(Не) подлежит уничтожению

Героиня, шагавшая по пыльной дороге мимо валунов и оврагов, мимо болот и валежников, тяжко вздохнула, с тоской вспоминая вяжущий вкус выпивки, мягкую постель или, на худой конец, хотя бы банальную лавку. Да что угодно, хоть деревянный пол, лишь бы оно было сухое и под крышей. Уже несколько дней ей не встречалось ни домика, в заплечной сумке болтался черствый кусок хлеба и пустая фляга, а кругом, насколько хватало глаз, простиралась дорога, поросшие мхом валуны и крючковатые ветви деревьев. До столицы было еще миль двадцать, не меньше, а путница все чаще запиналась и пару раз чуть не села в муравейник. Вариантов было не много: или она сейчас найдет более-менее подходящее место для ночлега и утром, кое-как отдохнувшей, продолжит путь, или через несколько метров растянется прямо на дороге, и тогда вряд ли уже поднимется. Луна безразлично глядела на поляны-проплешины с подозрительной выжженной землей без единой травинки, словно от удара молнии, брошенной косым божеством в своего подопечного; на одинокую сгорбившуюся фигурку путницы, которая, стащив с плеч худенький плащ и уложив его на влажную траву, уже укладывалась за одним из многих каменных глыб, разбросанных вдоль дороги. Не самое безопасное место, но выбирать не приходилось, да и если Мудрейшая решит послать ей еще одно испытание, и поблизости окажется очередной четырехглазый или десятиногий упырь, обиженный природой, скажем прямо, никакая маскировка ее не спасет. И либо она в четырнадцатый... Нет, в пятнадцатый... Нет... А, к чертям! В который раз поляжет в схватке с омерзительной тварью, либо же, из последних сил игнорируя кровоточащие раны и ноющие шрамы, отправит его к своему такому же мерзкому прародителю и сделает еще один шаг великой цели: избавлению земли матушки от всех гадов, ползучих и летучих. От запаха собственной крови уже порядочно мутило и начинала кружиться голова. Героиня, борясь с нарастающей слабостью, давящей на ее плечи, словно тяжелая ноша, запустила руки в сумку. - Где-то тут у меня была накладная полоска здоровья... Но искомый, такой нужный в этот момент трофей все не находился. Героиня, от усердия закусив губу и бубня себе под нос проклятия, перевернула мешок вверх дном и вывалила на плащ все его содержимое. С глухим "бух" сначала вывалился дневник в потертой обложке из кожи неизвестного монстра, затем зазвенели баночка из-под варенья с загадочной бирюлькой внутри, полупустая чернильница и совсем пустая железная фляга, на которую с хрустом шлепнулись черствые куски хлеба. Венцом сего сооружения стало плавно спланировавшее гусиное перо. Куда подевался лечебный трофей, совсем недавно отбитый у очередного монстра и припрятанный как раз для такого случая, стало понятно, когда героиня, просунув руку в мешок, обнаружила в нем не очень большую, но достаточную для того, чтобы растерять половину пожитков, дыру. Понимая, что самостоятельно восстановиться у нее нет никакой возможности и надежда теперь только на Великую (божество, действия которой героиня не всегда понимала, но свято верила, что все они для ее же блага), она завернулась в свободный край плаща и трясущимися от холода и, кажется, начинающейся лихорадки губами зашептала молитву. Ничего не произошло. Героиня, думая, что дело в ее неискренности, стараясь держать глаза открытыми, продолжила скандировать просьбы о пощаде и прощении четче и, наконец, совсем выдохлась. С ее губ слетели последние, самые отчаянные слова молитвы, когда ее веки отяжелели, и она погрузилась в болезненную дрему. *** Сколько она пролежала, завернутая в край плаща, героиня не знала. Голова раскалывалась так, как раскалывается наутро после бессонной ночи в обнимку с бочонком браги, а героиня отчетливо помнила, что уже несколько дней и капли в рот не брала. - Было бы что... И где... - не узнавая свой голос, прохрипела путница, с трудом поднимая отяжелевшие веки. Вглядываясь в предрассветный туман, подсвечиваемый тусклым светом (неизвестно, исходил он от блеклого блюдца луны, все еще весящего в небе, или начинающего свой ежедневный путь, яркого, но холодного солнца), она обнаружила собственные вещи, разбросанные вокруг, словно здесь прошел очередной караван монстров, почему-то никак не задевших ее. Чувствуя себя глубоко больной и, сказать по правде, донельзя обиженной на Великую и Прекраснейшую за полное бездействие, путница кое-как поднялась на четвереньки. Она, ощущая ломоту в костях, какая бывает при высокой температуре (или с бодуна), поползла собирать пожитки, пока их не утащил какой-нибудь предприимчивый герой. Не успела она и шагу ступить (или лучше сказать - проползти), как услышала шагах в двадцати справа от себя, где-то в непролазных кустах папоротника, хруст и сдавленное ворчание, словно кто-то силился пробраться сквозь зеленую стену кустарника. Героиня подобралась, на секунду превратившись в каменное изваяние, не издавая ни звука, продолжая неотрывно следить за кустарником; вытащила из ножен, закрепленных на спине, оружие. Где-то под ложечкой нещадно засосало. По какой-то причине героиня, не так давно созданная в конец заскучавшим божеством, буквально вчера ступившая на тропу войны с монстрами и, конечно, имеющая не столь богатый опыт общения ни с первыми, ни с вторыми... созданиями, как другие герои, явственно осознала две очевидные вещи: во-первых, предъявлять претензии Всезнающей (пускай даже в мыслях) чревато последствиями, а, во-вторых, эти последствия вот-вот выпрыгнут на нее из-за кустов... Все еще надеясь в глубине души, что шорох исходил от жука монстроуборщика или, в крайнем случае, от умирающего героя, приключенка двинулась к источнику шума и, когда до гигантских зарослей оставалось не больше одного шага, прошептала несколько слов молитвы и бесшумно исчезла в колышущейся листве. Острый клинок, словно продолжение руки, автоматически пошел в ход, когда до ушей героини снова донесся хруст ломающихся веточек, совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, и она даже уже успела войти в азарт, предвкушая, как заточенное лезвие без труда вспарывает плоть очередной омерзительной твари. Но вместо леденящего кровь визга, к которым уже давно привыкла, услышала только свист оружия, без какого-либо сопротивления рассекающего воздух и стебли-щупальцы исполинского папоротника. В ту же секунду героиня, споткнувшись о что-то, под оглушительный писк, больше походящий на плач, полетела вспарывать носом почву. Вскочив, тем не менее, довольно быстро, кипя злостью от того, что ее в буквальном смысле этого слова втоптали лицом в грязь, героиня снова занесла клинок для удара... И остановилась. Внизу, у самых ее ног, жалобно пища и извиваясь всем телом, за исключением правой задней лапы, намертво застрявшей в монстрячем капкане (недавнее изобретение Мабританских ученых - последний писк моды), испуганно прижимал закругленные ушки к голове невиданный доселе героиней зверь, а точнее - детеныш. Белоснежная шкурка, казалось, поглощала свет двух небесных светил, от чего те нещадно меркли, а зверек тем временем исторгал какое-то завораживающее неоновое свечение. Лоснящиеся черные полосы поперек тела создавали впечатление множества сегментов, скрепленных невидимой нитью, начинавшихся передними лапами и мордочкой с огромными темно-синими глазами, , заканчивающиеся задними и длинным, чуть ли не длиннее самой зверюшки, пушистым хвостом, так же деленным узкими невидимыми полосками. Оружие как-то автоматически скользнуло обратно в ножны; Героиня, завороженная этим необыкновенным зрелищем, присела на одно колено перед невиданным зверьком. И тот, почуяв, что опасность отступила, с писком, в котором плескалась надежда, ринулся было к ней, но, видимо, с новой силой ощутив железные зубья капкана на и так поврежденной конечности, взвизгнул от боли и пружиной отпрыгнул обратно, снова принимаясь изворачиваться и зализывать рану. Путница, ощутив, как внезапно сошло наваждение, так же внезапно наступившее несколько секунд назад, осознав ошибку, которая могла стоить ей жизни, одновременно со зверьком, практически идентично скопировав его движение, отпрыгнула в сторону. Ее геройская сущность кричала от ужаса, била во все колокола, подстегивая немедленно расправиться с отпрыском одного из так ненавистных ей гадов, здравый смысл подсказывал, что он вполне может оказаться хитрым Гипноманулом, а перенесенное оцепенение - его главным оружием, о котором она не раз слышала от более опытных героев. Но юная, еще совсем не озлобленная душа где-то глубоко-глубокоподброней шептала что-то тихое, заглушающее своей теплотой все крики здравого смысла. Монстры были опасны, хитры и чрезвычайно жестоки. Монстров следовало стирать в порошок, надлежало уничтожать без разбора. Каждое промедление, каждая доля секунды могла стать фатальной - эти догмы вдалбливались в нее с младенчества, но наравне с ними шли банальные человеческие правила: не обижать слабых и помогать им. Распространялись ли эти правила на монстров, на слабых и раненых монстров, героиня не знала, боялась сделать ошибку... и в то же время не сделать ее. Боялась кары небесной и угрызений собственной совести. Боялась мыслей и чувств, испытанных впервые. Боялась так, что совсем позабыла о ломоте в костях и головной боли. А всего лишь в нескольких шагах от нее мучилось существо, покалеченное, маленькое и слабое, вполне возможно, еще не убившее за свою короткую жизнь ни одного героя, и которое, конечно, в будущем станет сильным воином, королем здешних лесов. Которое, быть может, через пару лет возникнет на ее, героине, пути, оскалив клыки и выпустив когти. Затравлено озираясь, словно желая убедиться, что никто за ней не следит и не доложит Великой о содеянном (хотя, конечно, последняя все узнает сама), героиня, выдыхая пар, а вместе с ним все остатки сомнений, снова склонилась над приникшим монстриком и, рискуя подставить собственные пальцы под зубья, разжала челюсти капкана. Монстрячий детеныш, весь съежившийся, когда руки героини приблизились к нему, склонил голову на бок, как бы прислушиваясь к своим ощущениям. Чуть подтянув поврежденную, окрашенную в рубиновую кровь, так портившую его белоснежную шерстку, лапку, не чувствуя никакого сопротивления, отполз от капкана, издав при этом звук, напомнивший героине вздох облегчения. Зверек то ли заурчал, то ли зафыркал, выражая какую-то эмоцию, которую путнице на этот раз разгадать не удалось, и, словно почувствовав это, вдобавок к издаваемым звукам, растянул пасть во всю ширину своей по-детски круглой мордашки в белоснежную, местами беззубую улыбку. И героиня, никогда не видевшая столь комичного и удивительного зрелища (кто-то вообще когда-нибудь видел улыбающихся монстров?), улыбнулась в ответ, чувствуя, как по телу от сердца разливается согревающее душу тепло. Лишь на одну секунду, на одно мгновение. В висках снова застучала паническая мысль, снова вступила в болезненный конфликт со стенаниями сердца, возвращая на лицо отпечаток страха и стыда за свой страх, потому что уже все решила и менять решение не собиралась. - Ну, давай, беги, - шикнула на монстреныша героиня, для убедительности топнув ногой. Тот не двинулся с места, только снова чуть склонил голову, не понимая, чего вообще от него хотят. - Мамка, небось, ищет, - продолжила путница, страшась собственных слов - не хватало только разъяренной клыкастой мамаши. - Ну, говорю, брысь! - она махнула рукой в сторону сгущающейся чащи. Монстрик моргнул, повернулся к чаще и сделал скачек в сторону леса, а затем повернул к героине мордочку с читающимся на ней вопросом. Она активно закивала, сделав еще несколько пасов руками: - Вот-вот, умница, давай-давай. Страшно довольный собой зверь с удвоенным энтузиазмом поскакал в чащу и скоро исчез за деревьями и кустарниками. Путница глубоко вздохнула и покосилась на небо, откуда уже и след простыл властительницы ночи - Луны. Почему-то ей всегда казалось, что Мудрейшая гораздо бдительнее в светлое время суток. Поддавшись внезапному порыву гуманности ко всем без исключения монстрам, она закопала Монстрячий капкан в зарослях того самого папоротника и несколько раз подпрыгнула на месте, утрамбовывая землю. Притрусив место листьями и веточками, убедившись, что никакого подозрения оно не вызывает, героиня поплелась собирать вещи. Солнце ли, развеявшее все страхи, было тому причиной, или же нечто другое, а героиня, ползая по траве на коленях и тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы залатать вещь-мешок, не испытывала уже никакого страха перед праведным возмездием Всевышней за пощаду монстра, а в том, что оно наступит, она не сомневалась. Вернись она на пару десятков минут назад, поступила бы точно так же. И пусть это было в сотни раз неправильно, глупо и безрассудно, пусть ее ждет суровое наказание за непослушание, пусть добро наказывает уничтожать нечисть... Разве добивать слабого - это добро? Внезапно до героини донесся какой-то шум из-за деревьев. Высокая трава закачалась и из зарослей, словно из воздуха, показался пушистый белый с черными полосами хвост. Затем задние лапы, на одной из которых багровел длинный рубец, тело... Путница застыла, наблюдая, как из кустов (или все-таки из воздуха?) появляются оставшиеся части недавнего знакомца. Зверек пыхтел и ворчал, силясь вытащить на свет нечто размером с него, упирался маленькими коготками в землю и тяжело дышал. А когда вытащил это нечто, победоносно вскинул голову и пискляво рыкнул. Растягивая рот в уже знакомой героине обворожительной улыбке, он прыгнул по направлению к ней и мотнул головой в сторону своей находки, совсем дружелюбно выписывая хвостом в воздухе разные фигуры. - Нет, ты не послушный мальчик... Или девочка... - безуспешно стараясь игнорировать вновь нахлынувшую волну умиления, покачала головой путница. - Тебе же сказали - иди к маме. Монстрик продолжал стоять, переминаясь с лапки на лапку от нетерпения. - Иди до-мой. - Разделяя слова на слоги, сказала героиня, словно думая, что так он быстрее поймет ее. Однако же, слова оказали "слегка" не тот эффект. Монстреныш капризно топнул лапкой, всем своим видом показывая, что не согласен и через одно мгновение, вцепившись клыками в дневник героини - самое дорогое, что у нее было (помимо, конечно, груды золотых кирпичей, которые она собирала для известной только Всезнающей цели), резво потащил в сторону леса. - Эй, отдай! - негодующе выкрикнула героиня, немедленно вскакивая и направляясь за зверьком, на всякий случай, все-таки, обнажая оружие. - Я тебе жизнь спасла, а ты вот как, да? Дотащив дневник до своей находки, монстрик лукаво глянул на приключенку, а та, в свою очередь, в это время сокращала расстояние между ними, ворча под нос что-то про то, что никогда не следует надеяться на ответное добро. Но вопреки всем ее намерениям, когда она таки подошла к зверю и разглядела то, что он вытащил из зарослей, остолбенела, в очередной раз за эту ночь, плавно переходящую в утро, испытав потрясение. Зверек, уже не выказывая никаких поползновений насчет дневника героини, катал под лапами Эссенцию здоровья. А рядом лежал новенький, совсем недавно вытащенный из-под полы торговца, заплечный мешок, набитый так, что еле закрывался. *** Совсем еще юная героиня шагала среди высоких сосен. Солнечные зайчики путались в ее волосах, а глаза словно светились изнутри. К груди она прижимала пушистое нечто с длинным белым, в черную полосу, хвостом. Нечто урчало, прижимаясь к щеке героини прохладным носом, от чего в сердцах у обоих разливалось светлое нежное чувство, до сих пор незнакомое им обоим. *** В тот же день, уже на закате, героиню видели в Большой Годвилльской Библиотеке, изучающую раздел "Монстры породы кошачьих" в пятом томе двадцатитомника "Монстры земли Годвилльской". На коленях у нее был замечен живой, по всей видимости, мешок, который мурчал, иногда чихал, и то и дело рвался соскользнуть с колен.