Праздник закончился

Почти каждый день Джон жалеет, что отказался танцевать с Ларитой тем вечером. Это сожаление преследует его. Он не вполне уверен, что заслужил это чувство, не после всего, произошедшего в его доме – доме его матери – не после предупреждения отца, не после всего, что указывало на такой исход. Джон чувствует себя глупцом, плохим и невнимательным мужем. Он ненавидит это чувство. Он никогда ещё себя так не чувствовал: ни с Сарой, ни с кем другим, – и он не знает, как с этим смириться. Ларита стоит в дверях, держа в руке зажжённую сигарету, её глаза то и дело перебегают с его лица на темный коридор её комнат, и это отвлекает. Ему понадобился почти месяц, чтобы отыскать её. Примечательно, что как только он оказался в Лондоне, все имевшиеся знакомства стали абсолютно бесполезны. К тому же мать продолжала придумывать новые неотложные дела на ферме, да и присутствие Сары отвлекало. Хотя, Сара всегда держалась с таким виноватым видом, будто сама не знала, что она там делала. Он переспал с ней однажды, через три дня после того как Ларита с отцом укатили в закат. Её губы не были похожи на губы Лари; её тело было полнее, мягче, менее рельефным, её грудь больше, движениями она напоминала скорее лошадь, чем кошку. Потом всё было очень неловко, хотя на следующий день мать практически переписала завещание, включив туда Сару. В поместье Уиттекеров не было секретов. Джон несколько сожалеет об этом, не потому, что ещё женат, но потому, что после этого Сара ещё больше сливается с пейзажем, обстановкой, местностью. Ларита всегда выделялась. Она и сейчас выделяется. Одетая в брюки на подтяжках, она выглядит восхитительно, даже с этой толикой грусти в глазах, от которой он очень хотел бы избавить её. – Прости, что я так долго, – он начал говорить так, как будто это было стоящим оправданием. – Все отказывались говорить, где ты, – он продолжает, как будто она не в курсе. Он знает, что она знает. Он знает, что она знает, потому что под конец первой недели один из её друзей пожалел его, пригласил выпить и рассказал, что Ларита не хочет, чтобы её нашли. Что она попросила не помогать. Но, конечно, она это сделала из-за матери, не из-за него. Это мать должна была искать своего непутёвого блудного мужа. Но она не стала. Она решительно заявила, что этот глупец мог делать, что захочет, она отказывается снова покидать ферму, она не желает тратить ни секунды, ни вздоха на человека, который её определенно не любит. Джон ненавидит слово любовь, когда его произносит мать этим своим раздражённым тоном. Удивительно, что он никогда раньше не замечал этого. – Джон, – голос Лариты не такой усталый, как он ожидал, и у него перехватывает горло от нахлынувшей надежды. – Возвращайся домой, – говорит она через минуту, показавшуюся ему вечностью. Минуту, за которую мир успел измениться, но Джон давно к этому привык. За последнее время его мир менялся слишком часто, чтобы он продолжал замечать эти колебания. Вместо этого он кладет руку на косяк, чтобы она не могла закрыть дверь, не поранив его. Не смотря на то, что когда она ушла, ему было дико больно, он уверен, что она не сможет поранить его так, чтобы остались настоящие шрамы. – Идём со мной, – просит он её. Она наклоняет голову и её профиль прекрасен. Он любит её. Почему она этого не видит? Она поднимает сигарету к губам и глубоко затягивается. – А как же твоя мать? – Мы можем жить в Лондоне. Мы можем жить здесь. Он знает, что звучит отчаянно, но ему почти всё равно. – Сара? Джон ненавидит себя за то, что переспал с ней, но он возненавидит себя ещё сильнее, если не сможет в этом признаться. Может Ларита была права, и он действительно похож на маленького мальчика, неопытного, наивного и невинного, но ему всё равно. – Я переспал с ней, – говорит он, и не похоже, чтобы это как-то задело его жену. Она просто стоит и смотрит на него, не отрывая глаз от его лица, её губы подрагивают. Он вдруг понимает, что Ларита знает и об этом, вероятно знала, что это произойдёт, уже тогда, когда уходила от него тем вечером. – Это ничего не значит, – настаивает он, отчаянно желая, чтобы голос не звучал так жалобно, но ничего не может с этим поделать. Ларита спокойна, она касается рукой его лица. – Ты мог бы полюбить её. – Но я пришёл за тобой. Джон не знает, как ещё доказать это. Хильда и Мэрион решили, что он сошёл с ума. Он и сам был поражён, когда дал Мэрион пощёчину за то, что та назвала Лариту потаскухой. Он никогда раньше никого не бил. Ему даже в голову такое не приходило. Но он и так уже был зол, а слова сестры только подлили масла в огонь. Тогда это вышло как-то само собой, но всё-таки это было неприемлемо. Он так и не извинился. Мэрион до сих пор с ним не разговаривает. Ларита снова затягивается и убирает руку, Джон знает, что через минуту она попросит его уйти. – Лари, – начинает он и мягко запевает, – Позволь мне жить околдованным тобой, колдуй, колдуй, ты так в этом хороша. Впервые за то время, что он здесь, Ларита улыбается, и её голос звучит гораздо увереннее его, когда она подхватывает: – Ведь ты творишь со мной такое, чего не может никто повторить. Джон собирается протиснуться в дверь, его рука тянется к её талии, когда голос – голос, который он узнаёт, не может не узнать, даже если очень постарается – окликает Лариту, и он отстраняется, сначала в шоке, потом в узнавании, когда видит, как в темноте коридора появляется фигура отца. Джон успевает увидеть его халат, выражение его лица, выражение лица Лариты, перед тем как дверь тихо закрывается. Сигаретный дым клубится у двери, будто тоже стремился внутрь, но всё, что им оставалось – смотреть на эту запертую дверь.