***
Если бы Мэттью спросили ещё раз, он бы ответил точно так же, как и полторы недели назад: несправедливо это, когда человек пытается помочь, а все вокруг его гонят. К тому же, Ведьмак только выглядел пугающим. Он никогда не снимал плащ (Даже ночью! Мэттью лично видел, как тот спит, завернувшись в него, точно в покрывало), постоянно занимался поиском каких-то трав, дикие звери приходили к нему, точно к самому любимому хозяину (пару дней назад Мэттью едва не перепугался до полусмерти, увидев, как Ведьмак в шутку «борется» с практически трехметровым бурым медведем), а на деле же оказался немного чудным, но, в принципе, вполне обыкновенным человеком. Да и имя у него самое обычное. Гилберт. Разве что назвал его лишь на пятый день, да и то потому, что Мэттью встал в позу, показывая, что не намерен разговаривать с тем, чьего хотя бы имени не знает. Вот и сейчас юноша едва заметно вздрогнул, когда дверь распахнулась, и в домик вошёл Ведьмак, держа в руках охапку стеблей какого-то растения. Приглядевшись, он всё же узнал резные листья и мелкие цветочки. — Аккуратнее! — Мэттью поднялся со скамьи, с негодованием заметив, как на пол падают мелкие комки земли и пыли. — Да и вообще, зачем нам в доме мелисса? Ведьмак ответил не сразу. Из-под капюшона послышалось негромкое ворчание. Пройдя к на время «своей» лежанке, он оставил растения там, и только потом развернулся к Мэттью, чтобы ответить: — Это смотря, как её использовать. Я, например, сонный порошок делаю из неё. Правда, тут кое-что ещё для него найти потребуется… и чем скорее, тем лучше. Народ у вас в деревне нетерпеливый. От меня уже ждут действий, а я толком понятия не имею, с чем буду иметь дело. Собиравшийся было ответить Мэттью прикрыл рот. Действительно, как-то вылетело из головы рассказать, что и к чему. Он наивно полагал, что если Ведьмак пришёл помочь, значит, он уже должен знать, какая конкретно помощь от него требуется. — Я почему-то думал, что ты знаешь, — как-то растерянно произнес юноша, садясь обратно на скамью. — Я следую чутью, — ровно ответил Ведьмак. Рассмеявшись, он сел напротив хозяина дома. — Как бы объяснить. Я чувствую, где нужны мои сила и знания. Но я никогда не знаю, что меня там ждёт. Я прихожу, делаю своё дело, а через час люди уже забывают обо мне. Я вынужден скитаться, помогать, и ничего не требовать взамен. — Тогда… тогда, если не я, то кто расскажет, — вздохнул Мэттью. — Этому «бедствию», по рассказам местных стариков, уже многие столетия. Они ещё называют это Ритуалом…***
На острове неподалёку стоит ветхий замок. Каменные стены крошатся от воздействия воды и ветра, и нет в них ни окон, ни дверей. Да и тому, что живёт в этом замке, они не нужны: на волю он вырывается прямо из огромного туннеля у подножья. Владеет замком оборотень. По крайней мере, его привыкли так называть, ибо правда звучит куда более жутко. Обычно оборотень-дракон живёт один, и не беспокоит людей: охотится в горах, а вылетает ночью. Но раз в несколько лет наступает день, когда ему нужна человеческая плоть. Девичья, желательно. Никто не знает, что дракон делает с девушкой в своём замке. Только забирает он её туда живой, а после её уже никто и никогда не видит. Существуют слухи, что одну такую жертву успели спасти, до того, как совершился ритуал. Только ритуал этот, видимо, очень важен для чудовища, потому что оно продолжает каждые несколько лет возвращаться, чтобы унести с собой одну жизнь. Иногда это происходит неожиданно. А иногда люди сами выбирают, кого отдать: отводят на вершину одинокой скалы, нависающей над морем, и приковывают к ней, ожидая, когда дракон прилетит на крики и мольбы о пощаде. Тогда оборотень не появляется на несколько лет дольше. Кто знает, как всё выйдет на этот раз.***
На следующий день после рассказа Ведьмак пропал. Сначала Мэттью не беспокоился, тот всегда бродил где-то в округе, но, когда он не появился к вечеру, а потом и к утру нового дня, в голову юноши начали закрадываться мысли, одна другой печальнее. «Он решил, что бессилен». «Ушёл так, чтобы никто не видел». «Он не вернётся. И всё продолжится, как и было». Не сказать, что это бы удивило. Сколько сотен лет прожили вот так, проживут и ещё столько же. Мэттью поверил бы в собственные мысли, если бы в полдень третьего дня, возвращаясь к себе на обед, не заметил бы на крыльце знакомую фигуру, обёрнутую в плащ. Она лежала прямо на низкой ступеньке, не делая попытки пошевелиться. Юноша мгновенно подбежал к дому, опускаясь на колени перед Ведьмаком. Тот пришёл в себя и на попытку снять с себя капюшон лишь схватил Мэттью за запястье, не давая этого сделать. — Нельзя! — хрипло выдавил он из себя, а после закашлялся. Уняв приступ, он тихо произнёс: — Я был там. В замке. И знаю, что это за ритуал. Мэттью не пришлось объяснять дважды. Оставив попытки снять с Ведьмака его плащ, юноша открыл дверь в дом, подхватил Гилберта под мышки и втащил его внутрь, а после с трудом поднял на лежанку. Перевернувшись на спину, Ведьмак отдышался, а после начал свой рассказ: — Я не ранен. Скоро оклемаюсь. Но зато знаю, что там, в этом замке. Единственный вход — через огромный лаз, полностью покрытый пеплом и копотью. Выводит он сразу в огромный зал. В этом зале нет ничего, кроме огромного камня. Посреди него оплавленное углубление, думаю, его не раз касалось пламя. А по краям… имена. Их много. Очень много. Возможно, это имена обитателей замка, я не уверен. И, возможно, именно поэтому девушек больше никто и никогда не видел. Их… Негромкий голос Ведьмака прервал яростный, утробный рёв и последующий за ним короткий рык, похожий на грохот грома. Мэттью привстал, с беспокойством смотря на дверь, а потом не выдержал и выбежал на улицу. Не было его буквально несколько минут, а когда он вернулся, на лице его читался абсолютный ужас. — Дракон… — едва слышно прошептал он. — Оборотень только что спалил дальнюю часть деревни. Такого раньше никогда не было… — Должно быть, он заметил, что у него побывал непрошеный гость, — хмыкнул Ведьмак, тяжело садясь на лежанке. — Так вот… я думаю, ритуал заключается в том, что они сжигают своих жертв. И после съедают то, что осталось.***
Ведьмак отказался отсиживаться в доме. Как только рёв утих, что могло означать, что чудовище улетело, он поднялся на ноги медленно побрёл в деревню, чтобы лично убедиться в том, что произошло. Он сразу заметил на себе враждебные взгляды. Кто-то попытался грубо схватить его, но Ведьмак совершено спокойно выдернул руку из хватки. Постепенно вокруг него собиралась явно недовольная толпа. — Почему бы тебе не пойти и не убить его? — раздался выкрик. — Да, давай! — Пока ты не появился, все было нормально! — Это ты виноват! — Теперь иди и разбирайся с ним! — Нельзя! В своём чертоге чудовище сильнее. — Ведьмак всё же попытался образумить людей. Впрочем, особого успеха, судя по их лицам этого не приносило. — Неужели вы не понимаете, что нельзя? Там алтарь. Я лично видел. Алтарь питает его. Поднялся шум. Люди переглядывались между собой и с недовольством смотрели в сторону Ведьмака. Тот не сказал больше ни слова. Застыл изваянием, ожидая, пока рокот голосов утихнет. А народу, судя по усиливающемуся гомону, совершенно не понравился тот факт, что Ведьмак был в замке чудовища, но ничего не предпринял. — Как мы можем тебе верить? Ты защищаешь его! — раздался очередной выкрик. — Мы даже не видели твоего лица! Может, ты и сам оборотень? Говорят, у них даже в человечьем обличье остаются янтарные змеиные глаза! Гул не утих, а только лишь поднялся с новой силой. Теперь не один человек, но вся толпа хором скандировала: — Сними капюшон! Сними! Сними! Сними! Сними! Мэттью не удалось пробиться сквозь скопление людей, а потому ему оставалось лишь наблюдать со стороны, без возможности вмешаться. Ведьмак медленно поднял свои давно не видавшие солнца руки к краям капюшона. Ткань соскользнула с головы, и морок, не позволявший увидеть лицо даже с близкого расстояния, рассеялся. По толпе пронёсся протяженный вздох ужаса, и все отхлынули от постамента. Мэттью и сам испугался, широко раскрывшимися глазами смотря на Гилберта: бледная кожа, белые, даже не седые, белые волосы, и кроваво-красные глаза… нет, оборотнем-драконом он не был. Но и человеком тоже. — Чудовище! — Чей-то истошный крик перепугал и без того находящуюся в немом шоке толпу. Ведьмак вновь накинул капюшон, и развернулся. Люди, находящиеся рядом с ним, тут же в страхе расступились, и тот спокойно направился в сторону леса.***
День давно сменился глухой ночью. Воздух наполняли различные шорохи от невидимых в темноте крыльев или лап. Почему-то Мэттью чувствовал себя виноватым. Не уследил. Не остановил. Что если Ведьмак… Гилберт ушёл? Именно поэтому он сейчас и шёл через лес, всё ещё надеясь… непонятно на что. Заметив вдали свет, юноша сообразил, что никак не мог выбрести назад к поселению, потому что слишком хорошо ориентировался даже в темноте. Тогда это мог быть только один человек. Он медленно направился к источнику света. Перед мягко потрескивающим костром сидела тёмная фигура. Узнав плащ, Мэттью выдохнул и приблизился. — Ты ведь тоже меня испугался. Гилберт произнёс это как факт. Ни презрения, ни разочарования в голосе. — Я… мне просто нужно привыкнуть, — замявшись, ответил Мэттью. — Гилберт… кто ты такой? — Ведьмак, — последовал незамедлительный ответ. — Нет, ты не понял. Кто ты такой? — Человек, как и все вы, — усмехнулся Ведьмак. Он снова опустил капюшон, и Мэттью почувствовал, как мурашки бегут по коже при взгляде на отливающие желтизной при свете костра волосы и полыхающие огнём красные глаза. Было в этом что-то завораживающее. Повисла тишина. Откуда-то из глубины леса раздался одинокий волчий вой, и Мэттью поёжился, пододвинувшись поближе к костру. Только сейчас он заметил, что в пятачке света вьётся мотылёк, всё ближе и ближе подлетая к вздымающимся в иссиня-чёрное небо язычкам пламени. Круг. Ещё круг. Тонкое, хрупкое крылышко сворачивается, опалённое жаром, и мотылёк, кренясь, падает на траву. Вой усилился. Теперь казалось, что ночную тишь разрывает целая волчья стая. Голоса переплетались между собой, перетекали один в другой, как древняя, всеми забытая песня, жуткая, но от этого не менее прекрасная. Ведьмак осторожно поднял мотылька на ладони и поднёс к губам. В волчью песнь гармонично вплелись слова заговора: они словно бы звучали вместе с волками, не заглушая и не теряясь. Глаза Мэттью расширились: мотылёк махнул торчащим вверх крылом и поднялся на тоненькие ножки, поворачиваясь на бережно раскрытой ладони. Огонь осветил неожиданно мягкую улыбку на лице Гилберта, а потом мотылёк улетел прочь, вырисовывая в небе одному ему ведомый танец. Бесконечное перерождение. Возможность вдохнуть жизнь. Дать ещё один шанс. Прожить свой век в тени. Ведьмаки похожи на мотыльков…***
Ночь пока и не думала уступать дню свои законные права. Где-то позади потрескивали сухие ветки, но звук не был таким уютным, как от костра: Мэттью то и дело оглядывался, но не замечал ничего подозрительного. Гилберт сказал, что ему нужно некоторое время побыть одному. Вряд ли жители деревни будут в восторге, если он прямо сейчас вернётся и покажется им на глаза. Мэттью не хотел с этим соглашаться, но даже он понимал, что так оно и есть. Возвращаясь домой, он всё думал о тенях и несправедливости. Ведь так быть не должно, да? Очередной сухой треск за спиной. Слишком громко. Что-то с силой зажимает Мэттью нос и рот. Юноша инстинктивно дергается, пытаясь сопротивляться. Запах скошенной травы, брусники и чего-то еще… мелисса.***
Медленно, словно нехотя, молот стучал по скале, вбивая скобы. Чем сильнее занимался рассвет, тем смятеннее становился стук. Наконец, когда работы были закончены, двое селян подхватили сидящего на земле парня под руки. Всё ещё одурманенный, он даже не сопротивлялся, путаясь в подоле наспех надетого на него платья. Белое платье, похожее на саван. Лицо закрывает ритуальная маска. Люди понадеялись, что чудовище не разберёт, кто перед ним, а потом уже будет поздно, все условия окажутся соблюдены. Его поставили у скалы. Развели руки в стороны и вверх, закрепили скобами. Скобами закрепили и щиколотки. Поперёк груди, как того требовал обычай, перетянули цепь. По большей части Мэттью находился в забытье. Он бездумно смотрел на море, плескающееся у подножия скалы. Он не чувствовал и не понимал, что происходит, и это было благом для него. Но иногда, когда порыв ветра откидывал его назад на скалу, выдёргивая из дурмана, он начинал биться в цепях, затравленно озираясь по сторонам и ища кого-то взглядом. Но никого не было. Занимался рассвет. Люди заволновались и поспешили разойтись, отойти как можно дальше от места принесения жертвы. Он сам виноват, что приютил Ведьмака… С первым солнечным лучом, выглянувшим из-за горизонта, раздался громкий рык. По небу мелькнул стремительный росчерк, словно бы от чернил. Широко распахнутые перепончатые крылья. Зазубренный хвост. Скала дрогнула, когда чудовище приземлилось на уступ, руками-крыльями упираясь по обе стороны от своей жертвы. Мэттью даже глаза не мог закрыть. Он смотрел прямиком в немигающие глаза с по-хищному узкими зрачками. Жар из пасти чувствовался даже на расстоянии. Мелькнул запыленный дорожный плащ. Сверкнула вспышка, и дракон мотнул головой, распахивая пасть с огромными клыками. Грохот на время оглушил, дезориентировал, и Мэттью успел только увидеть, как чудовище хватает Ведьмака задними лапами и взлетает. Откуда-то наползли тучи. Слышалось далёкое ворчание грома. Резкая перемена погоды не редкость для этих мест, но сейчас… сейчас… Ему вспомнились старые слова, которые слышал ещё в детстве от кого-то из старших: «Молния драконов ищет… Не любит их, огнём выжигает. Как увидите молнию — знайте, это по драконью душу…» Несколько ярких, ветвящихся вспышек. Далёкий грохот грома. Дракона уже и видно не было. Поднялся сильный ветер, дующий прямиком с моря. Погребён в пучине. Не будет больше хрипловатого смеха, немного пугающих красных глаз и рассказов о различных травах… Снова вспышка. Дождь прошёл стороной. На скалу попало лишь несколько редких капель — и тучи направились дальше, чтобы пролиться где-то в другом месте. Буря улеглась так же внезапно, как и началась. Солнце, вышедшее из-за туч, осветило скалу, слепя глаза и разгоняя навеянную темноту. — Отвязывать что ли… — неловко протянул один из селян. — Отвязать… или чудовище вернётся? Мэттью не ответил, хотя прекрасно расслышал эти слова. На волнах мягко поблескивала солнечная дорожка, пуская блики и зайчики, растекающиеся тонкой золотой паутинкой по волнам. За уступ на скале ухватилась человеческая рука. За ней подтянулась и вторая рука. Нахлынула волна, помогая человеку взобраться, и отступила, окрасившись кровью. Тёмный плащ где-то потерялся, а Ведьмак без него уже не выглядел таким уж устрашающим. Он опёрся на локти и поднял голову, встречаясь с Мэттью взглядом.***
Ведьмак снова лежал на той же лежанке, только в этот раз его грудь и левое бедро были перебинтованы чистыми тряпками. Мэттью сидел рядом, не зная куда деть руки во время повисшего неловкого молчания. Всё закончилось. Слишком непонятно. Люди отпустили их, но и помогать не стали. Дорога до дома припоминалась с трудом. Попытки втащить слабо сопротивляющееся тело на лежанку. Обработка ран. Негромкие, но всё же препирательства. Тихий вздох через силу. Юноша поднял недоуменный взгляд лиловых глаз. Мэттью как-то не ожидал, что Ведьмак спихнёт его на лежанку, прямо себе под бок. Успел разве что фыркнуть, снизу-вверх глядя на весьма довольного, пусть и чересчур бледного даже для альбиноса наглеца. — Что? — Гилберт приподнял брови, глядя на возмущенное выражение лица юноши. Тот не ответил, устраиваясь на лежанке поудобнее. — Завтра я уйду, — вздохнув, продолжил Ведьмак. — Думаю, ты заметил, что люди уже забыли о моём существовании. — Ты не можешь уйти! Во-первых, ты всё ещё даже прямо встать не в состоянии. Во-вторых… ну, завтра первый посев, — пробормотал Мэттью, уткнувшись в плечо Гилберта. — И что с того? — Первое апреля, первый посев. У нас это ещё называют Каммала. Большой праздник. Никто не остаётся дома, всем хочется попасть на песни и танцы. — Мэттью улыбнулся и затянул негромким, мягким голосом: — Кам-кам-каммала, рис, рис я сажала. В землю опускала, семя прорастало. Семя я сажала, «Ориса», — напевала. Тянись лист зелен, расти рис ядрен. Тянись лист зелен, Кам-кам-каммала*. — Ориса, — протянул Ведьмак. - Богиня плодородия и семьи, дева-воительница... Расслабившись, Мэттью так и уснул, вдыхая приятный запах мелиссы.***
На утро Мэттью ещё не открыв глаза понял, что остался один. Не было слышно дыхания, кроме его собственного. Не ощущалось тепла рядом. Снова привычная пустота. Но он прекрасно помнил, рядом с кем провёл эту ночь. А потому собирался нагнать его и спросить, глядя в глаза, почему тот ушёл не попрощавшись. Потому что Мэттью его никуда не отпускал.