По-настоящему

В каюте было довольно прохладно, но я не спешила включать обогрев в униформе. Я медленно раскладывала вещи по местам, пытаясь понять, как же так случилось, что я все же тут оказалась. Наверное, началось все с того, что я была полной. Так говорил мой брат-медик, но я всегда употребляла немного более точное определение — толстая. В обществе, где все поголовно находились на грани дистрофии из-за почти полного отсутствия двигательной активности, я была немного большим, чем просто белой вороной. Но нашелся человек, еще больше отличающийся от всех. В отличие от меня, будущий член отряда терраформирования насмешек не терпел, да и вряд ли бы кто посмел сказать мускулистому парню, что с ним что-то не так. Мой брат готовил его к анабиозу и переброске на недавно открытую планету, а я просто тихо любила его. Здоровяка Александра, которого все называли, как придется — Алексом, Сашей, Лексом, Ксандром. Добродушный и теплый, он принял меня такой, какая я была, даже в шутку флиртовал со мной, чтобы поднять самооценку. Но мое счастье кончилось, когда ему настала пора улетать. Мы много шутили о том, что планета называется Александрия, словно он — ее правитель. С Алексом и еще многими специалистами, в том числе и укомплектованным отрядом терраформирования, отправлялся мой брат Лен. А я... А я оставалась на Земле. Потому что шестнадцатилетних в космос не берут. А на такие тяжелые для терраформации планеты, как Александрия — и подавно. Единственное, что я смогла сделать — после окончания обязательного курса обучения пошла на курсы геоинформатиков. От меня требовалось совсем немногое — стать лучшей, чтобы была хоть мизерная возможность отправиться к брату. И к Лексу. Родители очень переживали за меня — я старалась, как могла, иногда предпочитая учебу сну. Был бы здесь Лен, он бы вколол мне щелочной раствор в нервные узлы, чтобы наказать за нарушение суточного ритма. Но Лена не было, и я медленно шла к своим целям — училась и худела. Потому что тех, у кого вес не в медицинской норме, за границы атмосферы не выпускают. В итоге — мне двадцать два, и я на Александрии. Единственный геоинформатик на этой континентальной станции, которому предстоит с помощью спутников и отряда терраформирования обследовать каждый уголок огромного континента, описать флору и фауну, хотя еще неизвестно, похожа ли местная жизнь на то, что мы привыкли видеть на Земле и других планетах. Встречал меня Леонид, и первое, что он сделал после разлуки в шесть лет — пнул меня в голень, отчитывая за то, что я вообще полезла в космос и на эту планету. Правда, потом все же обнял. Удивляться моему внешнему виду не стал — родители отправили ему голограммы с вручения диплома после курсов, пока я летела на Александрию. Пожурил меня только за то, что худела до самой нижней границы медицинской нормы. От стука в дверь я вздрогнула и выронила контейнер со своими любимыми нейрами. — Лен показывал мне голограммы, но я хотел увидеть это сам, — произнес за спиной снившийся мне почти каждую ночь голос. Завизжав от радости, я повисла на шее все такого же здоровенного Лекса, со смехом обнявшего меня в ответ. Совсем не изменился... Брат сказал, что группа Алекса должна скоро вернуться, они расставляли датчики вокруг станции, чтобы я уже завтра могла приступить к работе. — Ну и поиздевалась же ты над собой, малявка, кошмар какой-то, — парень не переставал улыбаться, усевшись на край гермоконтейнера для сна, — где мой любимый жирок? — Да ну тебя, эти шутки больше неактуальны, — только и отмахнулась я, присев на корточки и собирая кубики нейронных усилителей, вывалившиеся из контейнера. — А кто сказал, что это шутки? — я только фыркнула. — Все еще пользуешься этой гадостью? — Между прочим, нейры — лучшее изобретение в истории человечества! — оскорбилась я за всю науку. — А если тебя от них не вставляет — сходи к Лену и проверь проводимость синапсов. Когда-то Лекс сказал мне, что, если и заниматься с кем-то сексом, то только по-настоящему. Я по-настоящему не пробовала, мне и с усилителями нравилось — вне зависимости от умений партнеров, оба переживут записанные давным-давно эмоции и ощущения других людей, запущенные в нервную систему, и все будут довольны. А любовь моя... Любовь моя за эти годы притупилась. Да, я очень рада видеть Александра, но... Но я тогда была подростком, а он был единственным посторонним человеком, который надо мной не подшучивал. Теперь же поводов для шуток нет, и я больше не нуждаюсь в его поддержке. — Знаешь, я очень не хотел, чтобы ты прилетала, — серьезно сказал парень. Я хмыкнула, ставя контейнер на отведенное ему место, — тут очень опасно, правда, одно только местное солнце чего стоит. Выбрала бы себе планету полегче. — Я к брату прилетела, с ним и на другую планету переберусь, — отрезала я. Было почему-то неприятно от его присутствия. Я так долго ждала встречи с ним, ждала, что он похвалит мою фигуру, скажет что-нибудь хорошее. Это было мощнейшим стимулом для меня, а ему не нравится. — О, Лекс, вы уже вернулись, — раздался за спиной голос Леонида, — почему твоя группа и ты сам до сих пор не в медблоке? А ну, бегом! Лик, я тебе принес данные разведдронов и пароли, но сегодня уже распаковывайся спокойно. — Ага, спасибо, — когда я повернулась, Александра уже не было. И от этого стало еще неприятнее. — Завтрак в семь по местному, не опаздывай, я теперь лично буду следить за твоим питанием, ясно? — улыбнувшись, брат обнял меня и тяжело вздохнул. — Надо было тебе более безопасную планету выбрать. — Да вы сговорились, что ли? — шутливо возмутилась я, отталкивая старшего и страдальчески закатывая глаза. — Мы сообща о тебе беспокоимся, — подмигнул медик, покидая каюту. Я смотрела на тихо задвинувшуюся дверь, намертво загерметизировавшую помещение, смотрела очень долго. Ликование от того, что я добилась всего, чего хотела, прошло. Почему-то хотелось плакать. Поэтому я решила, что вещи разобрать вполне можно и завтра, выбрала нейр с лесной поляной и улеглась в гермоконтейнер. Столько степеней защиты на случай разгерметизации могут показаться излишней предосторожностью только тому, кто не знает, сколько терраформаторов погибло именно по этой причине на заре межзвездных полетов. Устроившись на подстраивающейся под мое строение скелета анатомической сухой пене, я вставила кубик с записью в специальное углубление в макушке, обычно спрятанное под волосами. У меня оставалось полминуты на то, чтобы поставить таймер сна, по которому спать мне оставалось двенадцать часов из тридцати в местных сутках. И стереть все же сорвавшуюся слезинку. Завтракать, обедать и ужинать приходилось с нейронными усилителями. Видишь и ощущаешь вкус мороженого или беф-строганов, а ешь на деле вязкую питательную массу. Полезная штука — нейры. Тут со мной, видимо, согласился бы даже Лекс, не пренебрегающий ими хоть во время еды. Мне не хотелось с ним разговаривать. Он это явно видел и не лез. Поэтому после утреннего приема пищи я отправилась к себе в каюту. Развернула на стенном экране снимок-склейку окрестностей станции и принялась за дело — нужно было разобраться с тектоническим строением местности и прикинуть полезные ископаемые, которые можно добывать в непосредственной близости. Атмосфера по составу для дыхания вполне пригодна, но насыщена микроорганизмами, достаточно агрессивными. Поэтому вокруг станции возводили защитный купол, чтобы можно было спокойно заниматься обустройством континента и потихоньку истреблять местную живность. За исключением тех видов, которые окажутся полезными и не будут конфликтовать с земной флорой и фауной, разумеется. Но, судя по известным нам видам, такие вряд ли найдутся. — Можно? — я даже подпрыгнула от неожиданности, но, обернувшись, все же кивнула Алексу, свернула рабочую программу. — Вчера как-то нехорошо получилось... Видимо, ты не до конца меня поняла. — Ты о чем? — проследив взглядом за закрыванием двери, я не торопилась смотреть на здоровяка. — Я понимаю, ты теперь сама себе нравишься, это хорошо, — я все же уставилась на него, не понимая, к чему он ведет и зачем вообще этот разговор, — но ты мне нравилась и прежней. — О, Лекс, кибернетики ради, прекрати, — замахала руками я, — как ты верно подметил, я сама себе нравлюсь, и теперь тебе не обязательно поднимать мою самооценку таким образом. — Проклятье, да почему ты всегда воспринимала это как шутку?! — разозленный Алекс даже вскочил. — Сколько раз мне тебе еще сказать, что ты мне нравилась, нравишься и будешь нравиться, чтобы ты поняла, что я тебя люблю, Лика, сколько раз? Или это я тебе не нравлюсь, поэтому ты делаешь вид, что ничего не понимаешь? Знаешь, как мне не хотелось от тебя улетать? Знаешь, как я надеялся, что вылет отложат, что ты станешь совершеннолетней, и мы сможем об этом нормально поговорить? Я смотрела на него, злого, тяжело дышащего, с какой-то сумасшедшей искрой в глазах, со сжавшимися в кулаки руками, смотрела и не понимала. Как же я проглядела? Наверное, я была настолько уверена, что меня никто никогда не полюбит, что даже не допускала такой возможности. Наверное, в чем-то Лекс все же прав. Если и получится найти нейр с таким безумным поцелуем, это будет совсем не то. Не будет такой сладкой боли от сильных рук, стискивающих талию, не будет ощущения горячих губ. Потому что те, кто записывали нейры, были просто актерами. — К черту... — с трудом прошептала я, хватая воздух ртом и ничего не видя из-за расцветающих перед глазами ярких пятен, когда ощутила на себе всю тяжесть его мускулов. — Все нейры... Тихо рыча сквозь зубы, Алекс выпутывался из униформы, нависая надо мной, целуя, проводя носом по шее и снова целуя. Актеры всех моих эротических нейров всегда были похожи на него. И по сравнению с ним, таким настоящим, казались такими же нелепыми, как древнее 2D в сравнении с теми же нейронными усилителями. Даже если моя любовь и остыла, сейчас она вспыхнула вновь. Потому что я мечтала о нем, я хотела к нему. Всегда. — Лекс... — шептала я, впиваясь в жесткие мышцы пальцами. — Черт, Лекс!.. — Ого, а тут прибавилось, — усмехнулся он мне в ухо, накрывая ладонями мою грудь, прикусывая мочку и медленно, дразняще-неторопливо подаваясь бедрами вперед. Когда он сказал мне о том, что сексом надо заниматься по-настоящему, я вспыхнула, как обшивка корабля в плотных слоях атмосферы. Теперь я точно так же горела изнутри, жалея лишь об одном — что нет оборудования для записи нейронного усилителя. Чтобы сохранить это. Навсегда. И переживать раз за разом. За обедом Леонид избегал нас, как только мог, и постоянно потирал покрасневшие уши. Я не могла понять, в чем дело, чем я его обидела, пока Алекс шепотом не напомнил мне, что Лен непрерывно получает информацию с вживленных в наши тела физиодатчиков.