Кисонька

Не то, чтобы Джебом был сильно впечатлительным, слишком легко возбудимым, или, например, встречался с тихой скромняжкой. Но, чёрт побери, всему есть предел и разумные границы, за которыми этот самый разум просто коротит от перегрузок. Чой Ёндже совсем, совсем, ни капли не та скромная овечка, какой может показаться со стороны. Хотя, своим имиджем он зачастую бессовестно пользуется, и у Джебома чешутся руки от желания наподдать ему по упругой заднице. Останавливает только то, что Ёндже совершенно не будет против, и весь смысл экзекуции потеряется. В общем, Джебом прекрасно знает, с кем уже который год делит комнату, постель, ну и ворох разных романтическо-духовных аспектов жизни. Но есть рамки, и за этими рамками – хаос и апокалипсис, анархия и сплошной разврат. Чой Ёндже иногда вспоминает, что он совсем не так прост, и тогда начинается ужас и моральный террор. Хотя, признаться, Джебом от этого тащится, как наркоман от дозы. Полтора года назад Ёндже при всех сказал, что ничего хёну на Рождество не подарит, так как не смог выбрать достойный подарок. Было немного обидно, потому что ну хоть глупый свитер можно было бы купить. Впрочем, после вечеринки Джебом обо всех обидах забыл начисто, стоило Ёндже, закрыв дверь в их комнату, снять футболку. Тогда Джебом понял, что, кажется, можно кончить, лишь глядя на сборник своих фетишей. А ещё – что ведьмами бывают не только рыжие, не только женщины и не только в книжках и кино. Потому что Ёндже, совершенно точно, один из этих опасных существ. Сейчас, за прошедшие месяцы, проколы, конечно, полностью зажили, Джебом скупил пару килограмм самого разнообразного пирсинга: штанг и колечек, с украшениями и без, стального и цветного. В последнее время Ёндже остановился на тоненьком колечке с шариком для правого, и на небольшой штанге с чёрными шариками для левого соска. Но это лирическое отступление. А что касается границ и террора. Джебом быстро запирает за собой дверь, прижимается к ней спиной, и громко сочно сглатывает. Потому что Чой Ёндже, мать его, стоящий на четвереньках и глядящий из-под чёлки, это откровенный пиздец: столько неприкрытого желания и томной, горячей страсти в этом взгляде. И Джебом сглатывает снова, потому что понять, что пиздецовее: этот взгляд, ободок с кошачьими ушками на голове, или виднеющаяся кружевная полоска, опоясывающая упругие бёдра его любимого мальчика – невозможно. - Киса… - он выдыхает это почти беспомощно, но футболку через голову стягивает. Киса чуть поднимает голову, прогибает спинку, и проводит рукой, сжатой в мягкий кулачок, у лица, имитируя процесс умывания. Джебом цепляется за дверь позади себя. Потому что киса делает пару плавных шагов, приближаясь, и становится очевидно, что кружево на бёдрах – не что иное, как пояс от чулок. Белый. И чулки, естественно, тоже в комплекте. - Святые небеса, - сипло выдыхает Джебом, и дышит через рот, потому что жарко просто невыносимо. И, кажется, кто-то сегодня будет кричать. Слава богу, что все в курсе, да и шумят они нечасто, так что никто врываться с разборками не должен… Они же не Джексон с Бэмом, в конце концов. Кисонька Ёндже подползает ещё ближе, так блядски виляя задницей, что у Джебома в джинсах делается так тесно, что почти больно. Кисонька Ёндже явно не намерен тратить время на всякие там разговоры, хотя Джебом был бы не против поболтать о происходящем. Послушать хриплый голосок, понаблюдать за розовым ротиком, выговаривающим что-нибудь горячее и очень пошлое. Впрочем, для этого ротика есть и более приятное применение, которое уж точно придётся младшему по вкусу. Ещё раз вильнув попкой, Ёндже садится на подогнутые колени, гладит любовника по ногам, а потом медленно, не разрывая прямого зрительного контакта, расстёгивает пуговицу на джинсах старшего, приспускает их к коленям и, кажется, откровенно любуется плодами своих выходок: стоит у Джебома просто камнем. Ёндже облизывает губы, в них таится лёгкая, но совершенно бесшабашная улыбка. Джебом гладит свою кошечку по щёчке, представляя, как уже скоро кое-кому будет не до улыбок. - Возьми в ротик, кисуля, - просит Джебом, удобнее опираясь на дверь. Потому что Ёндже сосёт, как дьявол. Он делает это настолько мастерски, что, буквально с первых секунд у Джебома начинает сладко шуметь в ушах, и его уносит к далёким звёздам. Но пока он не начал, и сознание ещё не покинуло старшего, он сам стягивает свои боксеры, сам пару раз проводит кольцом из пальцев по своему члену, и с самодовольной, безумной улыбкой пару раз хлопает горячей головкой по щеке, украшенной лёгким румянцем, потом по влажным, жадным губам. - Ну же. Кисонька открывает рот, и Джебом летит, чёрт побери, он летит к бесконечно далёким звёздам, потому что этот ротик невероятно хорош. Ёндже вкладывает столько любви в то, что делает, в каждое прикосновение, словно минет для него – искусство, словно минет, это его лучшая песня. Джебом двигает бёдрами, он прекрасно знает, до какой границы этим восхитительным ртом можно пользоваться так, чтобы наутро никто не заподозрил вокалиста в непотребных хобби. Впрочем, заглатывает Ёндже глубоко, в горло берет, и комната заполняется этими восхитительными влажно чавкающими звуками. Джебом сжимает волосы своей кисы в кулаке, насаживая на себя податливый рот, а потом стонет буквально в голос, и отрывает от себя кайфующего любовника. - Кошечка моя… Киса, что это?! Ну-ка повернись. Ёндже жадно облизывается, но послушно возвращается на четвереньки и медленно поворачивается к Джебому попкой. - Блять, Дже… Это… У Джебома дрожат руки, когда он садится на корточки и трогает, - да-да! – упругую попку, кружевные ленты застёжек пояса, что крепятся к чулочкам… Этого уже более, чем достаточно, чтобы сойти с ума, неизлечимо сойти с ума от перевозбуждения. Но, право слово, какая же кисонька без пушистого игривого хвостика? Джебом тихо восторженно матерится, трогая этот хвост, а потом немного, на пробу тянет его. И вот тогда Ёндже стонет, сладко-сладко и нежно стонет, просительно, даже умоляюще прогибая спинку. Ничего, Джебом за двоих поболтает. - Давай-ка на матрас, кисуля моя, а то коленочки и локти сдерёшь, а я уж постараюсь. Наблюдать за ползущим Ёндже с этого ракурса ещё более мучительно и приятно. Джебом умудряется стянуть джинсы и забросить их в угол, и это поистине большое достижение. Он идёт за любовником медленно, потом встаёт на колени сзади, и буквально наваливается сверху, грудью к спине, стояком к хвостику. - Это пробочка?.. И, наверное, в тебе достаточно смазки… Какая у меня хорошая киса. – Джебом хвалит, потому что Ёндже кивает на каждый вопрос, и жмурится так сладко, и приподнимает бёдра, выклянчивая чего посерьёзнее. – Ну подожди, подожди, солнышко, дай мне немного помучить тебя… Совсем капельку, обещаю… Джебом не даёт протянуть руки и грудью лечь на простыни, он заставляет прижиматься к себе, а сам опускает руку между восхитительных бёдер, нажимает пальцами на растянутую пробкой дырочку, и по пальцам тут же течёт согретая жадным нутром смазка. - Кисуля не пожалела смазки… Это хорошо… - Он обхватывает основание хвоста пальцами, и принимается двигать игрушечкой в тесной дырочке. В стороны, вперёд-назад и по кругу. Ёндже стонет просто охрененно сладко, так сладко, что у Джебома мурашки по спине. – В следующий раз, - он хрипло шепчет в покрасневшее ушко младшего, - ты будешь вставлять это в себя при мне, ясно? В ответ только новый влажный стон, жадный и требовательный стон самой горячей, податливой и невероятно трахабельной кисы. Джебом решает, что он такими темпами долго не протянет. Но сегодня он, наверное, как никогда, уверен в своих силах. А поэтому он просто встаёт, оставив игрушку на месте, садится на матрасе спиной к стене, и, ухватив за холочку, притягивает к себе. Сначала целует, сочно, влажно и жарко, буквально насилуя языком горячий ротик, а потом давит на шею младшего, заставляя пригнуться к матрасу и снова взять в рот. Вскоре он протяжно и сладко кончает на раскрасневшееся личико, тёмные волосы любимого. - И не смей это стирать, - он улыбается, рассматривая, - охрененно выглядишь. Безумно сексуально, солнышко. Ёндже, несколько ошалевший, послушно кивает и виляет попкой, мол, а мне? Потому что стоит у старшего, как стоял, твёрдо и жарко. Ёндже даже обхватывает его член ладошкой и начинает подрачивать, умоляюще глядя в глаза. Зрелище невероятно горячее. - Так сильно хочется моей кошечке? – Ёндже кивает, слизывая с губ каплю остывающей спермы, и Джебом решает проявить милость. Он ставит на колени лицом к стене, помогает упереться руками, прогибает так, как нужно, сильно прогибает, благо, Ёндже достаточно гибкий. Младший так сладко дрожит в предвкушении. Когда Джебом, одним махом, достаточно резко выдёргивает пробочку из сладкой попки, Ёндже вскрикивает невероятно мелодично. - Помяукаешь для меня? Ёндже мяукает, тихо и смущённо, но мяукает пару раз, когда чувствует, как откровенно любовник его рассматривает. - Ещё, - требует Джебом, и Ёндже мяукает снова, запрокинув голову. Он снова и снова мяукает, протяжно и громко, потому что его разработанную дырочку распирает крупным твёрдым членом старшего. Его заполняет до отказа, так невыносимо хорошо. Ёндже кладёт руку на свой живот, буквально пальцами ощущая, как двигается внутри горячий член. Джебом видит звёзды вблизи и сам тихо стонет на каждом толчке, потому что невозможно не стонать, как и невозможно сдерживаться. Джебом держит за бёдра крепко-крепко, до красных пятен, которые к утру станут синячками, такими симпатичными синячками. Джебом такой собственник. Он двигается сразу сильно и резко, в хорошем ритме, выбивая из кисы мяукающие стоны, один другого громче, один другого слаще. Кажется, на обоях останутся царапины от ноготков Ёндже, но Джебома эта мысль приводит в восторг. Как и всё, что происходит. В кисоньке тесно, ужасно тесно, так одуряющее хорошо, влажно… Он двигается, входя до упора, и, вот честно, в любимой попочке так пошло и классно хлюпает. Ёндже задыхается, но продолжает мяукать. Ёндже вдруг запрокидывает голову очень сильно, прогибается, буквально кольцом гнётся назад, и требует поцелуя. Джебом просто представляет, как это выглядит со стороны, и чувствует, что на пару огромных шагов ближе к оргазму. Потому что так даже гимнастки в порно не умеют. А его кисонька умеет. Его горячая киса в белых чулочках, с аккуратными ушками на макушке, бесстыжая, горячая, безумная кисонька… Джебом целует, как ошалевший, кусается, лижется, напрочь забывая, как дышать. Он отрывает одну руку от бедра, скребёт по напряжённому животу, а потом пальцами ловит нагревшееся колечко в соске, розовом и почти юношеском сосочке любимого. Ёндже ужасно любит подобные ласки, и сейчас стонет на тон выше, получая так сильно желаемое. Джебом теребит его соски в такт движений внутри разгорячённого тела. Обычно младший не очень любит, когда любовник кончает в него, но сейчас вдруг просит: - В меня!.. Джебом даже сбивается с ритма, но, всё ещё удерживая за бёдра, двигается в том же ритме, пока не кончает, заливая горячее податливое нутро своим семенем. Ёндже чуть не плачет, хнычет в голос, требовательно двигая бёдрами ещё и ещё, самозабвенно насаживаясь. Он любит получать оргазм, не прикасаясь к себе, и сейчас это получается буквально в последний момент. С последней каплей спермы в себе, он кончает на светлые обои в их комнате, и стонет протяжнее и громче, чем когда-либо. Джебом не сразу находит в себе силы отпустить обожаемые бедра, обтянутые кружевом. Потом он догадывается разорвать поцелуй со своей кисой, а после этого даже получается упасть на матрас и сгрести Ёндже в охапку. - Мяу?.. - Солнышко, что на тебя нашло?.. Ты чудо, господи, ты моё чудо… - Он дышит так тяжело, но всё равно говорит, считая важным сказать это. – Я ужасно люблю тебя, киска. - Ты опять пялился на каких-то девок, - ревниво ворчит Ёндже, совершенно внаглую кусая где-то под ключицей. – Ты опять смотришь на девок. Джебом тратит пару секунд на осмысление, а потом широко улыбается, запуская руку в спутанные на затылке волосы младшего, и так по-собственнически их сжимая. - Ты маленькая ревнивая кошечка, Чой Ёндже. Никаких девок. – Он меняет голос на серьёзный. – Никаких, клянусь. И парней тоже. Никого, кроме тебя, солнышко. Джебом, особенно, после хорошего секса, любит поласкаться, и Ёндже нежится, прижимаясь доверчиво и сладко, в какой раз понимая, что способен удержать даже такого ветреного человека, как Им Джебом. OWARI