Лягушачьи песни

Дэбуна принесла сюда нелёгкая. Какая именно — отдельный вопрос, хотя сам он склонен был кивать на лишний мех вина, стащенный пройдошистым Чукбаном как бы не прямиком с начальственного стола, накрытого специально для хваранов под навесом, чуть в стороне от толпы веселящихся нандо. Правда, те из командиров, кто попроще — Юсин-ран, Токчхун-ран, Пагый-ран — давно уже спустились вниз, где и смех был громче, и выпивка ядрёней. Имджон-ран, который напивался быстро, а трезвел тяжело, и худородный Сокпум-ран, из-за этой своей худородности дерущий нос похлеще иных сонголь, остались за столом в одиночестве. Между собой они не ладили и потому сидели, глядя в разные стороны и едва ли не спиной друг к дружке. Альчхон-ран пропал ещё на середине пирушки: он был крепок на хмель и обычно в конце обходил сослуживцев и подчинённых, собирая и стаскивая под навесы бесчувственные тела. А Чукбан, скотина такая, приволок мех. И уговорил остальных попробовать. — Это же напиток великих предков! Самих Небес! Что там, бери выше — Будды и Конфуция! Да сама милостивая Каннон не отказалась бы от чашечки! Эх вы, темнота, ничего-то вы не понимаете. А вот Чукбан сиживал за столами благородных господ, и все они ценили его за ум и несравненные таланты, да! И угощали, вот прямо своими руками наливали! Так вот что я вам скажу: это их пойло в подмётки не годится здешнему вину. Или вы думаете, что такие люди, как наш Юсин-ран и наш Альчхон-ран, стали бы пить какую-нибудь дешёвую мочу? Годо рядом согласно мычал на каждое его слово. Дэбун хотел было спросить, с каких это пор командир «Крылатых магов» тоже стал «их», но подумал и махнул рукой. После того, как Альчхон-ран вывел их отряд из окружения, его высокомерие перестало пугать или отвращать. Да ведь и командовал он «Цветком дракона» по приказу Сольвон-гуна, пускай и недолго. Какое уж тут высокомерие, когда помнишь подтянутого аккуратного красавца Альчхон-рана с дыркой в пузе и жменей грязи на роже. В общем, винишко Дэбун попробовал. А потом ещё отбил у Чукбана мех и допил остатки. Но то ли жадность подвела, то ли командирский напиток был не про солдатскую требуху — позыв поискать какие-нибудь подходящие кустики, не доходя до уборной, настиг Дэбуна внезапно, быстро и неотвратимо, как кара Небес или командирский подзатыльник. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что сослуживцы напились уже до зелёных поросят, Дэбун рванул напрямик через кустарник, ища заросли погуще. Разумеется, территория вокруг казарм, в обычное время знакомая каждому нандо как своя ладонь, ночью и с пьяных глаз превратилась в сущий лабиринт. Дэбун пару раз запутался в высокой траве, пребольно исцарапался о ветки и вдобавок умудрился так затянуть узел на поясе, что едва не напрудил в штаны. И только после этого вывалился, наконец, на открытое пространство. Осмотревшись, он вздохнул с облегчением. Рядышком побулькивало начавшее уже зарастать ряской озерцо, расположенное аккурат посерёдке между всеми казармами столичного гарнизона. Лягухи в нём орали упоённо, почти как пьяные нандо, и время от времени даже перекрывали нестройный хор вдали. Дэбун различил могучий рёв Сантака, живописующего страдания несчастного кальмара, обречённого на котёл, и перестал прислушиваться. Ориентир из озера был хоть куда, и доблестный подчинённый Юсина, определившись, побрёл в сторону родных казарм. Длинное приземистое здание было пустым, тёмным и казалось нежилым: едва перевалило за полночь, и пьянка была в самом разгаре. Дэбун ввалился внутрь, нажав плечом на дверь — та поддалась неожиданно легко. Зашарил на ощупь, ища лампу и огниво, всегда лежавшие на одном месте, споткнулся и с размаху сел на чью-то лежанку. На миг Дэбуна посетило чувство из суматошных предутренних снов, когда кажется, что в знакомом до мелочей месте все вещи передвинуты и переставлены. За тонкой стенкой стукнула створка о створку и послышались голоса. Нандо затаился, как силланская мышь на пэкчесской границе. «Токман? — смутно удивился он, затем голоса стали громче, под дверью замелькал свет, а по деревянному полу зашлёпали босые ноги. — Да нет, что бы Токману тут делать...» Дэбун, наконец, понял свою ошибку: в темноте и под хмельком он забрёл не туда, выйдя вместо казарм «Цветка дракона» к территории кого-то из соседей. То-то ему комната показалась чужой... Дэбун совсем уж было собрался выйти, извиниться честь по чести перед хозяевами да и убраться восвояси, но тут на дверь навалились снаружи, из коридора — скрипнуло прочное дерево, — а голос сказал уже совсем рядом: — ...лучше бы пораньше, до переклички. Если Юсин хватится, тебе не поздоровится. Парой мешков на ногах не отделаешься. — Даже Юсин-ран не настолько зануда, чтобы следить, в чьих постелях его нандо празднуют свою победу, — ответил другой голос, куда более звонкий и знакомый разом взмокшему Дэбуну не меньше, чем первый. — Давай ты на спину — я хочу наверх. Юсин-ран говорил, что мои навыки наездника улучшились. «Так, значит, вот почему Альчхон-ран ушёл так рано, — подумал невольный соглядатай. — И Токман, значит, с ним. Ой». Нет, слухи, конечно, ходили про хваранов самые разные. И про хваранов и нандо. И вообще... Да что там, даже про Юсин-рана и Альчхон-рана болтали всякое, но за это на коллективном собрании отряда морды решено было не бить: Альчхон-ран был со всех сторон кандидатурой приемлемой и не стыдной, такому и родного командира вручить не жаль. Но чтобы Токман!.. Дэбун вспомнил девичьи-гладкое, чернобровое лицо сослуживца, яркую белозубую улыбку и худую подвижную фигуру. Потом осиную талию, красивые глаза и пышные губы Альчхон-рана — как ни старайся, как ни сжимай строго, всё равно бантик бантиком, куда там девице... «Ой-ой-ой»! За стенкой ясно слышалось быстрое, частое дыхание и тихие влажные звуки, которые Дэбун твёрдо решил не опознавать. * Альчхон-ран появился перед ней так внезапно, что Токман даже испугаться не успела. Рано или поздно это должно было случиться, и впору было удивляться, что ей удавалось дурачить всех так долго. А здесь, на войне, среди ежедневного кровавого варева, её осторожность притупилась. «Вот и сходила в кустики», — подумала она, негнущимися пальцами подтягивая штаны. Будь у Токман чуть больше сил, она бы, может, смутилась, но после изматывающего дневного перехода, который следовало бы назвать переползом — им всем пришлось обходить вражеские позиции ползком, замаскировавшись с помощью нашитых на одежду веток и раскраски, — ей было почти всё равно. Она, конечно, испугалась, но так, больше для порядка. «Вот сейчас точно рубанёт. Одно дело если на тебя орёт при всём отряде чужой негодный нандо, и совсем другое, когда то же самое делает переодетая девица, которая при этом ещё и чужой негодный нандо...» Альчхон постоял, глядя на неё, повернулся и медленно пошёл прочь, опираясь на палку и оберегая раненный бок. К соседним кустам. * Токман расхаживала по комнате, собирая разбросанные вещи. Альчхон следил за ней, сидя на постели и быстрыми, экономными движениями скручивая жёсткую чёрную копну в узел на макушке — настолько привычное, естественное действие, что ему давно не требовалось для этого зеркало. Токман знала, что он на неё смотрит: голую, смуглую, в одной только тугой повязке, стягивающей грудь, с ещё влажными после него завитками волос внизу. — Хорошо, что можно шуметь, — хихикая, сказала она Альчхону. — Сейчас тут даже целую армию с боевыми рогами и барабаном не услышат. И лягушки в пруду орут, как укушенные. Он польщённо улыбнулся в ответ: «лягушачьими песнями» хвараны называли между собой те случаи, когда кто-нибудь из них в свободные дни приводил к себе девушек из обслуги. Иногда Токман чувствовала смутное удивление, почему Альчхон-ран выбрал её, тощую и угловатую, по-мужски размашистую, с худыми плечами и сильными, как у парня, руками — недаром же ей удавалось обманывать окружающих столько лет подряд. И никогда не задавал вопросов. * — Я надеялся, что вы хотя бы угостите меня выпивкой. — Полагаю, что за спасение жизни я должен буду отплатить чем-нибудь действительно важным, — засмеялся Альчхон-ран. Тогда Токман впервые увидела его улыбку. Мысль, что она действительно может напроситься на попойку с командиром «Крылатых магов», заставляла раздуваться от дурацкой мелочной гордости. Так могла бы чувствовать себя девушка, которой удалось привлечь внимание красавца-мужчины на зависть всем подружкам. Глупости, конечно: это всего лишь самодовольство рядового, которого отличил командир. * У Альчхона оказалось до смешного мало опыта для человека с его внешностью, положением и возрастом. Впрочем, это позволяло чувствовать себя на равных. Токман даже больно в первый раз по-настоящему не было: её нёс вперёд злой кураж, отчаянный порыв вроде тех, что на войне заставляли бросаться в самоубийственную атаку. Она цеплялась за его плечи, впиваясь до синяков, и почти требовала: — Давайте же, давайте! — как когда-то, сходя с ума от страха, требовала наступления от медлящих врагов. Альчхон-ран только с виду был самым строгим и сдержанным из элитных хваранов Сораболя, а наедине с ней стал пугающим. Ему бы не составило труда скрутить Токман в один миг. И хрупким он тоже выглядел разве что в одежде... И он ей понравился. Вот что было важно: Альчхон-ран ей нравился и знал о ней правду, и Токман не боялась, когда он взял её за руку и повёл в свою комнату в казармах «Крылатых магов». Токман застонала сквозь зубы, когда изнутри её женские ножны растянуло почти нестерпимо, и стало легче — словно прорыв через врата вражеской крепости, когда стоит пройти хоть десятку воинов, и следом через распахнутые настежь створки нагрянет весь отряд. Она откинулась назад, прислушиваясь к себе, стиснула вокруг Альчхона лоно и почувствовала, как он задрожал. После у них было достаточно времени, чтобы учиться новому неспешно и с удовольствием... насколько позволяли выкроенные друг для друга скудные часы в полутёмных казармах, но в первый раз Токман искусала Альчхону плечи, а он наставил ей синяков на бёдрах. Юсин-рану пришлось соврать, что она упала с лошади во время тренировки и поэтому хромает. На другой раз Альчхон целовал не успевшие сойти отметины на её коже, а после прильнул губами между ног, и Токман забыла, как её зовут. Потом она села сверху и поскакала, понукая своего любовника возгласами и мольбами. Токман жила одним днём и твёрдо решила не думать, что будет, когда правда выйдет наружу. * «Это вроде задания в тылу врага, — сказал себе Дэбун. — Всё равно, что ещё разок сходить в разведку. Ничего страшного». Стараясь не дышать, он на цыпочках подобрался к двери и прильнул к стене. Звуки доносились как будто чуть со стороны, значит, цель номер один и цель номер два чуть сместились, и можно было надеяться выбраться из передряги без потерь для разведчика. Дэбун беззвучно приоткрыл дверь на ладонь, потом ещё шире, втянул живот, и как мышь, проскочил боком через получившуюся щель. В углу чуть дальше по коридору стонало, ахало и коротко вскрикивало на выдохе. По-прежнему распластавшись по стене и не поворачивая головы, Дэбун сосредоточился на медленно приближающемся выходе. И напоследок всё-таки не выдержал — бросил быстрый взгляд через плечо. Худые сильные плечи и бёдра Альчхон-рана ходили ходуном, как у доброго пахаря, трудящегося над нивой, золотистая кожа блестела, будто маслом намазанная. Тощие длинные ноги притиснутого к стене Токмана обхватывали его талию. Они никого вокруг не видели и не слышали, хоть в рог над ухом труби. Дэбун зажмурился и вылетел за дверь, как ошпаренный. «Я просто сильно напился, — твёрдо сказал себе он, оказавшись в безопасности родной казармы. — Ничего я не видел. И вообще. Кто кого там объезжает у «Крылатых магов», не моё дело. Вот Токман, гад скользкий! Это ж надо — самого Альчхон-рана!.. Хотя если рассудить, то он же нандо «Цветка дракона», а отряда лучше нет. Так что неудивительно, что Альчхон-ран, значит, не брезгует... того-этого... на спину». Лягушки в пруду снаружи орали так, будто вообразили себя соловьями. Историческая справка На пруду Онмунджи — Нефритовых врат, что у монастыря Ёнмёса, зимой развелось множество лягушек, которые квакали несколько дней кряду. Люди испугались, попросили государыню изъяснить, что это значит. Государыня тотчас приказала военачальникам Альчхону и Пхильтхану взять две тысячи отборных воинов, отправиться к Западному предместью столицы и сделать разведку в ущелье Нефритовых врат, потому что там наверняка затаился вражеский отряд. — Немедля окружите их и перебейте до единого! Военачальники взяли под свое начало каждый по тысяче воинов и отправились на разведку в западном предместье. И верно: под горою Пусан было ущелье Нефритовых врат, а в нем затаилось пять сотен воинов Пэкче. Они напали на них и всех перебили. Усо, их начальник, спрятался было на скалистой горе Намсан. Его застрелили из лука. Пэкче послал туда еще тысячу и две сотни воинов, но и они были перебиты все до единого. А когда у государыни в свое время спросили, как узнала она о лягушках, ответ был таким: — Лягушки свирепым видом напоминают лики воинов. Нефритовые врата — это женское тайное место, женщина принадлежит к началу Инь, цвет ее — белый, а белый цвет связан с Западом: так я узнала, что на западе таятся воины. Мужское, войдя в женское, теряет свою силу — так я поняла, как легче справиться с врагами. Самгук саги (с) Примечание автора: ирония заключается в том, что Нефритовые врата — в классической китайской литературе действительно эвфмизм для женского лона, так что вопрос, куда именно и с какой целью королева Сондок отправила своего бравого генерала, остаётся дискутабельным, а сама притча приобретает несколько фривольный оттенок.