Провалы в памяти (Blackout)

Его проблема или, с другой стороны, решение всех его проблем — это алкоголь. Конечно, у Джона проблемы с алкоголем. А у кого бы их не было, учитывая, через что ему пришлось пройти? Он бы должен, конечно, осознавать, к чему это приведет, учитывая историю Гарри. Учитывая то, как он ругался с ней до хрипоты, как ее жизнь разваливалась у него на глазах, как он бесконечно на нее злится. Но Джон даже не замечает, что происходит. Он не задумывается об этом. Он наливает стакан, и день проходит. Бинго! Это просто выживание. Это работает, и он наливает еще. И еще. По большей части он справляется. Некоторым людям это удается. Джон как раз такой человек. После фиаско с Мэри становится хуже. Нет смысла объяснять. Теперь ему сложно без этого заснуть. Только это хоть как-то отвлекает от того, из-за чего тянет пустить пулю в голову. Иными словами, это то единственное, что находится полностью под его контролем. Еще одно средство, которое ему помогает, полностью зависит от комбинации Шерлока Холмса, преступлений, насилия или убийств —, а на все это, как известно, нельзя рассчитывать. Бутылку виски же можно найти всегда. Джон продолжает прекрасно функционировать, даже когда далеко не в идеальном состоянии. И поэтому никто не замечает, куда он скатывается. В мусорном ведре появляется все больше бутылок. Ночью можно пить и смотреть в пустоту и, с точки зрения Джона, после заката забытье дарит покой. Никто не замечает. Кроме Шерлока, конечно. Джон не всегда пьет один. Он идет куда-нибудь, сидит в пабах, смотрит в окно, наблюдает за счастьем других людей. Бывает, утром он не может вспомнить, как вернулся домой, но он об этом не беспокоится. В конце концов, до дома он всегда добирается. Не важно, сколько он помнит; помнить ему сейчас все равно не доставляет удовольствия. Если честно, помнить мучительно, а забывать приятно, и он не против провалов в памяти, и не беспокоится о них. Врачу следует по-другому к этому относиться? Ясное дело. Но ему бы просто день пережить. На большее он пока не претендует. Просто пережить день. И ночь. Если в жизни не происходит ничего из того, о чем хотелось бы помнить, легко не считать пропадающие вечера. Они в любом случае сливаются воедино. Не происходит ничего значительного. Деревянные панели на стенах, барный стул, потом дождь, и он бредет домой, спотыкаясь, не чувствуя ни рук, ни ног, и пытается не думать. Да и было бы что вспоминать. Почисти зубы, ложись в кровать, забывай. Это просто боль. Пусть тает понемногу. Джон тихо, стоически, мрачно пьян, когда Шерлок садится рядом. Он смотрит в окно, не обращая внимание ни на что вокруг, ни о чем не думая. — Тебе нужно остановиться, — говорит ему Шерлок, — Это выходит из-под контроля. Джон поворачивается и смотрит на него, даже не удивляясь, что он здесь. Его мозг часто выдает образы людей, которых он не желает видеть. — Не сейчас, — говорит он. Его веки тяжелеют, и голос звучит мягко, — Отвали. Будто Шерлок просто воспоминание, еще одна вещь, которую Джон может заставить исчезнуть к утру. Он допивает. Смотрит в окно. Шерлок не уходит. Но больше ничего и не говорит. Он просто сидит там, смотрит, как Джон смотрит в окно. Пялится в никуда, изо всех сил пытается стать ничем. На следующее утро Джон просыпается в своей постели, как обычно. Голова трещит, но он не помнит, что ходил в паб. Он не помнит, как его тошнило в туалете в три часа ночи, и как он плакал, уткнувшись в плитку на стене. Да он и не пытается вспомнить. Какой в этом смысл? Ему работать надо. Он думает о ближайшем будущем, а не о недавнем прошлом. Два дня спустя Шерлок и Джон вместе раскрывают преступление. Для этого приходится лезть на террасу на третьем этаже и карабкаться по крыше на севере Лондона. Джон может в любой момент оступиться, но не оступается. Однажды он подумал об этом, когда бежал изо всех сил по тротуару и резко завернул за угол, ощущая неровную поверхность брусчатки под подошвами ботинок. Так просто упасть, подвернуть ногу, расквасить нос. Проиграть. Но он не проигрывает. Они бегут, нагоняют преступника и валят его на мягкую, оранжевую землю Хэмпстед Хит. Для Джона это восторг, покой, наслаждение. Шерлок не заговаривает об алкоголе, и Джон не пьет. В ту ночь он хорошо высыпается. Он помнит каждую мельчайшую деталь. Он видит прошедший день во сне и просыпается с ощущением эйфории. Пока не вспоминает, кто он, и где он, и почему, и эйфория сходит на нет. Три дня спустя Джон засыпает на диване, а просыпается в темноте, свернувшись калачиком на чьем-то заднем крыльце в Ислингтоне. Он не помнит, как сюда попал. Да и не пытается вспомнить. Когда встает солнце, он снова в своей постели, и не помнит, как бетонные ступеньки впивались в спину, и почему куртка насквозь мокрая. На левом плече откуда-то синяк. Лучше об этом не думать. Работа навевает тоску. Одно и то же каждый день, и в каком-то смысле это похоже на состояние опьянения. Бесконечные периоды пустоты, где ничто не имеет значения, и ничего значительного не происходит. — Джон, — говорит ему Шерлок, — хватит. Джон парит в состоянии небытия. Все тело его онемело, и он понятия не имеет, где находится. — Тебе когда-нибудь приходило в голову, — спрашивает Джон у Шерлока, глядя в несуществующее лицо, — что ты, возможно, влюблен в меня? Потому что мне кажется, так и есть. Он отпивает еще и раздумывает о том, что сейчас сказал, как будто это произнес кто-то другой. Как будто он прочел это в книге — чью-то случайную мысль, чье-то утверждение. — Не то чтобы это имело значение, — добавляет он, — не то чтобы это что-то значило, это ничего не значит, просто… — он замолкает и смотрит на Шерлока, хоть и не видит его по-настоящему, — просто это правда. Ну, ты понимаешь. Шерлок, конечно же, понимает. — Тебя это беспокоит? — спрашивает он, хотя это и не имеет значения. — Нет, — отвечает Джон. Он пожимает плечами, потом еще раз, — эт… нормально. Эт…хорошо. Джон не помнит этот разговор. Они тратят двое суток на поиски клочков ткани вдоль шоссе М1. Это скучное и бесплодное занятие, и хотя Джон большую часть времени ворчит, в действительности он не возражает. Он не спит сорок восемь часов подряд, и это просто отлично, потому что не нужно забывать очередные сны. Огрызаться на Шерлока лучше, чем спать. — Мне надо было выбрать тебя, — говорит он. На этот раз он в пабе рядом с домом. Джон не знает, что Шерлок здесь, потому что он настолько пьян, что не видит его рядом. Он разговаривает с образом Шерлока, как обычно разговаривает с разными людьми у себя в голове, когда допивается до такого состояния. Когда он перестает что-либо чувствовать, то может вытерпеть их лица. Или, по крайней мере, очертания их лиц, едва различимые в тусклом свете паба. — Хотя, — говорит он, поднимая стакан и вглядываясь в него, — ты бы наверняка еще хуже поступил со мной, чем она. Намного хуже. С тобой меня б, наверное, уже не было в живых. Он отпивает еще. Шерлок откидывается на стуле и смотрит на него. — Но я бы хотя бы трахнул тебя, — смеется он, — вероятно. Шерлок не говорит ничего. Нераскрытое дело занимает трое суток на следующей неделе. Шерлок слишком удручен, чтобы спать. Джон мягко погружается в сон на Бейкер-стрит, в своем кресле, под звуки скрипки. Утром, когда он просыпается, Шерлок еще играет. Джон теперь ненавидит ходить на работу. Это настолько скучно, что уже не отвлекает, и любая пациентка почему-то напоминает ему о Мэри. Он, как может, сдерживает злость, но понимает, что врач из него сейчас не очень. Гнев — самая легкая из эмоций. Он посылает смс Шерлоку: «Расследование?» Шерлок отвечает через полтора часа. «Нет. Эксперимент. Печень и ногти. Микроволновка. Очень чувствительно». «Не рассказывай. Не хочу знать». Джону снится, что он опять в Афганистане, по шею закопан в песок. — Я тебя не понимаю, — говорит Джон, тыкая пальцем в Шерлока, почти опрокидывая стакан. Сегодня он у себя в квартире. Тут Шерлоку точно неоткуда взяться. Он занят. Он все еще запекает печень в микроволновке, или что-то вроде того. — Наверное, нет, — говорит Шерлок. Джон не обращает внимания. — Ты практически влюблен в меня, а я люблю тебя, и все же, — он указывает на расстояние между ними, — ничего. Почему? — Ты в трауре, — говорит Шерлок, — ты пьян. — Блестящее умозаключение! — смеется Джон, — И не имеет никакого отношения к делу. — Это не умозаключения, — говорит Шерлок, — это факты. И они имеют отвратительно прямое отношение к делу, — добавляет задумчиво, — я не знал. Ты ни разу не говорил. — Со мной спать ты бы не стал, — говорит Джон. Он закрывает глаза и откидывается на диван, — очевидно, ты готов прыгнуть в постель к женщине, с которой только что познакомился, но не ко мне. Ты просто… не чувствуешь влечения, и все такое? Шерлок не отвечает. — Тебе и не обязательно что-то подобное чувствовать. Шерлок молчит. — Влечения у меня на двоих хватит, можешь мне поверить. — Верю, — отвечает Шерлок. Телефон Джона пиликает три раза, пока он выписывает рецепт последнему пациенту за день. [17:53] Джон, ты мне нужен немедленно. [17:53] Человека убили вилкой. [17:54]Как ты вообще можешь думать о чем-то еще, когда человека убили вилкой? Много часов спустя, в такси, послевкусие расследования гудит у них обоих в венах. Они развалились на заднем сиденье и смотрят, как мимо проносится ночной Лондон. Джон смотрит, как черно-белый профиль Шерлока то появляется, то исчезает в янтарном свечении машин и фонарей. Рука Шерлока почти случайно задевает ногу Джона, и ни один из них не отодвигается в сторону. Джона наполняет золотое свечение; лучше, чем сейчас, быть просто не может. На секунду все становится так, как и должно быть, и Джону спокойно. Но секунда проходит. Это неизбежно. Неделю спустя Джон сидит на веранде в Саутварке. Он тут один. Ветер с Темзы сырой и холодный, остальные люди, сидевшие тут в начале вечера, давно ушли внутрь, к огню. У Джона замерзли руки, он дрожит, сам того не замечая. Виски холодный, но согревает внутри. Естественно, Шерлок его находит. Он приносит шерстяное одеяло и укутывает Джона. Он берет руки Джона и сжимает их в своих. — Остановись, Джон. Это убивает тебя. — Угу, — вздыхает Джон, и на автомате прислоняется к Шерлоку, как будто и раньше так делал, — я знаю, — он прижимается к шее Шерлока и целует его за ухом. Немного странно, в общем-то. Но в тот момент ему это не кажется странным. В конце концов, этого времени на самом деле не существует. У него занемели пальцы, но Шерлок теплый, как виски, и Джону хочется поцеловать его. Он не думает об этом. — Я знаю, я знаю, я знаю, Шерлок, — он хочет, поэтому берет и целует его. Он целует Шерлока в шею холодными губами. Проводит рукой по его животу, — Я знаю, — Джон целует его в подбородок. А потом целует Шерлока в губы. Начинается дождь. Он просыпается под тем же одеялом на диване на Бейкер-стрит, но не помнит, как он сюда попал. Он помнит только ветер с Темзы и непонятное тепло. Вероятно, он заявился вчера ночью к Шерлоку на порог, пьяный и не в себе, продрогший и ужасающе одинокий. Он всегда, всегда ужасающе одинок. Ему становится стыдно. Это зашло слишком далеко. Он понимает, что пора остановиться, но не уверен, что ему хватит сил. Ему ужасно плохо, это легко понять. Ему впервые приходит в голову, что он не сильно отличается от сестры, и ему стыдно за себя. Легко упасть на дно, когда не замечаешь, что падаешь. Все еще идет дождь. Солнце поднимается из-за горизонта. Джон не хочет об этом думать. Он надевает ботинки и тихонько выходит на улицу. Остановиться сложно, но ему это удается на какое-то время. Это больно. Даже очень. Но он не рассказывает об этом, и Шерлок об этом не упоминает. А больше никто и не заметил. Дни еще никогда не были такими длинными, а ночи такими тяжелыми. Он несколько раз выходит из себя, с пациентами, коллегами, друзьями, и ему приходится извиняться. Он мучительно старается заснуть вечерами. Видит кошмары. Плачет. Он так злится на Мэри, что пробивает стену кулаком. Психотерапевт, к которой он снова начал ходить, но кому еще не рассказал о проблемах с алкоголем, говорит, что выражать гнев полезно. -Злость искренна, — говорит она, — Вам нужно научиться быть искренним с самим собой. Неудивительно, что через два дня он вновь берется за стакан. С такими вещами непросто справиться. — Джон, — говорит Шерлок. Джон понятия не имеет, откуда тот взялся, но он здесь, и сидит очень близко. Так близко, что Джон чувствует его отвлекающее, благословенное тепло. Его лицо искажено болью, — Не надо, — он отводит руку Джона от стакана, — только не начинай снова. На этот раз Шерлок касается его не случайно. Он берет руку Джона и прижимает его пальцы к губам. Это невозможно пропустить. Шерлок целует его. Он касается губами его пальцев, костяшек, гладит ладонь. Джон околдован, прикован к месту. Ничто на свете не может быть реальнее этого. Внезапно Джон обо всем догадывается. Все понимает. Он не помнит, как попал сюда, но знает, кто сидит перед ним. И почему. Столько лет любить друг друга, и вот он, переломный момент. Он проводит большим пальцем по губам Шерлока. Теперь все так очевидно. Все это время все вокруг знали, а они оба притворялись, что это неправда. Джон чуть не начинает смеяться. Ему хватает на это смелости только потому, что он пьян. Ему ненавистна ироничность этой ситуации. — Скажи мне, что все знаешь, — говорит ему Джон. Он не чувствует собственной кожи. Знает, что утром ничего не вспомнит, — скажи мне, что вычислил, что я в тебя влюблен, по пуговицам у меня на рубашке или по тому, как я завязываю шнурки, или как я зачесываю волосы, ну не знаю, по чему угодно. Скажи, что это очевидно. Я тебе поверю. Я всегда тебе верю. Шерлок кивает. Джон прижимается к нему лбом. — Я буду в панике. Шерлок слабо улыбается в ответ. — Скажи мне, — просит Джон, — скажи мне, что тоже меня любишь. Шерлок кивает. — Я не поверю, — говорит Джон. Он гладит Шерлока по щеке, — тебе придется меня поцеловать, — шепчет он, наклоняясь к губам Шерлока. — Так и сделаю. Джон просыпается с похмелья в своей постели. Он не помнит, где был вчера вечером, он даже не помнит, выходил ли из дома. Как он достал алкоголь? Ограбил соседей? Он не помнит, но вполне мог. Он проклинает свою слабость, и обещает себе вступить в Общество анонимных алкоголиков, или что еще ему потребуется сделать, чтобы все это прекратить. Он устал. Ему стыдно за самого себя. Наверное, пора признаться психоаналитику. Ему нужна помощь, бессмысленно и дальше это отрицать. Телефон пиликает. «Ты мне нужен. Приезжай немедленно». Джон улыбается. «Расследование?» «Вроде того». Джон садится, морщится и опускает ноги на пол. Хочется надеяться, что это будет интересный день. Именно такой ему сейчас необходим.