогда не приходит по воскресениям, вот мне и показалось это… А вообще, тебя не удивляет, то, как сильно она изменилась?       — Разве? — мама, нюхавшая мазь, оторвалась от своего занятия и удивлённо приподняла брови. — Ну, мне так не кажется. Конечно, я видела её каждый день на протяжении тех семи лет, которые ты шлялся в море. Да и не мудрено, что к двадцати годам девочка изменилась.       — Никогда не слышал, чтобы с годами менялся цвет глаз, — недовольно проворчал я. Про волосы решил не упоминать. Мало ли, может, она просто покрасилась?       — Глаза? А что не так у неё с глазами?       — Они зелёные!       — А были?       — Серые!       — Глупости, — после недолгого молчания, нахмурилась мама. — Лучше давай позавтракаем и сходим прогуляться.       — Позавтракать в двенадцать часов дня? Да у тебя манеры аристократки, — смеясь покрутил я головой.       Мама рассмеялась.       — Я рассказывала тебе, что пока я не вышла замуж за твоего отца, я была герцогиней, а потом моя семья от меня отказалась?       — Рассказывала, но я тебе не поверил!       Ещё через час-полтора мы, наконец, отправились гулять. Погода на улице была прекрасная, светило солнышко и пели птички. Я с грустью вспомнил воробья, которого утром съела Марлена. Стоило мне только об этом подумать, как я тут же увидел проклятую кошку. Она сидела на заборчике, окружавшем дом её хозяйки, и вылизывалась, старательно прижимая лапку к мордочке, совершенно не обращая ни какого внимания ни на кого. Я кинул взгляд на дом Одри. Окна были завешаны плотными шторами. Да и вообще строение напоминало неприступную крепость, а не человеческое жилище. И я не могу сказать, чтобы я горел желанием туда попасть. Хотя, конечно, какая-то часть меня несомненно была заинтригована.       — О, миссис Робертсон!       Пройдя немного, мы встретили здешнего доктора. Он был француз и сейчас ему должно было быть чуть больше сорока лет. Впрочем, его возраст всегда был для меня загадкой. В свои сорок с хвостиком он всё ещё был очень красив и бодр, являлся обладателем пышной чёрной шевелюры и аккуратной бородки. Поговаривали, что он был не только хорошим доктором, но и хорошим любовником, пользовавшимся успехом даже у юных девушек.       — Я вижу, Вы совсем выздоровели!       — Выздоровела! И без Вашей помощи, доктор, — последнее слово матушка произнесла убийственно ядовитым тоном. — Джек, — мама повернулась ко мне. — Я пойду, поболтаю с Полли.       Я кивнул. Мама ушла и мы с доктором — месье Франсуа — остались наедине.       — Скажите, доктор, как так случилось, что Вы не знаете, чем болела моя матушка, а обычная девушка не только знает, но и вылечить сумела?       — Мне, как человеку науки, неприятно это говорить, — засмеялся Франсуа, — но народная медицина весьма… обширна. А Одри было у кого поучиться этому ремеслу, — уклончиво ответил он. — А вот Вы бы мне показались. Семь лет на море. После портовых девушек чего только лечить не приходится!       Француз хитро мне улыбнулся, похлопал по плечу и быстро ушёл. Неудивительно, что мама его недолюбливает. Я посмотрел ему вслед, а когда повернулся обратно, то увидел Анабель, старую знакомую. Она была ровесницей Одри и, конечно, тоже очень сильно изменилась, но её я хотя бы сразу узнал!       — Джек! — радостно воскликнула она и кинулась мне на шею. — Господь сохранил тебя! Ты вернулся! — и уже шепотом добавила: — Я молилась за тебя…       — Анабель! О, спасибо, — я, мягко говоря был ошарашен таким тёплым приёмом. — Какая ты красавица стала! За тобой, наверное, все парни бегают?       Я ни капельки не лукавил. Анабель действительно сочетала в себе всё то, что обычно так нравится мужчинам: светлые волосы, уложенные в замысловатую причёску, точёную фигурку с округлыми формами, большие голубые глаза. Однако мой вопрос её кажется смутил.       — Вообще-то… На самом деле нет, — тут её лицо на секунду стало злым. — Все бегают к этой дуре Одри. Некоторые поговаривают, что она продала душу дьяволу, от того и порыжела.       — Правда? — значит, не я один это заметил…       — Ну конечно! Как бабка её померла, через год, как ты уехал, так она и порыжела.       — А зачем ей продавать душу дьяволу?       — Ясное дело, зачем, чтобы ведьмой стать! Бабка её такая же была.       — Так бабушка её никогда рыжей и не была, всю жизнь брюнеткой проходила.       — А почему? Почему она не поседела, как все приличные старые женщины? Это тоже потому, что она продала душу дьяволу, только не свою, а своей дочери. Вот она при родах-то и умерла.       — И всё-таки, это странно, — противился я. — Я имею ввиду, зачем ей продавать собственную дочь, которую она любит, а не продать новорожденную девочку, к которой она ещё не привыкла, да к тому же, она ещё и невинный младенец?       — Да мне-то почём знать? Я, чай, не ведьма! — всплеснула руками Анабель и тут же, кокетливо взглянув на меня, предложила: — Что мы всё о каких-то глупостях разговариваем? Может лучше угостишь меня чаем, расскажешь пару историй?       Перспектива мне понравилась и я пошёл к матушке, предупредить её, чтобы она не торопилась.       — Ты такой молодец! — сказала Анабель, когда я вернулся. — Приехал, чтобы помочь больной маме.       «Ага, — подумал я про себя. — Когда она почти выздоровела. А Одри, которая за ней три месяца ухаживала — дура и ведьма. Логично!»       Не знаю, при любом раскладе дальше чая дело бы не зашло, или матушка всё-таки вернулась слишком рано, но я опять только языком чесал. И даже не там, где хотелось бы.       Единственным моим развлечением на вечер стало созерцание окрестностей. У меня была подзорная труба, хорошая, складная. Я пользовался ей на корабле и сейчас зачем-то сунул в сумку. Здесь, на суше, я мог разглядеть в неё самые маленькие листочки на деревьях, а удалённые предметы виделись мне словно на расстоянии вытянутой руки. Так что я достал трубу, устроился на столе, предварительно подвинув его к подоконнику, и стал изучать внешний мир. Вот нежные листочки верхушек яблонь, вот чья-то собака бежит по улице, вот забор, покрашенный недавно белой краской, а вот дом Одри. Окна на первом этаже занавешаны так же, как и днём, а вот на втором — нет. В одном окне пусто, а в комнате нет света, чтобы я мог рассмотреть внутреннюю обстановку, но во втором… Во втором окне я вижу Одри. Она стоит ко мне спиной, рыжие волосы раскинулись по спине. Перед ней стоит парень. Хорош собой, высокий и сильный на вид, со светлыми, пышными волосами. Кто это — я не знаю. А может просто не помню. Он что-то взволнованно говорит Одри, машет руками… А Одри шагнула к нему, рукой коснулась его губ, заставляя его замолчать. Некоторое время они, кажется, стояли неподвижно, а потом, будто в одно мгновение, она осталась без платья. Я жадно смотрел на неё, на её тонкие руки, плавные плечи, прямую спину. Я увидел, как парень подошёл к Одри, стал целовать её шею и плечи, а она запустила пальцы в его волосы, запрокинула голову назад и…       Дальше я смотреть не стал. Сложил трубу, лёг в кровать и стал смотреть на потолочные балки. Я представлял, как балки мерно покачиваются, представлял, что я не здесь, а в своей каюте на «Клыкастом Морже», а вокруг меня только тихо плещущееся море. Я представлял себе всё это, пока не уснул.       Подобным образом прошли ещё две недели. Я записывал свои байки, которых оказалось как-то слишком уж много, гулял с матушкой и наблюдал за Одри по вечерам. Нет, я определённо не маньяк, просто с самого моего приезда эта девушка заронила в мою голову сомнение насчёт неё. Мы, моряки, народ суеверный, поэтому все свои домыслы, все разговоры Анабель только подтверждали мою правоту на счёт того, что Одри ведьма. Но в то же время, лично во мне существует и чисто рациональное зерно, настойчиво твердящее, что ведьмы — не более чем вымысел и все мои выдумки тоже. Так что весь я целиком страстно жаждал разобраться, кто же всё-таки Одри? И именно поэтому я продолжал смотреть на неё через подзорную трубу в течении двух недель. Кстати, если с воскресенья по пятницу ночами у неё в доме горел свет, то в субботу — никогда. Ну, из тех двух недель, которые я вёл своё наблюдение, по крайней мере. А ещё я несколько раз видел её с разными парнями. Ко мне, впрочем, тоже частенько приходила Анабель, и на некоторое время я забывал об Одри и её визитёрах. Но ровно до тех пор, пока вместо голубых глаз моей любовницы на меня не начинали смотреть зелёные глаза моей соседки.Вообще, Одри, буквально через несколько дней, превратилась в моё личное, сводящее с ума наваждение.       А как-то раз, утром, я заметил, как она нерешительно топчется около нашей калитки. Я вышел на улицу и издалека крикнул:       — Доброе утро, Одри! Что-то случилось?       — Курица, — крикнула она мне в ответ. — Моя курица забежала к вам во двор!       — Так заходи! Будем ловить.       На улице было прохладно, так что я зашёл домой, накинул куртку и выбежал Одри на подмогу.       Курица, та самая, чёрная, которую я видел в первый день своего приезда, носилась с кудахтаньем по всему двору. Одри ругалась на неё и бегала за ней, как за маленьким ребёнком. Я посмеялся над девушкой и решил, что я-то эту гадину сейчас точно поймаю! Но не тут-то было… Мы бегали за пернатой уродиной минут пять, стараясь не сломать матушкины цветы. Но курица была ловче любого акробата и быстрее любого бегуна. Нам не удавалось поймать её, пока Одри с криком «да стой ты, проклятая!» не кинулась на курицу и, упав сама, не накрыла её передником. Я же бежал следом и так рассмеялся, что сам грохнулся рядом с ней. Одри, смеявшаяся над своей погоней, расхохотолась ещё громче, прижимая к себе внезапно присмиревшую курицу. Когда мы наконец отсмеялись, я повернул голову к Одри. Ещё некоторое время мы лежали на земле и крутили головами, смотрели то на небо, то друг на друга.       — Стой, у тебя какая-то ветка в волосах, сейчас уберу.       Я практически навис над ней, чтобы убрать торчащую ветку, а Одри, улыбаясь, закрыла глаза и почти не дышала. От неё пахло травами и дождём. Мне так нестерпимо захотелось поцеловать её…       — Что это у тебя на шее? — спросил я, откидывая в сторону ветку и ложась обратно на землю.       — Это? — Одри тронула рукой несколько шнурков на шее, окончания которых прятались под её платьем. — Это амулеты, — она лукаво глянула на меня. — Вы, моряки, ребята суеверные, так что если хочешь, могу подарить один.       — А какой?       — Ну, например, вот этот, — она вытянула один, круглый, тёмный, со спиралью по центру. — Он дарит попутный ветер.       — А зачем тебе попутный ветер?       — Не за чем, — снова рассмеялась она, — вот я тебе его и дарю. Подержи Чернуху! — Одри сунула мне кудахтающую курицу, села, развязала шнурок и снова легла. — Давай, меняю курицу на амулет!       Мы обменялись. Амулет был горячим и немного шероховатым.       — А всё-таки, зачем ты носила амулет, дарящий попутный ветер?       — Попутный ветер нужен не только кораблям, — уклончиво ответила она. — Только не цепляй его сразу, подержи в левой руке минут пять, пусть привыкнет.       — Ладно…       — А мне пора, поможешь мне подняться?       — Конечно! — я вскочил на ноги и протянул ей руку.       Она схватилась за неё и ловко встала, лёгкая, как пушинка. Придерживая курицу и время от времени поглядывая на меня, Одри вышла за калитку. Когда она уже отошла на несколько шагов, я окликнул её.       — Одри!       — Что?       — А почему твоя курица забежала именно сюда? — знаю, вопрос дурацкий, но я находился в каком-то странном, трансовом состоянии.       Одри смотрела на меня секунды три очень серьёзно, а потом вдруг прыснула.       — Откуда же мне знать, Джек?! Это же курица! Можешь спросить у неё, если получится её разговорить!       Она снова засмеялась и убежала так быстро, будто курица действительно могла выдать мне пару скелетов из её шкафа.       Снова мы встретились вечером того же дня. Я сидел в своей комнате, работал над записями когда услышал голоса внизу. В столовой пили чай и беседовали матушка с Одри. Но как только я спустился к ним, Одри, неизменно улыбнувшись, встала и обратилась к маме:       — Так что, хотите земляники?       — Но только немного, — настойчиво попросила мама. — Она такая мелкая! Терпеть не могу с ней возиться.       — Ты пойдёшь в лес? — наглым образом встрял я в разговор.       — Да, завтра, — ответила Одри. Надо заметить весьма доброжелательно.       — Можно с тобой? Я так устал сидеть здесь, а одному идти не охота.       — Так сходи с Анабель, — предложила Одри, хитровато улыбаясь.       — Она не любит ходить в лес. Боится жуков и вообще, — нагло соврал я. Я понятия не имел, что Анабель любит.       Одри нахмурилась. Ей почему-то не хотелось брать меня с собой, я бы даже сказал, что она меня избегает. Однако я решил проявить настойчивость.       — Но я пойду рано утром.       — Хорошо, — покорно кивнул я.       — Очень рано.       — Хорошо.       — До того, как сойдёт роса!       — Ладно, — в очередной раз согласился я. — Просто зайди за мной утром.       — Но если ты будешь спать…       — Ты пойдёшь одна, я понял.       — Подумай хорошо, это очень тяжело и ползать мы там будем долго, — она почему-то изо всех сил старалась отговорить меня от этого похода.       — Одри, не переживай, я моряк, у меня хорошая выносливость, — успокоил я её.       — Моряк, — вздохнула она, — но не лесник ведь. Ладно, доброго вечера! — Одри махнула рукой мне, кивнула маме и ушла.       — Что это было? — спросил я у матери, протягивая руку в сторону двери.       — Это я тебя хотела спросить, — усмехнулась мама. — Одри тебе всё-таки понравилась.       — Да как она может понравиться, если утром она делает мне подарки, а вечером убегает, едва завидев меня?!       — Может меня стесняется? — предположила мама, убирая со стола кружки.       — Да ерунда какая-то, — буркнул я и, помолчав, добавил. — Ты же знаешь, что про неё болтают?       Мама остановилась, посмотрела на меня очень серьёзно и немного устало.       — Пойми одно, Джек, Важно не кто человек, а каков он. А Одри просто замечательная! Она красивая, умная, добрая, заботливая. И если она хороша и нравится тебе, то какая разница, что о ней болтают, старые, глупые, дурные собой бабы?       Я покачал головой. Это вообще не имело никакого отношения, к тому, что я говорил. А может и имело, но не такое, какое в него вкладывала матушка. Я не мог понять поведения Одри. Я не мог понять, нравлюсь ли ей я.       Я услышал, как хлопнула внизу входная дверь. Наверняка это была Одри. Я уже был одет и собран и просто лежал на кровати, но почему-то, когда услышал, как Одри поднимается, свернулся калачиком и закрыл глаза. Она зашла ко мне в комнату и облегчённо вздохнула.       — Спит.       — А вот и нет! — воскликнул я, вскакивая на ноги. — Я бодр как огурчик и готов к труду!       Одри огорчённо вздохнула, опустив плечи, но глаза её смеялись.       — Ещё есть время передумать, — предложила она.       — Я упрямый, — пожал я плечами. — К тому же, я потерял вдохновение, мне нужно отвлечься.       — И для чего же тебе нужно вдохновение?       — Для того же, для чего тебе попутный ветер, — маленькая месть за вчерашнее.       Одри только укоризненно на меня посмотрела, но ничего не сказала.       — Если честно, то матушка просто попросила написать ей одиссею за моим авторством.       — Правда? Можно я?.. — Одри шагнула к столу.       — Ты меня не хотела брать с собой, вот и я тебе ничего не покажу.       Одри пожала плечами и отступила назад. Эта игра в «качели» ей не нравилась.       — Да ладно, — смущённо начал оправдываться я. — Там ничего такого, так что конечно, ты можешь…       Но Одри уже потеряла интерес.       — Давай лучше пойдём, если ты не передумал, — предложила она, и мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.       Мы шли молча. Одри видимо не особо хотела говорить, а я просто не мог придумать тему для разговора, так что я лишь молча смотрел на свою спутницу. Не могу сказать, что мне это не нравилось. Я видел перед собой человека абсолютно счастливого и потому невероятно прекрасного. Она с удовольствием подставляла своё лицо потокам лёгкого ветра и первым, нежным лучам восходящего солнца, внимательно прислушивалась к окружающим звукам и ласково трогала рукой шелковистую зелень кустарников.       Спустя минут двадцать мы остановились. Одри внимательно оглядела место привала и утвердительно кивнула.       — Здесь.       «Здесь» было на обширной поляне, затянутой зелёным ковром земляники. Деревья стояли стеной вокруг нас, а их кроны очерчивали над нашими головами тёмно-зелёным контуром лоскут предрассветного неба. Одри сунула мне в руки бидон, рядом на землю поставила большую плетёную корзину, в которой лежала объёмная холщовая сумка, с которой я видел Одри в первый день своего приезда. Её она взяла себе.       — Начнёшь собирать ягоды? Мне нужно на тот край поляны.       Она махнула рукой в противоположную от нас сторону. Там росла высокая трава с фиолетовой верхушкой. На таком расстоянии и в таком количестве эта трава выглядела как невероятное фиолетовое море, парящее над землёй. Моего ответа Одри дожидаться не стала. Едва договорив, убежала по своим, неясным мне делам. Я вздохнул, сам себе сказал «ладно» и опустился на колени, принимаясь скидывать в бидон мелкие, сладкие ягоды.       Одри вернулась довольно скоро. Её сумка была набита тёмной зеленью, а в подоле она несла цветы клевера. Их я заметил не сразу, потому что, улыбаясь, как дурак, смотрел на оголившиеся до колен стройные, белые ноги девушки.       — Что это? — спросил я, кивая на полную сумку.       — Кипрей, — ответила Одри, ссыпая клевер в корзинку. Ноги её скрылись под длинной юбкой.       — А для чего?       — Чтобы заваривать. Если его правильно заготовить, то получится очень вкусный чай, — объяснила она. Кажется, это была самая длинная её фраза, за всё утро. — Если ты ещё будешь здесь, когда он высушится, то я обязательно тебя угощу.       — Клевер тоже для чая?       — Можно и для чая. Из клевера вообще очень много всего полезного и вкусного получается. Он помогает при болезнях сердца, головных болях, простуде, а ещё я из него эль делаю.       — Эль? Из клевера?       — Да! Очень красиво получается, розовато так…       — Вот элем точно должна будешь угостить! И ещё бутылочку с собой дать, ребятам с «Моржа».       С Одри дело пошло быстро. Мы насобирали целое море земляники за три часа. Я бы даже если сутки возился, столько не собрал.       — Всё было не так уж и страшно, согласись, — спросил я, когда мы выходили из леса.       — О чём ты?       — Ты так упрямо не хотела брать меня с собой, а в итоге всё было не так уж и страшно.       — А, ты об этом, — она смущённо усмехнулась. — Просто мне больше нравится гулять одной. Особенно в лесу. Это такой момент единения с природой, очень важный, очень интимный… А люди обычно только мешают. Задают всякие глупые вопросы. Но с тобой действительно все было не так уж и страшно! — она рассмеялась, сунула мне бидон с земляникой и уже на бегу крикнула «пока».       А через два дня наступила суббота. Однако я понял это тогда, когда проснулся среди ночи от того, что лунный свет заливал мою комнату и падал мне на лицо. Не в силах избавиться от этого серебристого свечения я встал, прошёлся по комнате, сел за стол, попробовал написать пару строк — не пошло, подошёл к окну. Ночь была ясной, лунной и звёздной. Пару минут я смотрел на всё без разбору, пока моё внимание не привлекло какое-то движение. Я присмотрелся повнимательней. Воровато озираясь, по улице шла Одри. Мне вспомнилось, что именно субботними ночами в окнах её дома не горел свет, и, кажется, мне выпал шанс узнать, почему. Я быстро оделся и вышел на улицу. Одри ушла не так далеко, но, всё-таки, на достаточное расстояние, чтобы я мог следовать за ней, не привлекая внимания и в то же время, не теряя из виду. Вскоре она привела меня к излучине реки. Здесь я притаился за густым кустарником.       — Мяу! — внезапно услышал я.       Быть этого не может! Марлена? Её же не было, когда мы шли!       — Что такое, Марла?       — Мяу!       — Глупости. Никого здесь нет.       Кошка злобно зашипела.       — Перестань! — сердито прикрикнула на питомицу Одри. — Здесь. Никого. Нет. Я уверенна в этом, иди, не беспокойся, — отчеканила она и лукаво посмотрела на кусты, за которыми я прятался.       Мне стало не по себе, но не вылезать же из укрытия из-за глупой кошки. К тому же, Одри, кажется, разрешила мне остаться. Следующие несколько минут она таскала всякие ветки и прутья и складывала их шалашиком, а потом на излучине реки взвился костёр. Я уверен, что из того количества веток быть не может такого костра. Но он был, а я уже устал чему-то удивляться. Искры взлетали в ночное небо, терялись среди звёзд. Одри кинула что-то в огонь, и ветер донёс до меня горький полынный запах.       — Как хорошо!       Одри скинула плащ, раскинула руки и подалась вперёд к огню.       Насладившись теплом костра, Одри отступила на шаг и избавилась от обуви и платья. Она стояла теперь одетая лишь в лунный свет и отсветы пляшущего пламени, запрокинув голову назад и рассыпая плащом по плечам рыжие волосы. Она была вся такая белая, чистая, стройная, плавная. Такая невозможно красивая…       Сначала будто робко и несмело она сделала пару пружинистых шагов, протянула тонкие руки к огню. Потом всё смелее и смелее, быстрее и быстрее, она стала кружиться в сумасшедшем танце вокруг костра, подчиняясь какому-то своему, неведомому мне ритму, то ли биения сердца, то ли потрескивания веток в костре. В этом диком танце всё сплеталось воедино, всё танцевало вместе с ней: языки пламени, потоки ветра, травы, речные волны — всё было частью этого ритуала. Даже я был включён в эту систему, хотя и не выходил из своего укрытия, но оторвать взгляда не мог.       Не знаю, сколько продолжалась эта вакханалия, но, в конце концов, костёр стал меньше, Одри остановилась, сначала села рядом с костром, а потом и вовсе легла на землю, свернувшись калачиком и уснула. Я выждал несколько минут, подошёл к Одри и укрыл её плащом. Без всякого удивления отметив, что проклятой кошки нигде нет (будто приходила только на меня наябедничать), я отправился домой.       А на следующей неделе я получил записку, в которой говорилось, что «Клыкастый Морж» прибывает во Флокстон в воскресенье вечером и снимается с якоря во вторник утром. Так же в записке говорилось, что если обстоятельства позволяют, то мне надлежит вернуться на борт судна в понедельник. Матушка совсем уже выздоровела, и, поговорив с ней, я окончательно решил вернуться к своим обязанностям боцмана на «Морже». Однако какое-то странное гнетущее чувство жабой ворочалось у меня в груди, будто что-то держало меня здесь.       Была уже суббота. Время моего пребывания на малой родине стремительно подходило к концу, а я так и не понял, что меня здесь держит. А уезжать с этим ужасным ощущением в груди мне ой как не хотелось. Пребывая в таком угрюмо-меланхоличном настроении, я бродил по улицам, пока не услышал ругань, раздававшуюся из-за угла.       — Да хватит тебе ломаться! Брату моему дала, а мне не хочешь? Избирательная?       Я присмотрелся. Какой-то бугай, а впрочем не какой-то, а вполне определённый, Майк, сын мясника, держал Одри за руку и нависал над ней. Одри морщилась и брезгливо отворачивалась.       — Ты бы хоть помылся для начала и вести себя научился, как твой брат. А так животное животным.       — Ты что сказала, дрянь?! — он занёс руку для удара. — Я тебе сейчас!..       — Руки убрал, — рявкнул я.       — А ты кто вообще такой? — здоровяк выпустил руку девушки и повернулся ко мне.       — А тебе принципиально знать, кто тебе врежет? — пожал я плечами и кивнул Одри, чтобы она уходила.       Потирая сдавленное запястье, она попятилась назад.       — Смелый, да? Не боишься, что я из тебя кровяную колбасу сделаю? — я ничего не ответил, только поморщился. — Слушай, и чего ты за неё заступаешься? Тоже хочешь побывать в её дырочке? Так нам не обязательно драться! Можем даже вдвоём её завалить, что скажешь? — он залихватски подмигнул мне, будто мы были старыми друзьями.       Рассмеявшись, словно мне нравится его идея, я подошёл к нему, похлопал его по плечу и со всей силы ударил кулаком в живот. Майк со стоном согнулся пополам, и я с удовольствием заехал ему по носу, толкнул на землю и с отвращением плюнул.       — Чтобы я тебя больше ни разу, я повторяю, НИ РАЗУ, не видел рядом с Одри. А то сам в кровяную колбасу превратишься.       Я хотел найти Одри и откуда-то я знал, где она может быть.       Я пришёл на ту самую полянку, где мы собирали землянику. Одри сидела на земле, обрывала листья с какой-то ветки и тихо всхлипывала. Я тихо подошёл и сел рядом, ничего не говоря. Некоторое время мы сидели молча, пока Одри не заговорила:       — Джек… Ты теперь наверное думаешь про меня… всякое.       — Не бери в голову, я всё понимаю, это… естественные потребности, — почти искренно сказал я. Почти, потому что мне не хотелось, чтобы у Одри были такого рода потребности.       — Это звучало просто ужасно, — сквозь слёзы фыркнула она. — Представляю, что ты там в своих морских мемуарах написал. Без обид.       — Да, я надеюсь, мама не собирается это никому показывать, — согласился я. — Слушай, не расстраивайся так из-за этого придурка. Если тебя это успокоит — я ему врезал.       — Это определённо очень хорошая новость, — Одри улыбалась, но всё ещё всхлипывала.       Я наклонился к ней, чтобы вытереть слёзы с её лица. Она не сопротивлялась, только смотрела на меня своими большими, блестящими от слёз зелёными глазами.       — А я уезжаю в понедельник, — сказал я.       Когда Одри была рядом, мерзкая жаба в груди рассасывалась, и это наводило меня на мысли о причинах её появления.       — Уезжаешь?       — Да, во Флокстон. «Клыкастый Морж» пришвартуется в порту, и я собираюсь вернуться к обязанностям боцмана.       — И когда ты вернёшься?       — Не знаю, надеюсь, что раньше, чем через семь лет, — Одри нахмурилась. — Слушай, я думаю, я должен тебе кое-что сказать…       — Сказать? Что? — она посмотрела на меня, но тут же перевела беспокойный взгляд на темнеющее небо. — Прости, мне нужно бежать, скажешь мне завтра?       — Да почему ж ты всё время убегаешь?! — крикнул я ей вдогонку.       Я тоже посмотрел на небо. Заканчивалась суббота, и я догадывался, куда торопится Одри: к излучине реки, разжигать костёр и танцевать голышом под луной. Всё время со своей первой встречи с ней я пытался понять ведьма она или нет. И всё, в общем-то, указывало на то, что всё-таки ведьма. Но сейчас, мне стало так безразлично, кто она, сколько ей лет (кто знает, сколько могут жить ведьмы?) и всё остальное тоже меня не волновало. Я вдруг понял, что влюбился в неё.       — Од-ри, — медленно произнёс я, перекатывая её имя на языке.       Да, завтра я точно скажу ей всё, что должен.       Ночью я спал не спокойно, мне снилось что-то, я постоянно ворочался и то и дело просыпался. Встав, с первыми лучами солнца, я пошёл к ней. Только выходя со двора я встретился с Анабель.       — Куда это ты идёшь так рано? — мурлыкнула она, вешаясь мне на шею.       — Я… прости, я тороплюсь, — я убрал её руки со своей шеи.       Анабель резко изменилась в лице.       — К Одри, да? — зло, сквозь зубы сказала она.       — Да, пожалуйста, давай поговорим позже?       — Нет, мы поговорим сейчас! — крикнула она, хватая меня за рукав. — Я думала, ты меня любишь! Я отдала тебе самое дорогое, что у меня было, свою невинность! А ты торопишься к этой ведьме! Этой шлюхе!       — Ну, видать не очень-то ты дорожила своей невинностью, раз так быстро отдала, — резко бросил я и тут же схлопотал затрещину.       — Ненавижу тебя! — взвизгнула Анабель и умчалась куда-то.       Мне было плевать. Я перешёл улицу и настойчиво постучался в дверь дома Одри.       Она открыла мне быстро, даже слишком быстро.       — Джек, — улыбнулась она. Она никогда не удивлялась нашим встречам, как будто знала о них на перёд или, а ведь такое вполне могло быть, сама подстраивала каждую из них… — Проходи. Я давно ждала.       Я зашёл в дом и тут меня охватил холодящий страх. Посреди комнаты, в которой я оказался, стояла странного вида жаровня, с горящим на ней пламенем, по стенам весели пучки сухих трав. Я, с замирающим сердцем обернулся к Одри. На меня глядели вертикальные зрачки…       — Ты… — мурашки бежали по моей коже, а Одри обольстительно улыбалась. — Ты… — дыхание перехватывало от осознания правильности моих догадок и сельских слухов. — Я знаю, ты…