broken.

       — Мммннн… — Джексон сдавливает пальцы на шее Чхве, грубо толкаясь в парня. Его не волнует его состояние, пока, конечно, Енджэ не начинает терять сознание. До этого момента лицо Кайе выражает полное наслаждение от процесса. — Сучка… — Джексон не сдерживается. Ни в словах, ни в действиях. Он владеет им полностью, — громче… стони громче… Джексон бьет парня по лицу, меняет угол проникновения, чтобы входить в Енджэ до самого основания. Впивается ногтями в кожу на ягодицах и рычит, когда кореец пытается схватиться за изголовье кровати. Когда слышит звук рвущейся ткани. Енджэ не может стонать, — он кричит. Так, как обычно происходит, когда мучают, насилуют. Ему больно, насколько бы это не было очевидным. Почему терпит, не уходит? Ответ до безобразия прост. Любит. Сломанная кровать, пара порванных наволочек, кровь на белой простыне и посреди всего этого хаоса — Енджэ. Давится болью, которая растекается подобно густой жидкости по всему телу. Пытается опустить израненные руки ниже, к заднице, которую сегодня ночью не пожалели. Совсем. Точнее. Как всегда. Джексон в душе. Енджэ слышит шум воды и кашель китайца, которому пора бы уже заканчивать кричать на него во время секса, а затем давиться самыми дешевыми сигаретами. Джексон… Чертов придурок, со своим большим членом и очень уж странными пристрастиями. Не только в сексе. Енджэ устал уже повторять себе: «Перестань». Бить кулаком в подушку раз за разом, не останавливаться и шептать разбитыми губами: «Уходи». Себе. Не Джексону. Потому что тот не поймет это так, как надо. Просто всадит хорошенько по губам и на этом все закончится. — Тебе, вероятно, нужен душ, — ни словом больше, ни словом меньше. Темноволосый парень с полотенцем на мускулистых бедерах ничего больше не говорит, только лишь берет со стола пачку сигарет и устремляется на балкон. Прямо так. А может даже и голым. И зимой тоже. — Ты как всегда. Пиздец какой странный, — отвечает ему Енджэ уже тогда, когда балконная дверь наглухо закрывается. Только тогда Чхве удается обматерить его с ног до головы, не опасаясь за свою задницу. И так всегда. Пока Джексон слышит, Енджэ хранит молчание. Иначе будет паршиво. — Перестань рвать наволочки, — Джексон задыхается, когда затягивается слишком сильно — его кашель очень тихий, сдавленный, в крепко сжатый кулак. Спина китайца то и дело подергивается, с каждым вздохом будто в последний раз. Енджэ хочет встать с кровати, босиком дошлепать до него, обнять сзади, прижимаясь щекой к широкой спине. Но. Нельзя. Но. Кто сказал это? — Ты чего творишь?! — Чхве даже не успел дотронуться до парня, как тот уже развернулся к нему лицом и непонимающе уставился на вытянутые руки. — Обнять хочу. И черт бы его побрал за эти слова, потому что Джексон схватил Енджэ за посиневшую руку. — Ты переходишь границы… — притягивая парня к себе, Кайе грубо сжал пальцами подбородок Енджэ. А Чхве затрахался уже. Сил и так не было. Ни на то, чтобы бояться, ни на то, чтобы безответно любить. — Если завтра ты убьешь меня во время секса, то дай хотя бы сделать это. Я хочу лишь… обнять. Последнее, вместе со слезами, вырвалось из Енджэ слишком внезапно и необдуманно. Ему не нужна любовь, если не с Джексоном. Корейцу не будет обидно, если последнее, что он увидит, будет лицо Кайе. Джексон не закрыл окно. Ветер порывами дул ему прямо в затылок, будто бы отбивая напрочь любые попытки китайца ударить парня напротив. С размаху, прямо в челюсть, так, как ему нравилось. Нравилось ли? Сигарета скуривала себя сама, катясь по полу, сдуваемая воздушными потоками. Пачка упала следом, но осталась лежать у ног Джексона. Кайе был после. А Енджэ хотелось быть до. Джексон обнимает сам. Блондин не позволяет ему ломать свой позвоночник, стягивая кожу на чужой пояснице. Китайцу плевать, если он сломает его пополам, но абсолютно не все равно, что Енджэ оставил позади ту черту, за которую: «Не влезай, убьет». Его и так убьет. Их. И не важно, когда именно. Джексона доконают эти гребаные вонючие сигареты, а Чхве — их хозяин. — Беги, пока не поздно, — Кайе поднимается руками по пояснице до самой шеи. Пока он еще ничего не делает. Енджэ улыбается почему-то, обнаженный, счастливый, что его обняли наконец. С некой иронией отвечает: — В таком виде я никуда не убегу, — а потом кореец чувствует, как чужие пальцы на его шее смыкаются и начинают давить на то самое место. Чтобы быстро и почти безболезненно. Несколько истошных попыток дышать, взмахов руками и полное отсутствие слез. А чего плакать-то? У Енджэ праздник, — его так крепко обняли, что только лишь за это можно было бы отдать свою жизнь. Без колебаний.

***

Запах шампуня с каким-то странным ароматизатором, похожим на лаванду. Да и сами пряди тех темных волос у самого носа, а еще касаются и щекочут губы. Енджэ и не думал, что откроет глаза. А в остальном… Он даже в самых своих смелых фантазиях не мог такого представить. Джексон. Без сигарет, приятно пахнет и обнимает его за талию. Ежится от холодного ветерка, видимо, исходящего от все еще незакрытого окна. Придвигается ближе к светловолосому парню, пытаясь согреться. Либо они вместе умерли, либо — это сон. Не реальность же? Щипая себя за руку, Енджэ почувствовал боль. Дважды — боль. Трижды… Черт. Блядь. Не сон. — Только не рви наволочку, — слышится от Джексона, который все же не утратил своей привычки хвататься за израненные запястья Чхве. — За каждую в ответе твоя задница. Когда бубнение утихает, Енджэ окончательно понимает, что это не сон. И что у него есть еще несколько минут, чтобы насладиться сопящим парнем рядом.