w. h. u. b.

Узкие бледные ладони тонут в густом золоте высокой мягкой травы, полы большой вельветовой рубашки слабо хлестают по бедрам, а я предпочитаю смотреть в твою спину, а не на шелестящий стеблями и листьями океан под крики погибающих чаек. Мы бросаем друг друга в объятия июня, чтобы потом упасть на копья октября. В голые ступни врезаются и колят поломанные сухие стебли, но я вижу, как ты оборачиваешься и заправляешь отросшие черные пряди за уши, и нарывная боль в ногах проходит сама собой, как будто под ступнями мягкая простынь из цветов. «где же ты был?» Ты же знаешь. Я вернулся только для того, чтобы зализать раны. А ты никогда не оттолкнешь, не прогонишь. Поцелуешь воспаленные ссадины и лиловые заживающие синяки. Бредишь моими чувствами. Ты смеешься и исчезаешь в бурьяне все больше, опускаешься на землю и тонешь с головой. Кончиком пальца аккуратно стираешь карандашную линию между моим «тебя» и «люблю». Я ловлю и целую каждую твою мимолетную улыбку. Под потолком над кроватью бьются мотыльки: один из них все время стремится улететь, но каждый раз бьется об оконное стекло и возвращается, пока второй терпеливо ждет его в том же месте. «где же ты был, Фрэнки?». Синяки под глазами теряют свою яркость, проколы на сгибах локтей заживают, пока я лежу рядом с тобой на теплой летней земле, а над нами только мягкие пики густой высокой травы и колосьев, протыкающих тучное небо. Из мыслей уходит вся грязь, а на сердце снова приходишь ты. За несколько месяцев лета и осени из меня рождается новый человек, из твоего дыхания ночью – новая вселенная без небесных светил. «не уезжай». Поле опустеет, золото стеблей превратится в ржавчину, а ветер из теплого превратится в ледяной, опустошающий. Мы встанем с земли и вытрем пыль со своих ладоней. Солнце будет продолжать вставать и садиться, мотыльки под окном уже давно упадут замертво: один – у оконного стекла, которое так и не смог преодолеть, другой – на том же самом месте, где преданно ждал. «не уезжай». А ты тоже жди. Пиши письма в никуда, без адреса, без имени: клади в конверты пепел от полевых костров, чтобы я высыпал и разжигал их у себя в городской квартире. Роняй бусины слез на бумагу, пока пишешь по буквам мое имя. Режь не себя, а поздние яблоки. «Боже, где же ты был?» /не/ увидимся в следующем июне, когда я опять буду трястись в пропахшем дымом тамбуре скоростной электрички, только чтобы снова утонуть в твоем бескрайнем летнем океане.