Триумф боли

В первый раз это произошло летом после смерти Сириуса. Измученный кошмарами и чувством вины, Гарри не успел вовремя среагировать, когда кузен изо всех сил толкнул его. Чашка выпала из рук и разбилась, а несколько осколков порезали ладонь. Именно тогда это и случилось. Душевная боль на мгновение отступила перед болью физической. — Интересно, — Гарри задумчиво слизнул кровь, не обращая внимания на ошарашенный взгляд Дадли. Еще через неделю Поттер решился продолжить эксперимент после того, как пятый раз за ночь проснулся от собственного крика, заглушенного подушкой. Перед глазами все расплывалось от непролитых слез, пока руки судорожно шарили в чемодане. Вот — перочинный нож, зачарованный на вечную остроту и защищенный заклинаниями от потери. Мальчик смотрел на блестящее гладкое лезвие, словно во сне. Сталь соприкоснулась с кожей, и холодный металл послал вверх по руке толпу мурашек. Секундное колебание развеял образ, вставший перед глазами: навеки удивленное лицо крестного и тихий шорох Арки. И вот уже под острием медленно расходится плоть, выпуская наружу бьющуюся в агонии кровь. Она тонкой струей стекает по белой коже, расчерчивая ее причудливой вязью узоров. Обжигающе-острое чувство распространяется по всему телу, не оставляя ни мыслей, ни сожалений. Ничего, кроме звенящей пустоты и одной яркой ноты, которая стала сосредоточением вселенной. Великолепно. До конца лета Гарри повторял процедуру еще несколько раз, когда кошмары становились все страшнее, родственники — невыносимее, а одиночество голодной анакондой заглатывало его от пяток до макушки. Прибытие Дамблдора и визит к Слизнорту ненадолго отвлекли внимание, но, оказавшись в Норе, Гарри вновь стал жертвой тоски, накатившей с еще больше силой. Уизли, которых он привык считать своей семьей — шумные, дружелюбные, яркие, — неимоверно раздражали навязчивой заботой и полным неуважением так называемого «личного пространства» (судя по всему, им это определение не было знакомо). Стычка с Малфоем в поезде стала отдушиной для издерганного Гарри. Каждый удар, каждый пинок воспринимался как благо, яркими вспышками взрываясь перед глазами и принося странное облегчение. Нависшая угроза Волдеморта, уроки с директором, бесконечные подозрения, тоска по Сириусу — все это не прибавляло спокойствия, и Гарри, стремясь хотя бы ненадолго избавиться от мыслей и чувств, продолжил то, что начал летом. Предплечья, подмышечные впадины, внутренняя сторона бедер — тонкая паутина белых шрамов покрывает его кожу, словно карта. Но этого недостаточно. Нервные окончания адаптировались и уже не реагируют так остро на прикосновения лезвия. Тогда Гарри впервые применяет «Секо» и едва не теряет сознание от накатившего облегчения, когда по венам обжигающим коктейлем разливается долгожданная боль, унося за пределы реальности. После этого арсенал заклинаний пополнился вереницей исцеляющих чар, а к порезам через некоторое время добавились ожоги, следы от которых Гарри не залечивал, изредка лаская обожженные пятна пальцами и вспоминая ощущения от соприкосновения раскаленной магии с кожей. Но даже ожоги постепенно теряли свою остроту, и мальчик искал способы перехода на новый уровень, когда в жизнь вошло волшебное слово, открывшее перед ним море перспектив. Сектумсемпра. Сек-тум-ссееемп-ра — как пение сирен, как змеиный гипноз, как лучший в мире наркотик, который мгновенно уносит в другие миры. Гарри не знал, как действует это заклятье, когда применил его к Малфою. Спустя долгое время он сам себе признался, что сделал тогда большую глупость — а если бы эффект был другим, мгновенным, и противник погиб бы? Хотя, по-хорошему, слизеринец никогда и не был настоящим противником: занозой в заднице, подлым хорьком, избалованным моральным уродом — но не противником. Не врагом. Однако тогда Гарри владела только глухая злость, которая мгновенно испарилась, стоило только увидеть множество порезов, мгновенно открывшихся на бледной хоречьей коже. Если бы не Снейп, непонятно откуда возникший на месте схватки, Малфой, скорее всего, умер бы от потери крови. Пока декан Слизерина колдовал над своим учеником, сплетая кружево контр-заклятия, Гарри, как завороженный, смотрел на эти раны, и душа его трепетала — вот то, что он искал. О как, должно быть, восхитительно ощущать, как по всему телу стремительно рвется кожа — везде, даже там, где нельзя самому достать себя обычным «Секо». А если использовать общие кровоостанавливающие чары, не исцеляя сами порезы, то тянуще-дергающая боль будет сопровождать при малейшем движении, прошивая тело миллионами электрических импульсов. Этой боли, наверное, хватило бы на месяц. Погруженный в собственные фантазии, Гарри даже не заметил, что Малфой куда-то испарился, а Снейп уже несколько минут шипел на него, очевидно, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. Поняв, что мальчишка ничего не слышит, профессор схватил его за подбородок, задирая голову и заставляя смотреть себе в глаза. Однако то, что он увидел, сбило с толку: расширенные зрачки, частое поверхностное дыхание и юркий язык, неосознанно пробегающий по истрескавшимся губам. А еще он заметил в вороте рубашки нечто, очень похожее на не до конца залеченный ожог, располагавшийся чуть ниже ключицы. Повинуясь своему чутью, Северус шепнул: «Легиллименс» — и погрузился в сознание мальчишки. Тот очнулся, почувствовав вторжение в разум, и попытался вытолкнуть захватчика из своей головы, но… ему никогда не давались ментальные науки. Перед Снейпом калейдоскопом мелькали прошедшие месяцы: первый инцидент у Дурслей, блеснувший во мраке зачарованный нож, паутина кровавых следов, огонь и шрамы, глаза, наполняющиеся долгожданной пустотой во время очередного сеанса, поиски большего, и, наконец, последнее — трепет от эффекта «Сектумсемпры» и кисло-сладкое предвкушение на губах. — За мной! — прорычал Снейп, прервав погружение. — Сэр, пожалуйста, — начал Гарри, но его оборвали на полуслове, когда сильная рука слизеринского декана схватила за шиворот и толкнула, вынуждая сдвинуться с места. — Не испытывай мое терпение, Поттер, и шевели ногами. Ничего не оставалось, как покорно плестись следом, на ходу пытаясь придумать правдоподобное объяснение для директора — в том, что они идут к Дамблдору, сомнений не было. Тем удивительнее было оказаться в подземельях, но задать вопросы Гарри так и не решился, глядя на бушующего от еле сдерживаемого неистового бешенства Снейпа. Они вошли в незнакомое помещение: вдоль стен высились стеллажи со множеством ящичков и отсеков, посреди комнаты стояли несколько столов с котлами, инструментами для приготовления ингредиентов и бумагами, исчерканными знакомым летящим почерком. Судя по всему, они оказались в личной лаборатории Снейпа, хотя Гарри понятия не имел, зачем его сюда привели. Пока он осматривался, профессор взмахом палочки трансфигурировал стул. — Сядь, — велел он. Гарри повиновался. Снейп походил взад-вперед, обошел надоедливого гриффиндорца кругом и, наконец, прислонился к столу, привычно скрестив на груди руки и всем своим видом излучая угрозу. — Скажите мне, мистер Поттер, — вкрадчиво прозвучал глубокий, закрадывающийся в самую душу голос, — Вам стало мало своей популярности, и Вы решили таким экстравагантным способом привлечь к себе дополнительное внимание? — Нет, сэр, — угрюмо процедил Гарри. — Нет? Тогда какого Мордреда ты творишь, безмозглый глупец?! — сорвавшись и перейдя все границы вежливости, Снейп гаркнул так, что Гарри подскочил на стуле и ошарашенно вытаращил глаза. — Не думаю, что вас это касается, сэр. Это мое дело, — упрямо сжатые губы и побелевшие костяшки яснее ясного говорили, что Гарри решил отнекиваться до последнего. Северус только усмехнулся про себя: «Молчи-молчи, посмотрим, насколько хватит твоей принципиальности». — Дамблдору вы тоже скажете, что это не его дело? А мистеру Малфою и его семье? Или газетам, в которых стремительно распространится эта сенсационная новость? О том же будете говорить дементорам Азкабана? Принципиальности хватило ненадолго. Весь запал моментально исчез, и мальчик сдулся, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. — Сэр, вы могли бы… не ставить директора и всех остальных в известность? Снейп хмыкнул, изогнув бровь. — И почему же я должен идти тебе навстречу? — Ммм… пожалуйста? — несмело поднял глаза Гарри. Снейп некоторое время помолчал, сверля взглядом своего студента. В глаза бросилось множество деталей, не замеченных ранее («Может, ты просто не хотел замечать, а, Северус?» — прошептал внутренний голос). Бледное, осунувшееся лицо и лихорадочный блеск глаз, который только подчеркивали темные круги; мелкая дрожь, изредка пробегающая по телу, будто мальчик все время мерзнет; сухие губы, растрескавшиеся так, словно их часто прикусывают до крови. — Снимай мантию и свитер. На Снейпа недоуменно уставились абсолютно круглые глаза. — Ты разучился понимать человеческую речь? Или предпочитаешь, чтобы я позвал Помфри вместе с директором? Угроза привлечения других людей подействовала моментально, как и рассчитывал Северус. Дрожащие руки неуверенно стянули мантию, потеребили ворот старого, растянутого свитера размеров на пять больше: «Где он только его откопал?» — мельком удивился Снейп. Наконец, решившись, отважный гриффиндорец стянул последнюю деталь и, зажмурившись, встал посреди кабинета в одних брюках. Из общей картины ровной юношеской кожи выбивался только виденный ранее ожог, но никаких иных следов на теле не было. Снейп прищурился, шепнул «Фините Инкантатем» и со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. Торс, плечи, живот — всю видимую поверхность кожи покрывали ожоги, тонкие шрамы от ножа и более длинные следы режущего заклинания. Некоторые порезы выглядели так, словно их вскрывали снова и снова, не давая тканям зажить. Это ни разу не походило на желание привлечь внимание. Мальчик сознательно наносил себе повреждения, и один Мерлин знает, как далеко он может зайти. Неужели ему так надоело жить? Снейп не понимал этого маниакального стремления причинить себе боль. Неужели Поттеру наплевать на жертву его родителей, которые погибли, защищая его? Видимо, последние слова он озвучил вслух, потому что голые плечи внезапно затряслись, а тонкие руки с удивительной силой вцепились в мантию Северуса. Вопрос сорвал у Гарри тормоза, прорвав плотину, которая сдерживала его внутреннее отчаяние так долго. — Наплевать? Наплевать?! Мне не нужна такая жертва, ясно? Что мне дала эта чертова жизнь? Десять голодных лет в чулане, где я в пять лет умел сам себе вправлять вывихи и бинтовать ссадины? Славу? О да, сегодня меня называют мальчиком-который-выжил, завтра мальчиком-который-сошел-с-ума, а послезавтра обвинят в желании поработить мир и пойти по стопам Волдеморта! В гробу я видел такую славу! Что еще?! Ах, да, совсем забыл — сомнительную перспективу стать убийцей и сдохнуть, потому что где Волдеморт, а где я? А когда я попытался подойти к директору, чтобы он научил меня сражаться, знаете, что он сказал? «Мой дорогой мальчик, твоя сила в любви!» Каково, а? Чертов старик считает, что я должен трахнуть змеемордого, чтобы победить? Или, может, подставить ему свою задницу и надеяться, что он сдохнет в процессе от разрыва сердца? У меня ничего нет в этой гребаной жизни. Ничего! Сириус обещал, что мы сможем жить вместе. Я всегда считал своим домом Хогвартс, потому что… потому что, по сути, у меня не было дома. А Сириус готов был дать мне это. Но потом он умер — из-за моей глупости и своей бравады. Почему я должен ценить жизнь, в которой нет ничего? В которой нет даже меня самого… Даже Сириус… Даже он, обещая мне семью и дом, видел во мне не Гарри, а сына Джеймса. Так же, как и вы! Так же, как и практически все вокруг. Для людей я либо сын Джеймса и Лили, либо мальчик-который-выжил. Никто не спросил — а кто же я сам по себе? Иногда я думаю, что меня и нет. Что если удастся убить Волдеморта, мне стоит сдохнуть вместе с ним. Так будет лучше для всех… Для всех… Тело била крупная дрожь, и Снейп осторожно прижал к себе гриффиндорца, укрывая обнаженные плечи своей мантией. И почему именно ему приходится успокаивать истерику несносного мальчишки? Альбус, старый дурак, как ты мог проглядеть такое? Как мог не заметить, что твой хваленый герой сломался? А ведь он предупреждал директора, что не стоит оставлять Поттера одного после смерти крестного — он слишком быстро к нему привязался, и это может иметь тяжелые последствия. «Наш Гарри сильный мальчик, Северус» — передразнил он мысленно. Сильный, да. Вот только чем сильнее человек, тем страшнее, когда он все же ломается. Дрожь немного утихла, и Снейп разжал руки, поднимая лохматую голову за подбородок и заставляя посмотреть в глаза. — Поэтому вы начали калечить себя? Чтобы почувствовать себя живым? Настоящим? Гарри неуверенно закусил губу. — И это тоже. А еще чтобы не думать. Эти мысли… они все время в моей голове, и днем и ночью. Я устал. Устал от кошмаров, от того, что от меня все чего-то ждут, устал… Боль помогает забыть. — Если вас попросят остановиться, вы ведь не сделаете этого, верно? — проницательно заметил Снейп. Поттер зажмурился и качнул головой, подтверждая догадку о том, что все зашло слишком далеко. Конечно, можно привлечь директора, Помфри, и они найдут способ прекратить издевательства своего героя над самим собой: посадят на успокоительные и умиротворяющее зелья, и будет Поттер ходить с дебильно-счастливым лицом, не реагируя вообще ни на что. Есть и другой путь. Контролируемый ущерб. Крайне рискованно, ведь если об этом узнают, Северуса заавадят без лишних разговоров. Но… мальчик не прекратит опасную практику. Даже при тотальном контроле он найдет способ добиться своего, и однажды это кончится очень и очень плохо. Другое дело, если Поттер будет получать желаемое от руки того, кто может оценить степень и силу воздействия, а также свести на нет возможные последствия. В конце концов, Снейп уже скрывал от обоих хозяев столь многое, так что сохранить еще один секрет вряд ли составит большого труда при соблюдении ряда предосторожностей. — Мистер Поттер, оторвитесь на минутку от самоуничижения, — убедившись, что его внимательно слушают, Северус продолжил, тщательно взвешивая каждое слово. — По правилам школы и морали я должен немедленно сообщить обо всем произошедшем директору и медику, но… Не смейте меня перебивать! — прикрикнул он на вскинувшегося Поттера. — Но. Я оставлю это между мной и вами при одном условии. Когда вам снова захочется причинить себе боль, вы придете ко мне. Сектумсемпра, которую вы с таким воодушевлением мечтали применить, не снимается обычным Фините. И если бы вы ее использовали, то наутро мы нашли бы геройский труп, истекший кровью. Вам нужен контроль, мистер Поттер, и я могу его обеспечить. В то же время, я дам клятву, что не причиню необратимых повреждений, не стану подвергать вас унижениям или сексуальному насилию — ну и что вы покраснели? Прижигать себя не стесняетесь, а слово «секс» вгоняет в ступор? Впрочем, я отвлекся. Так вот, Поттер — выбор за вами. Либо вы доверяете боль мне, потому что самостоятельно просчитать последствия вы не в состоянии, либо мы идем к директору. Подумайте над этим, ответ озвучите через неделю. Во время этого монолога герой мялся, краснел, бледнел, старательно отводил глаза и кусал губы. Когда прозвучала последняя фраза, он стремительно бросил взгляд на Снейпа. — Зачем это вам, сэр? — Не ваше дело, Поттер, — отрезал профессор, снова наглухо запахиваясь в мантию. Гарри упрямо поджал губы. — Вообще-то, мое. От того, что вами движет, напрямую зависит мой ответ. Я ведь не могу доверять человеку, если он втайне мечтает попрактиковаться в вивисекции на людях? — Поттер! — разозленной гадюкой зашипел Снейп. — Не забывайтесь! — Простите, сэр. Но мне нужно знать. Северус утомленно вздохнул и потер переносицу. Что за назойливый мальчишка, до всего нужно докопаться. С другой стороны, его доводы вполне разумны. Если он собирается позволить кому-то причинить себе боль, у него должны быть гарантии, что этот «кто-то» не потеряет голову. Ну и что сказать? «Я обещал Лили защищать тебя»? Отличный ответ, особенно после воплей Поттера о том, что в нем видят лишь его родителей. Обрадовать, что в глубине души всегда мечтал отлупить несносного гриффиндорца за все его выходки? Тоже не вариант. «Просто скажи правду», — шепнул внутренний голос. Ха-ха, можно подумать предыдущие причины — ложь. — Мне это нужно затем, Поттер, что я не считаю правильным мир, в котором спасение человечества возлагают на плечи детей. — Я не ребенок! — моментально вскинулся Гарри. — Разумеется. А я добрая фея-крестная. Если вы получили ответ, брысь отсюда. Придете, когда решите. — Но… я уже решил, сэр, — робко отозвался мальчишка, нервно сцепив руки. — Поттер. Меня не интересуют сиюминутные порывы. Сделайте милость, включите ради разнообразия мозги и все хорошо обдумайте. Обдумайте, Поттер, а не бросайтесь в омут с головой. Все поняли? А теперь убирайтесь. Два дня Гарри честно старался сам себя напугать, найти аргументы против озвученного предложения. Однако при мысли о том, что может дать такой человек, как Снейп, пальцы ног поджимались в предвкушении, а мысли разом улетучивались. Но профессор просил подумать — значит, нужно думать. Или хотя бы сделать вид — у него это всегда хорошо получалось. Всю решимость дождаться конца отведенной недели смыло жестоким кошмаром спустя всего три дня. Во сне Гарри снова видел Сириуса: как тот падал, бесконечно долго падал, растворяясь в сером мареве Арки, а он сам опять не успевал ничего сделать, не успевал спасти. Гарри всегда везде опаздывал, столько людей погибло из-за него, и сколько еще погибнет… — Верно, Гарррриии, — со всех сторон раздавался шипящий смех Волдеморта, проникая под кожу и разъедая кислотой кровь. — Все из-за тебя, ты и только в ответе за эти жизни. Если бы только тебя не было, Гаррриии… Жуткий смех все еще отдавался в ушах, когда Поттер, безуспешно глотая ртом воздух, рывком сел на кровати. В голове набатом бухали слова из сна: «Если бы тебя не было… Если бы… не было». — Меня и так нет, меня нетнетнетнетнет… — закрыв лицо трясущимися руками, Гарри стал раскачиваться взад-вперед, а потом внезапно соскочил с постели, судорожно роясь в сундуке. Жажда захлестнула, затопила все его существо, заставляя царапать короткими ногтями ладони, пытаясь вспороть кожу. Нет-нет, нужно собраться. Мантия, ему нужна мантия. Прохладная ткань укрыла тонкую фигурку с головой, делая невидимым для остального мира, и Гарри поспешил вниз, в подземелья — к тому, кто мог дать то, что он так хотел, и даже больше. Казалось, темные извилистые коридоры издеваются над ним, петляя и закручиваясь лабиринтом, уводя от заветной цели. Но вот, наконец, знакомая дверь. Гарри ожесточенно забарабанил по темному дереву, даже не понимая, что вряд ли Снейп находится ночью в лаборатории и слышит его. Но Снейп был там, и он услышал. Через несколько минут, показавшихся вечностью, дверь распахнулась, являя взору злого, как тысяча мантикор, профессора. — Какого Мордреда? — прорычал он, оглядывая пустой коридор. Воздух заколебался и вот уже на пороге стоит босой, всколоченный и бледный…  — А, Поттер. Кто бы сомневался. — Я-я-я могу в-войти? Пожалуйста, с-сэр, — отчаяние захлестывало волной, угрожая навсегда похоронить в своих водах, и от эмоционального напряжения Гарри начал заикаться. Снейп молча посторонился, впуская ночного гостя, и только собирался выяснить, что довело его до такого состояния, как Гарри мертвой хваткой вцепился в черную мантию, заглядывая в лицо полубезумным взглядом и лихорадочно повторяя: — Пожалуйста, пожалуйста, сэр… Мне нужно… так нужно, пожалуйста, сэр, пожалуйста… Северус прервал безумный шепот, прижав Поттера к двери одной рукой, а второй обхватив его горло и постепенно сдавливая все сильнее, по капле забирая такой нужный воздух. Вот в зеленых глазах промелькнула искра осознанности, и тело дернулось, пытаясь уйти от опасности. Легкие безуспешно попытались получить хоть немного живительного кислорода, глаза закатились, но Снейп продолжать держать, задавливая малейшие попытки сделать вдох. Когда Поттер обмяк, проваливаясь в благословенную темноту, Северус отпустил его, не дав безвольному телу упасть, и перенес мальчика на диван в небольшой гостиной, притаившейся за неприметной дверью в лаборатории. Призвал нужную мазь, смазал горло, чтобы не появились синяки, и проверил дыхание — ровное и спокойное. Устроившись в соседнем кресле с книгой, Северус приготовился ждать. Гарри неохотно выплывал из уютной колыбели тьмы, где не было ни волнений, ни проблем. Сначала вернулись звуки: потрескивание поленьев в камине, тихий шелест перелистываемых страниц, чье-то ровное дыхание совсем рядом. Потом появилось ощущение мягкости под спиной и тепла, укрывающего сверху. Открывать глаза не хотелось, хотелось вечно лежать в блаженном тепле и не шевелиться. Послышался шорох одежды, диван прогнулся, звякнули пузырьки, и узкая, сильная ладонь растрепала волосы. — Поттер, я знаю, что ты очнулся. Пей. Гарри хотел что-то сказать, но получился только жалкий хрип. — Не вынуждай меня применять силу, — в губы настойчиво ткнулось холодное стекло, и пришлось послушно все проглотить. Убедившись, что зелье попало по назначению, Снейп поднялся и отошел к камину. Пламя подсвечивало его из-за спины, делая фигуру еще более темной и угловатой. Гарри сел на диване, неловко поправляя сползающий плед, и с удивлением огляделся — эта комната была ему не знакома. — А теперь, будьте любезны, поясните, чем вызвана ваша ночная истерика, из-за которой я лишился законного отдыха? Гарри смутился и уткнулся взглядом в свои колени, что-то невнятно пробурчав. — Хватит разговаривать с ногами, Поттер. Я не намерен разбирать ваше блеянье, так что еще раз — четко и внятно, — что случилось? — Мне приснился кошмар, сэр, — повторил мальчик, по-прежнему не поднимая глаз и не видя, как подобрался Снейп, будто готовясь к атаке. — Темный Лорд? — Ммм, нет, не думаю. — Сидите здесь. Снейп вышел в лабораторию, чем-то позвенел, пошуршал и вернулся с тремя одинаковыми флаконами. — Зелье сна без снов. По три капли перед сном, три дня подряд, потом два дня перерыв. Только попробуйте принимать чаще — лечить вас от зависимости я не собираюсь. Сдам Помфри, и пускай она разбирается, ясно? — Да, сэр. Спасибо! — Поттер одарил профессора робкой благодарной улыбкой. — Раз вопрос решен, избавьте меня от своего присутствия. Гарри намек понял и мгновенно соскочил с дивана, складывая плед. У двери его остановил Снейп, велев надеть мантию-невидимку: «Мне не нужно, чтобы кто-то увидел ученика, выходящего ночью из моей комнаты». Добраться до башни удалось без приключений, но сон улетучился. Оставшиеся несколько часов до утра Гарри вспоминал ощущение удивительно сильной руки на горле и блаженный туман, в который его отправила эта рука. В конце недели под покровом темноты и мантии мальчик прокрался к личным покоям зельевара и осторожно постучал. Ему открыли практически тут же, впуская внутрь. Снейп молчал, ожидая, пока Поттер объяснит причины своего появления. — Сэр, вы просили подумать до конца недели. Я подумал. Острая бровь взметнулась вверх, призывая продолжать. — Я… я согласен, сэр. Мне это нужно. — Хорошо. Это короткое слово стало для Гарри ключом к новым граням освобождения. Как только мыслей становилось слишком много, эмоции захлестывали с головой, а руки непроизвольно тянулись к ножу во время обеда, взгляд наталкивался на черные провалы глаз Снейпа. И тогда ночью, наложив для верности на соседей по комнате сонные чары, Гарри крался по знакомому маршруту. Короткий стук, чуть приоткрытая дверь — ровно настолько, чтобы в нее мог проскользнуть маленький невидимка. Поттер молча скидывает мантию, снимает свитер и майку. Он никогда не знает, что будет в этот раз — шпион в стане Темного Лорда крайне изобретателен в том, что касается физических повреждений. Иногда это порка — настоящая порка гибким, черным стеком. В такие дни Снейп заставляет его считать вслух, и Гарри послушен. Один. Первый удар заставляет его податься вперед, инстинктивно стараясь увернуться от жалящего инструмента. Но впереди только стена, в которую он упирается, широко расставив ноги для устойчивости. Два. Призраки, окружающие его днем и ночью — Сириус, Седрик, родители, — бледнеют и тают, растворяясь в огненной вспышке, ожегшей его спину. Три. Ярость и злость на директора, который кормит байками вместо подготовки к войне, начинает утихать, унесенная горячей пульсацией поврежденной кожи. Четыре. Отчаяние и горечь предательства Снейпа, который рассказал о пророчестве Волдеморту, растворяется пониманием, что он не мог знать, кого именно выберет свихнувшийся маньяк. И что всю свою жизнь мужчина расплачивается за совершенную ошибку. Это понимание обрушивается на него одновременно с ощущением горячей крови, тонкой лентой протянувшейся из разошедшейся под ударами кожи. Пять. Последние мысли улетучиваются, а тело заполняет долгожданная легкость и пустота. Ни призраков, ни груза ответственности — ничего. Только поразительно ясное ощущение каждой клеточки своего тела. Долгожданный катарсис, принесший очищение измученному разуму. Иногда Снейп использовал совершенно неожиданные методы. Однажды он завязал ему глаза, обездвижил и… от первого прикосновения к плечу чего-то горячего Гарри вздрогнул. Этого недостаточно. Он замычал, пытаясь дать понять, что ему мало. Контакт прервался, и через секунду нечто вернулось, но уже гораздо более обжигающее, раскаленной вспышкой пронзив грудь. А потом Гарри выгнуло дугой, когда место ожога опалило вымораживающим, таким же острым холодом, который моментально пробрался внутрь, вгрызаясь до самых костей. Оказывается, ожоги от мгновенного обморожения могут принести не меньше боли, чем ожоги от огня. Кожа в этих местах немела и теряла чувствительность, тем острее было каждое горячее прикосновение, заставляя нервные окончания реагировать в разы интенсивнее. В другие дни сразу после того, как закрывалась дверь, под носом оказывался безликий пузырек с зельем. Гарри никогда не спрашивал, что там или какой эффект у этого варева. Зачем? Сам все узнает. В такие минуты он понимал, почему Снейп — мастер своего дела. Ни одно из выпитых зелий не повторялось, каждый раз причиняя разную боль. Это могло быть чувство, будто под кожу загоняют иголки. «Когда это делал сам Снейп, было лучше», — мелькнула тогда в голове абсурдная мысль, пока тело содрогалось под несуществующими уколами. Или ощущение растяжения во всем теле, почти нестерпимого, когда кажется, что руки и ноги вот-вот выйдут из суставов или вовсе отделятся от тела, а позвоночник просто порвется, как тонкая нить. Самое удивительное, что профессор невероятным образом умудряется с филигранной точностью отмерять дозу боли, достаточную для достижения нирваны, ни разу не приблизив Поттера к грани, за которой начинается болевой шок и атмосфера пыток, а не освобождения. После каждого эпизода, как называет их Гарри, Снейп странно бережно залечивает все повреждения, смазывает раны, растирает руки и ноги, вытирает кровь с прокушенных губ. Он всегда перекладывает мальчика на диван, поближе к камину, так что Гарри неизменно приходит в себя под треск поленьев, с невесомым теплым пледом на плечах и чашкой травяного чая рядом на столике. Они сидят некоторое время молча, а потом Снейп начинает говорить — о чем угодно. О свойствах различных ингредиентов и особенностях их применения; о классической литературе и знаменитых писателях; о том, как много людей стремятся к победе и о том, что все они будут рядом с Гарри в решающий момент; об уникальных сочетаниях боевых и лечебных чар, которые могут как спасти жизнь, так и отнять ее; о великих музыкантах — «Не делайте такие глаза, Поттер, и у магглов тоже рождались гении». Иногда Гарри кажется, что если бы мрачный профессор позволил просто приходить и сидеть в этом кресле, завернувшись в плед, пить чай и слушать гипнотизирующий, тягучий голос, ему бы не нужна была боль. Но он старательно гонит эти мысли прочь, потому что — ну зачем Снейпу терпеть ненавистного студента просто так? Он и так тратит на него свое личное время и даже ведет себя почти… мило, если можно так сказать об ужасе подземелий. Не унижает, не оскорбляет, не сравнивает с отцом, а что язвит через слово — ну так без этого Снейп не был бы Снейпом. Да и язвительность свою он включает как-то нехотя и после — после того, как все повреждения залечены, следы устранены, а гриффиндорец напоен чаем. Все рухнуло в один миг. После вылазки за возможным хоркруксом Волдеморта Гарри измотан, зол, и испытывает странное желание бросить ослабевшего Дамблдора прямо там, где они аппарировали. Черная метка над Хогвартсом стала первой трещиной-предвестником разверзшейся пропасти. Примчавшись в Астрономическую башню, Гарри хотел было броситься за помощью, но директор обездвижил его, скрытого мантией-невидимкой, и единственное, что оставалось — молча злиться и скрипеть зубами. А потом привычная реальность со звоном лопнула, осыпая злыми, острыми осколками окаменевшего мальчика. Из-за шока он не отводил взгляд от лица Снейпа — смотрел, боясь моргнуть, даже тогда, когда в сторону директора полетел зеленый луч. И только потому, что он всматривался до рези в глазах, успел заметить чувство, проскользнувшее в непроницаемых омутах — сожаление. Всего короткое мгновение, и на лицо Снейпа вернулась чуть презрительная маска, но Гарри успел увидеть и ухватиться за ту эмоцию, как утопающий хватается за спасательный круг в бушующем море. Только это помогло ему не изрезать себя до костей в первый вечер после похорон Дамблдора. Иррациональная вера в то, что Снейп, может быть, не так уж и виноват, помогала держаться на плаву во время скитаний по лесу и поисков хоркруксов. В конце концов, директор уже был болен: почерневшая рука, несмотря на уверения старика в том, что ничего страшного не случилось, наводила на неприятные мысли. Сколько раз Дамблдор утаивал от него правду — пальцев не хватит, чтобы пересчитать. Мог ли он и сейчас скрыть, насколько серьезной была ситуация? Мог ли он быть уже обречен? Рон кричал, чтобы Гарри не смел оправдывать мерзкого Пожирателя, и клялся убить Снейпа при первой возможности. Гермиона разделяла подозрения, но все же не горела желанием выяснять правду, да и нападение Пожирателей во время эвакуации с Тисовой улицы говорили не в пользу бывшего декана. События закручивались все стремительнее; постоянное чувство угрозы, попытки из разрозненных клочков информации собрать целостную картину (будь проклят Дамблдор!), бездумные скитания выматывали, а постоянное присутствие рядом друзей делало его раздражительным — Гарри так нужна была боль, хотя бы немного, чтобы на мгновение отступил кошмар, в который превратилась его жизнь. Но он почти никогда не оставался один, лишенный возможности получить долгожданное облегчение. Не выдерживая эмоциональных и физических перегрузок, разум начал сбоить, вспышками непроизвольных воспоминаний возвращая его в те эпизоды, когда он был свободен от угнетающей реальности. В такие минуты Гарри замирал на полуслове, не видя ничего вокруг, дыхание становилось легким и поверхностным, а губы подрагивали в отрешенной полуулыбке. Друзья беспокоились и пытались выяснить, в чем дело, но он только отмахивался, объясняя все усталостью и постоянными размышлениями о том, как победить. Понимая, что это опасно — никогда не знаешь, когда его снова вышвырнет из реальности, — Гарри, тем не менее, не пытался бороться, надежно укрытый плотным одеялом апатии, и наблюдал за всем будто сквозь толщу воды. Иногда он разговаривал со Снейпом. Короткими, ничего не значащими фразами, словно сам с собой, представляя, как в ответ иронично изогнулась бы бровь, словно говоря: «Ну-ну, Поттер, чем еще вы можете удивить?» Ссора с Роном и стычка с Нагини дала повод, наконец, остаться одному. Со словами: «Пойду, развеюсь» — Гарри направился в сторону озера, которое располагалось неподалеку от их временного убежища. Устроившись под ближайшим деревом, он несколько минут смотрел в черноту ночного неба, вспоминая совсем другую тьму — язвительную, но заботливую. Тьму с искусными руками, которые дарили освобождение и искупление, заставляли чувствовать себя как никогда живым и настоящим. Гарри закатал рукав свитера и поднес осколок, который неосознанно подобрал в доме Батильды Бэгшот. Когда острое лезвие почти коснулось бледной до синевы кожи, внимание привлекло свечение, приближающее с противоположной стороны. Остановившись у озера, свечение стало четче, превратившись в патронуса — молоденького тонконогого олененка с большими круглыми глазами. Дух-защитник смотрел прямо на Гарри, чуть наклонив голову с небольшими рожками. Мальчик был очарован и озадачен — он не знал никого, чьим патронусом мог быть гость. Спрятав стекло в карман и одернув одежду, Поттер осторожно приблизился к сияющему видению, как будто это был настоящий зверь, который может убежать от резкого движения. От протянутой руки олененок мягко увернулся, растаяв светлым дымом. Гарри огорченно вздохнул, бросил взгляд на замерзшее озеро и задержал дыхание. Под тонким льдом на дне блестел меч Гриффиндора, который они так стремились найти. Мантия упала на землю бесформенной кучей, туда же полетели ботинки, а короткий взмах палочкой проделал во льду дыру. Вода обожгла холодом, напомнив… Нет, не стоило об этом вспоминать. Потому что всплывать с мечом в руках, когда накрывает воспоминание, а хоркрукс душит и тянет ко дну — бесполезное занятие. Гарри дернулся, раз, другой, а потом силы кончились, навалилась усталость — в самом деле, сколько можно все время бороться, а здесь можно отдохнуть… Сознание уплывало, и Гарри начал медленно погружаться глубже, когда поверхность воды разбила чья-то черная тень, гибкой стрелой метнувшаяся к идущему на дно телу. Из небытия Гарри выдернула боль — как давно он ее не испытывал. Она обожгла щеку, потом другую. Сквозь вату в ушах пробивался чей-то знакомый голос. — Давай же, Поттер, не спи. Гарри! Этим голосом тьма всегда предлагала ему чай. Неужели… Гарри изо всех сил рванулся навстречу, вверх, к этому голосу, по которому так тосковал. — Гарри! Эй, дружище, ты как? — над ним склонилась бледная веснушчатая физиономия. — Рон? А где… — имя едва не сорвалось с губ, но он успел прикусить язык. — Мы здесь одни, друг. Я пришел, а ты тут… лежишь. Дальнейшие события слились в один калейдоскоп из погонь, страха, постоянной угрозы и потерь. Смерть Добби не вызывала желания мстить, как это было бы раньше. Она стала еще одним камнем на личном кладбище тех, за чьи смерти Гарри был в ответе. Тех, кто верил в то, что подросток сможет справиться с величайшим темным волшебником столетия, и приходил к нему по ночам в виде призраков, немым укором напоминая о «великой миссии». Людей и не только, которых уже не вернуть. Такие дела, Северус. Проникнув в школу за очередным хоркруксом, Гарри в глубине души надеялся встретить Снейпа, благодаря которому он все еще не сдался. По крайней мере, до тех пор, пока не получит ответы на вопросы, Гарри будет жить. Именно поэтому он направился на поиски и стал свидетелем сражения между преподавателями и Снейпом. Завороженный силой и мрачной грацией зельевара, Гарри задним умом отметил, что профессор как будто… сдерживал себя, не применяя свою мощь в полную силу, хотя магия так и клубилась вокруг него, стремясь вырваться наружу. Неужели кроме него никто больше этого не видел, не замечал, что заклинания бьют совсем немного выше или чуть правее цели? А может быть, он видит то, чего нет, не желая принять простой факт: Снейп — предатель? Эвакуация студентов, битва за Хогвартс, уничтожение хоркрукса и спасение Малфоя отвлекли внимание, когда Гарри настигает видение Волдеморта в Хогсмиде. Рядом с ним он видит Снейпа и сердце сжимается в странном предчувствии. Пробравшись вместе с друзьями в Визжащую хижину, они затаились, слушая шипящий голос Темного лорда. Смысл его слов не сразу дошел до Гарри, но когда он осознал… Рону и Гермионе пришлось применить Петрификус, иначе он бы бросился внутрь — туда, где чудовищная змея терзала того, кого он… Когда Волдеморт и Нагини уходят, Гарри с глухим стоном склоняется над своим профессором и судорожно пытается остановить кровь, которая хлещет из разорванного горла, заливая руки, одежду и пол. Ну же, он столько раз сам на себя накладывал кровеостанавливающее заклинание, так почему не выходит сейчас? — Давай же, давай… Не вздумай, слышишь? Гермиона осторожно прикасается к плечу, пытаясь достучаться до него: — Гарри, Гарри, ты ничем не можешь помочь. Змея ядовита, слышишь? Но он не обращает внимания, останавливаясь только тогда, когда дрожащая, окровавленная рука хватает его запястье. — Собери… — хрипит Снейп, прожигая его не потерявшим остроту взглядом, в котором сквозит… вина? — Собери… Гермиона, умница Гермиона, первой догадывается, о чем идет речь, и помогает собрать воспоминания. Убедившись, что его просьба исполнена, Северус снова сжимает руку Гарри и шепчет едва слышно — так, что приходится наклониться низко-низко — «Прости…». А потом дорогие глаза гаснут, превратившись в пустые черные стекляшки, за которыми больше нет души, нет той тьмы, которая манила его раньше, которой он доверял, не смотря ни на что. Из груди рвется вой, когда последний — и единственный — человек, которому он… который ему… Его нет. И больше ничего не будет. Никогда ничего уже не будет, и его тоже не будет. Такие дела, Северус. Просмотренные воспоминания только подтверждают это: старый паук побоялся рассказать обо всем своей жертвенной овце, свалив все самое тяжелое и страшное на того, кто привык жертвовать всем — так же, как и он сам. Оказывается, между ним и Северусом — теперь некому отругать за фамильярность — гораздо больше общего. Они оба положили на алтарь этой войны все, что у них было. И самих себя. Гарри не знал, почему, но был уверен в том, что Снейп не рассчитывал выжить. Что ж… он тоже задержался на этом свете. И если там, за чертой, он встретит Дамблдора… О, как многое он хотел бы сделать со старым манипулятором «во имя всеобщего блага». Заставить его заплатить за все: за каждую морщину Снейпа и каждый свой шрам; за горечь, навеки поселившуюся в хищных глазах; за испоганенную жизнь многих людей. Пожалуй, хотя бы ради этого стоит умереть. Гарри никому не сказал, что же было в воспоминаниях, переданных ему Снейпом. Только оставил четкие указания для каждого и отправился в лес — отпущенный Волдемортом час истекал. Пользоваться воскрешающим камнем не было смысла — зачем ему видеть тех, кого он и так вскоре встретит? А для того, чтобы решиться, не нужно дополнительных увещеваний. Глядя в глаза своей смерти, Гарри не испытывал ни страха, ни злости, ни даже облегчения. Последние крохи тепла и света, которые поддерживали мальчика-который-устал-выживать, покинули его вместе с жизнью Северуса, оставив лишь равнодушную оболочку, запрограммированную на выполнение миссии. Зеленый свет осветил поляну, и на землю упали два тела. Когда Гарри пришел в себя в тумане, первой эмоцией стала досада: «Я что, даже сдохнуть нормально не могу?» Когда туман рассеялся, открывая взгляду Кингс-Кросс, а откуда-то из-за спины вырулил Дамблдор, Гарри сплюнул на землю. Молча выслушал пространные объяснения о том, что «тебе еще рано умирать», и о том, что это за уродец стонет неподалеку. Терпеливо перенес излияния директора на тему «старым людям свойственно допускать ошибки, прости меня, мальчик мой». А потом набрал воздух и высказал все, что он думает о чертовом пауке, его методах, всеобщем благе, и сопроводил свою речь подробным пожеланием того, кто и в каких позах драл бы проклятого старика. — Чтоб тебе все посмертие переживать то, на что ты обрек всех нас! — выплюнул Гарри в лицо шокированного Дамблдора, и в следующую секунду из стены позади директора вырвались путы темноты, пеленая бывшего директора по рукам и ногам и втягивая в камень. А потом Гарри пришел в себя и мысленно проклял все на свете. Он устал, он не хотел воскресать. Он сделал то, что требовалось — умер, — так какого черта от него не отстанут? Разве он не заслужил покоя? Последующий фарс с показательным предъявлением трупа героя, битва с Пожирателями и дуэль с Волдемортом слились в одно сплошное пятно. Неподвижное тело врага не вызвало никаких эмоций, кроме осознания того, что все долги, наконец, оплачены. Толпа, которая взорвалась ликованием пополам со слезами, вызывала отвращение. Хотелось тишины и долгожданного покоя. Теперь, когда главный кошмар мертв, ему дадут, наконец, отдохнуть? Неслышной тенью выскользнув из Большого зала, Гарри отправился туда, где осталось его разбитое сердце. В Визжащей хижине было темно и холодно. Тело лежало там же, где он запомнил. Осторожно прикоснулся к лицу — кожа под пальцами была ледяной. — Совсем замерз… — дрожащий шепот увяз в могильной тишине хижины. Гарри снял с себя мантию и укрыл Снейпа, подоткнул ткань по краям, а сам лег рядом, на залитый кровью пол, положив ладонь на грудь Северуса. — Северус. Се-ве-рус, — как пение сирен, как змеиный гипноз, как лучший в мире наркотик, который мгновенно уносит в другие миры. Так почему бы не поддаться этому? Палочка выскальзывает из рукава и замирает над пульсирующей веной, когда Гарри приходит в голову мысль, что он не хочет перепачкать профессора еще и своей кровью. К тому же, вены — это хорошо, больно, но не быстро. Неизвестно, сколько времени понадобится на то, чтобы там, в Хогвартсе — как будто в другой реальности — заметили отсутствие национального героя. Поэтому действовать нужно наверняка, чтобы, не приведи Мерлин, его не успели опять вернуть. Хватит уже возвращений. Он сделал то, чего все хотели, дальше, пожалуйста, сами. Несколько заклятий очищают пол и шею Снейпа — без запекшейся крови рана выглядит еще страшнее, и Гарри поспешно отводит взгляд. Он снова устраивается рядом, положив голову на грудь Снейпа, вкладывает свою тонкую, перемазанную ладонь в холодную руку — так, будто Северус и вправду держит его. — Авада Кедавра. Такие дела, Северус.