Счастливый конец

- Ты счастлива? – спросила Бетти, и Инна удивлённо вскинула зачерненные мастерским татуажем брови. - В каком смысле? Всё её личико было будто ювелирно отглажено, и подобная правильность линий отчего-то немного смущала Бетти. - Все счастливы! – рассмеялась Инна, запуская пальцы в густые волосы подружки. – Отчего же я должна быть несчастлива? Бетти довольно сдержанно отодвинула подругу за плечи; встав со смятой кровати, прошла по ковру до окна. Молоко света красиво обвело по контуру её светлые волосы и стройный силуэт, и Инне показалось это невероятно сексуальным. Бетти долго молчала, думая, закурить или нет, закурить или не надо, закурить или до утра потерпеть. Это метание её доканывало, а следом за навязчивым киданием туда-сюда напрашивалось «разве это счастье?». - Просто мне показалось… Это не может быть странным? Так много веков люди шли к этому, боролись за счастье во всём мире, стихи там писали, песни сочиняли… И вот пришли. Это как-то неправдоподобно. Когда… ох… когда все знали, что не будет никакого светлого будущего. Потому что… ну… найдутся люди… Инна вполуха слушала любовницу, вталкивая в висок небольшое устройство, и посмотрела на силуэт у оконной рамы. Мысленно заскользила по чистому листу, очертила локти, колени, аппетитные бёдра, пририсовала крылья на лопатках, потом, передумав, стёрла их, посчитав, что это пошло и избито. Так, та-ак… Бетти всё же решила закурить. Дым, пожелавший быть приголубленным, прилёг на кожу, облитую, как мёдом, ровным загаром. Короткий штрих, длинный, полутон… - Но ты же знаешь, что сделали со всеми больными ублюдками, и маньяками, и расистами, и религиозными фанатиками, и ВИЧ-инфицированными, и быдлом, и проститутками, и тем, кому вдруг не понравился режим новой власти и Нового Мира Наступившей Утопии – и, боже, Бетти! да тебе ли не знать? - Да знаю я, знаю. Я не о том. Просто представь – мы живём с тобой в эпоху, где всего хватает, где каждый день люди вежливо улыбаются и не требуют от государства ничего. Всё так, как мечтали во все предыдущие века – это ведь… с ума сойти! - С ума сойти – это незапрещённые гомосексуальные отношения, вот что, - хохотнула Инна, завершая рисунок. Она сохранила его, осторожно извлекла чип наружу, достала ноутбук. – А чего ты вообще запарилась по этому поводу, солнышко? - Да так… Просто подумалось. Все счастливы. Никому ни за что не нужно волноваться. Дети могут гулять хоть до утра, не боясь, что их похитят и изнасилуют. - Ну фу, что ты такое говоришь, - хихикнула Инна, встала, выдёргивая из принтера распечатанную работу, и приобняла Бетти за плечи, разворачивая рисунок перед её лицом. – Нравится? – спросила она, укладывая гладкий, как мрамор, подбородок на плечо. - Нравится, - с тоской ответила Бетти и сказала то, от чего у Инны рухнуло сердце вниз. – Просто весь этот мир, за который кто-то ложился костями – он такой скучный. Из головы шоком вышибло все слова, и Инна смогла лишь ужаснуться: как можно быть такой неблагодарной?! Это означало небольшой, но всё же бунт против Нового Государства – быть несчастной. Выбиваться из общего строя. Предать идею вселенской утопии. Быть счастливой – надо! - И я не чувствую себя счастливой, - продолжала Бетти, будто бы чувствуя вину за свою скуку. - Будто за мной следят всё время, чтобы не дай бог чего взболтнула. И эти технологии... Ты ведь даже уже карандаш в руки не берёшь. - Но мир без зла… - прошептала Инна, понимая, что она спала с предательницей счастливейшего за всю историю человечества государства. – Это ведь прекрасно!.. И я каждый день улыбаюсь, потому что мне радостно здесь! - А благодаря каким средствам тебе тут радостно, ты помнишь? – Бетти перевела на Инну взгляд, и в дыму её глаза казались водянистыми, словно у русалки. – Это ведь тоже люди были. - Ты ведь в шутку это? Разыгрываешь? - Нет, отчего? - Это не люди! Не люди, понимаешь? Бетти поморщилась – категоричность ей никогда не нравилась. - Я доложу. Куда следует. И тебя – тоже! Как и тех… отбросов! да! отбросов!! Тебя так же, как и их! Бетти прошла до кровати, села и, докурив сигарету, потушила окурок, похожий на чей-то изуродованный белый мизинец. - Давай. Я подожду. Они долго прожигали друг друга взглядами, и Инна, сморщив своё прекрасное лицо, лихорадочно начала собираться прочь. Сначала – чулки и трусики… - А ты будешь без меня счастлива? – спросила Бетти, прикрывая бёдра простынёй. - Буду! – сказала Инна, застёгивая на молнию юбку, и подняла с пола кружевной бюстгальтер. - И то, что население планеты сократилось на две трети после «очистки», тебя не будет волновать? - Не будет! – уверенно заявила она, подхватывая с кресла бирюзовую рубашку. Бетти нравилась эта рубашка: малиновые пуговицы так безвкусно нарушали гармонию образа, что хоть плачь от, этой несовершенной детали осчастливленного мира. - Надо же, - Бетти сделала вид, что удивилась. – Значит, счастье – это отсутствие совести. Инна быстро застёгивала куртку... - А ты знаешь, как говорили древние? Совесть делает человека человеком. Или что-то типа того. Так что всё-таки дерьмо этот твой мир, Инна. Без обид, всего лишь факты. - Да пошла ты! – взвизгнула Инна, в злости вырывая руки из запутавшей пальцы застёжки, и берет на её голове съехал чуть вбок. Через секунду входная дверь хлопнула. Бетти долго сидела в тишине. Потом закурила вторую сигарету и, подтянувшись, подняла с пола лист. Рисунок и впрямь ей очень понравился, но, чёрт, как же, наверное, хреново быть смятым чужими ступнями. Инна прошлась по нему не раз и не два, пока бегала туда-сюда. «И ладно», - подумала Бетти, отпуская рисунок, и лист мягко спланировал на ковёр. Ей хотелось спать. И в голове не копошилось гадкое «хочу-или-нет» - ей хотелось. И она легла, закрывая глаза, зная, что Инна точно доложит, куда нужно. И тогда мир без неё станет чуть более счастливым.