То, что имеет значение (The Things That Matter)

При­меча­ние: Для удобс­тва я раз­би­ла цель­ный текст ав­то­ра на час­ти. Смысл тек­ста и его вос­при­ятие от это­го не пос­тра­да­ют.

***

Сидя на стуле для посетителей, Джон кладет ногу на ногу, засовывает сжатые в кулак руки себе в подмышки и наклоняется вперед. Прошел только час или около того, и Шерлок все еще без сознания. Вероятно, скоро он все же очнется: по сравнению с другими пациентами морфин не так эффективно действует на него. Он следил за его приемом после того, как сообщил врачам о его бывшей зависимости. Лечащий врач Шерлока предложил приемлемую, на его взгляд, дозировку, и Джон согласился с ней, коротко кивнув. - Но не больше, - произнес он. Врач обменялся взглядами с медсестрой, но возражать не стал. - Он привык к несерьезным телесным повреждениям, - добавил Джон. – Во время операции обезболивающее понадобится, однако потом ему будет достаточно парацетамола. Ему позволили присутствовать, когда врач зашивал порез, хотя он и сказал, что не партнер Шерлоку, что одновременно и правда, и неправда. Это неправда в том смысле, что они живут вместе, и Шерлок, если бы ему нужно было заполнить графу «ближайшие родственники» в документах, скорее всего, вписал бы туда имя Джона, а не Майкрофта, родителей или даже миссис Хадсон. Это правда в том смысле, какой хотел бы вложить в эти слова Шерлок. Джон смотрит, как доктор наносит стежки на бледную кожу, и думает, что, если бы он знал, что порез окажется таким неглубоким, то сделал бы это дома сам. Но, опять же, учитывая, как обстоят дела, возможно, к лучшему, что Шерлок оказался в больнице. Там, в той аллее, Шерлок просто согнулся пополам, прижав к себе окровавленную руку, и потерял сознание. Джон, разом позабыв о преступнике и о преследовании, закричал, стараясь собственной рукой нащупать его рану. Он достал телефон и набрал номер службы спасения, требуя, чтобы выслали скорую помощь, а затем скинул куртку, снял рубашку, свернул ее в плотный комок и прижал к зияющей ране, стараясь остановить льющуюся кровь. Когда через восемь минут приехала скорая (Шерлок был прав насчет времени, где-то на краю сознания пронеслась у Джона туманная мысль), то парамедики, увидев его побелевшее лицо и онемевшие губы, всерьез хотели измерить давление и ему. Но он только отмахнулся от них: - Со мной все хорошо, шока у меня нет, - и кивнул в сторону неподвижной фигуры. – Займитесь им, ладно? Убедитесь, что с ним все в порядке. Один из парамедиков бросил на него любопытный взгляд. - Конечно, сэр, - сказал он, и в его голосе зазвучало почтение. – Ваш партнер? Джон смешался, а затем помотал головой. - Мой друг. Мой лучший друг. Медики удовлетворились объяснением и занялись Шерлоком, и никто не озаботился тем, чтобы подвергать сомнению его слова. В конце концов, это не имело никакого значения, не так ли? Но это все же имеет значение, упрямо думает он, сидя согнувшись на стуле и стараясь не смотреть на мерно поднимающуюся и опускающуюся грудь Шерлока под простыней. У них все было замечательно, пока миссис Хадсон не полезла не в свое дело, убеждая Шерлока завести тот ужасный разговор. Они знали, кем приходились друг другу. Знали, какое значение имеют друг для друга, знали, как неизмеримо важна для них обоих их дружба. Почему же Шерлок просто взял и… и заговорил об этом? Не то, чтобы Джон винил его, между ними с самого первого дня действительно было что-то большее, но… существовала негласная договоренность, что они делают вид, что не замечают этого. Шерлок порой шутил по этому поводу, даже на свадьбе в своей речи он упомянул об «одержимости» Джона им, и тогда все посмеялись. Шутка – это хорошо, шутка - это безопасно. Когда же дело доходило до реальной жизни, то всякий раз возникало ощущение неловкости и принужденности. Например, когда Джон просил Шерлока стать его шафером, а тот был настолько ошеломлен, будто слова Джона имели для него огромное значение, и, как бы то ни было, но он заставил Джона сказать это, сказать, что Джон любит его. И это была чистая правда, разумеется, Шерлок невероятно важный для него человек, фактически – самый важный в его жизни. Однако существуют определенные границы, и все должно оставаться в их рамках. Тогда, в том ужасном разговоре, он попросил слишком о многом. Потому он попросил то, что Джон не может ему дать. Джон вырос с набором убеждений о том, как устроен мир, как устроены люди, и по каким правилам они живут. Это правда, что он никогда особенно существование правил не одобрял, тем не менее, он выбрал ту профессию и тот образ жизни, которые требовали от него действий в определенных рамках, пусть и до некоторой степени: едва ли, например, быть солдатом означает иметь свободу мысли. Военная дисциплина была безопасной: цепочка команд всегда была ясной и четкой для всех, и все знали свое место и свою роль в великом плане бытия. После службы в армии Джон искал того же и нашел это в Шерлоке: рядом с ним появился кто-то кто говорил ему, что нужно делать, а когда требовалось - принимать руководство на себя. Ну а что до Мери, то чем меньше о ней говорить, тем лучше. То же самое относится и к медицине: врач должен следовать определенным правилам, чтобы его пациент остался жив и здоров, не говоря уже о том, что существуют законы биологии и физической химии, к которым врач просто обязан прислушиваться. Из Шерлока получился бы ужасный врач. Но тогда никто другой не смог делать бы то, что делает Шерлок, так что в этом смысле все было в порядке. Не в порядке с его стороны было путать и усложнять то, что происходило между ними. В том разговоре, когда Джон отверг притязания Шерлока настолько доброжелательно, насколько мог, он действительно имел в виду то, что сказал: до него у Шерлока никогда не было друга, и он никогда не испытывал чувство любви. Джон вполне понимает, почему Шерлок мог спутать эти два чувства: он сам однажды по незнанию встречался с девушкой, с которой ему следовало бы остаться только друзьями. Тогда Джон был очарован ее физической привлекательностью и испытывал искренний интерес к достоинствам ее личности, спутав эти чувства с любовью, каковой они на самом деле не никогда являлись. И уж Джон точно знает, какая путаница возникает, если с человеком сближаешься настолько тесно, что появляются вопросы. Особенно, как это ни парадоксально, когда сближаешься именно с Шерлоком. Джон не мог ему объяснить, не мог сказать, что отлично знал, что переживает Шерлок, потому что сам испытывал нечто подобное, только наоборот: Джон настолько сблизился с Шерлоком, что даже не мог сказать, какие чувства он испытывал. Вот только они никогда не были любовью, как и чувства Шерлока. И это нормально: между ними была беспрецедентно близкая дружба, что само по себе было невероятно потрясающим явлением. Однако каким бы доброжелательным ни старался быть Джон, Шерлок тогда мгновенно замкнулся в себе. Джон предложил ему возможность думать, что он испытывал что-то, что не являлось любовью, однако Шерлок отказался от нее, упрямо настаивая, что знает о природе своих чувств. На это Джон только понадеялся, что утром все немного прояснится. Он также попробовал зайти с другой стороны, говоря, что если Шерлок беспокоится о том, что сказал, то это неважно, что все в порядке, что все нормально, они по-прежнему остаются хорошими друзьями. Но и эту подачу Шерлок, который после слов Джона выглядел еще более отстраненным и уязвленным, тоже воспринял неправильно, и Джон понял, что своим высказыванием лажанулся еще сильнее. В конце концов, он решил убраться из комнаты до того, как сделает только хуже и причинит Шерлоку еще большую боль. Поэтому он удалился к себе наверх, чтобы тот смог зализать душевные раны. Он надеялся, что утро все расставит по своим местам, однако Шерлок не выходил из комнаты целую вечность, а когда Джон подошел к двери ванной узнать насчет бранча, то сразу понял, что ничего не было в порядке. Неуклюжее предложение Шерлока взять с собой на бранч миссис Хадсон было сродни манне небесной, и в тоже время стало причиной ужасной неловкости. Джон чувствовал себя полным ублюдком, позволив Шерлоку заплатить за обед после того, как отверг его притязания, однако начав возражать против оплаты, сразу понял, что говорить так не стоило: он просто взял и снова причинил тому боль. Поэтому он испытал облегчение, когда Шерлок отправился на долгую пятичасовую прогулку, хотя с наступлением темноты стал беспокоиться за него. Каким образом, спрашивается, ему спасать их дружбу после злополучного объявления об односторонних чувствах? Джон подумывал о том, чтобы снова завести об этом речь за обедом, тактично объяснив Шерлоку, что действительно сильные платонические чувства могут сбить с толку кого угодно, что он не собирался указывать Шерлоку на недостаток опыта в этой сфере таким образом, как у него это вышло, и что подобного рода вещи могли произойти с каждым. Он собирался сказать Шерлоку, что все было в порядке, но в итоге решил промолчать. Доверившись своим инстинктам, он ничего этого не сказал и постарался, чтобы тщательно выверенное дружелюбие по возможности сгладило все шероховатости. Внимательно следя, чтобы в его поведении все было как всегда, он беседовал с Шерлоком и вел себя так, словно вчерашнего разговора и не происходило. Он даже время от времени касался его, не больше, чтобы не ввести Шерлока ненароком в заблуждение, но и не меньше, чем обычно. А затем была та ночь после долгого расследования в Кройдоне, когда Лестрад подвез их домой на своей машине и Джон самым дурацким образом заснул на плече Шерлока. Не хотел ненароком ввести его в заблуждение, называется! Он уже готов был вовсю распекать самого себя, но необходимость увести Шерлока внутрь отвлекла Джона от этого занятия. Шерлока просто качало на ходу, да и глаза его были скорее прикрыты, чем открыты, так что Джон помог ему подняться наверх в его спальню и снять пальто. Шерлок так и повалился бы на кровать прямо в рубашке и брюках, и утром вся одежда оказалась бы в плачевном состоянии, поэтому Джон просто сделал правильную вещь и помог Шерлоку избавиться от нее. Опустившись на колени, чтобы помочь тому выступить из брюк, Джон перевел взгляд на белье Шерлока и на полусформировавшуюся эрекцию. На какое-то мгновение он просто одеревенел, будучи не в силах отвести взгляд от ее четких очертаний под тонким слоем хлопка. А затем его затопило новое шокирующее понимание: по крайней мере, с физической стороны Шерлок все же точно знал, чего он хочет. И пусть Шерлок все-таки не имел представления о любви как о чувстве, ясно, что Джон заблуждался насчет платонической его части. Шерлок испытывал не только сильные платонические чувства, очевидно, существовало и что-то еще. Он торопливо помог Шерлоку забраться в постель, не обращая внимания, что возбуждение его стало еще больше к этому моменту, и укрыл по плечи одеялом, когда тот позвал Джона сонным голосом, очевидно желая, чтобы Джон остался. Джон помедлил немного, а затем присел на кровать. Несмотря на носки и растущую выпуклость в паху, сонный Шерлок выглядел таким по-детски невинным и милым, что Джону совсем не хотелось торопиться уходить из его комнаты, даже принимая во внимание весьма очевидное. А затем Шерлок поблагодарил его за помощь в расследовании, и Джон, неожиданно тронутый его словами, не мог не улыбнуться: тот никогда не делал этого раньше. Определенно, Шерлок исправлялся к лучшему. Джон улыбнулся и сказал, что Шерлок был великолепен, решая дело, и судя по тому, как слабая улыбка тронула его губы, похоже, что его слова были Шерлоку приятны. Джон вышел из комнаты и поднялся к себе, намереваясь снять одежду и отчаянно стараясь не замечать, насколько тесны ему стали его собственные брюки после созерцания сексуально заведенного Шерлока. Он так сильно, так сильно устал, что просто отключил свой разум, отказываясь признавать любую связь между своим возбуждением и Шерлоком, отказываясь думать о чем-либо еще кроме удовольствия от движения руки по напряженной плоти между ног. Резкими, сильными толчками он вбивался в кулак, не позволяя спрашивать себя, делал ли Шерлок то же самое в своей комнате прямо под комнатой Джона, и думал ли Шерлок о Джоне, делая это. Дерьмо. Он кончил, не успев сменить течение мыслей, кончил с мыслями о Шерлоке, ласкающем себя и думающем о нем. Вот же дерьмо! Определенно, это может стать проблемой, сонно подумал он, прислушиваясь к своему тяжелому дыханию. Но он действительно слишком устал, чтобы размышлять об этом, и, отвернувшись от влажного пятна на простынях, Джон зарылся лицом в подушку и провалился в беспробудный двенадцатичасовой сон. Позже, когда он вернулся к этому эпизоду, втайне злясь на самого себя, Джон сказал себе, что все произошло вовсе не потому, что он не знал о своем потаенном влечении. Однако есть существенная разница между преодолением влечения и потворству ему. Существует такая вещь, как самоконтроль. И еще существует право прийти к определенному решению о том, как и какой жизнью человеку жить, что он и сделал еще много лет назад: он не заводит отношений с мужчинами. Он просто не представляет себя в них. И, откровенно говоря, он никогда не думал, что Шерлок вообще может рассматривать себя рядом с такими вещами как секс и другие люди. Бога ради, он даже не догадывался, что Шерлок испытывал такую потребность. По крайней мере, пока не увидел Джанин. Он понятия не имел, было что-то между теми двоими или не было, но, тем не менее, вот он факт – она, выходящая из комнаты Шерлока в таком виде, и их поцелуй, которому он стал свидетелем, и… действительно ли она принимала ванну вместе с ним или зашла к нему и просто поплескала водой? Их ванна не такая уж и большая по размеру, и Джон не думал, что она смогла бы поместиться в ней вместе с Шерлоком, у которого такие длинные конечности. (Он отказывается признавать, как много времени провел, размышляя над этим конкретным моментом.) Даже зная, что отношения Шерлока и Джанин оказались всего лишь инсценировкой, Джон все равно так и не пришел к какому-то определенному выводу, а тогда он был слишком взбешен и слишком смущен, чтобы спросить вслух. Он также знал, что у него не было права задавать этот вопрос, поэтому он так его и не задал. И тем не менее, одна мысль о ней приводит его в бешенство, и он не отрицает, что мог бы счастливо продолжать жить на Бейкер-стрит, зная, что туда не ступит снова ее нога. Понимание, что Шерлок желает его, сделало всю ситуацию еще более неловкой. Если бы был только тот разговор, то постепенно Джон мог бы почти забыть о нем. А он хочет забыть, потому что иначе какая дружба сможет пережить тот факт, что один из друзей влюблен в другого, и чувство это не взаимно? Уж точно не их! Джон не винил Шерлока за то, что тот испытывал то, что испытывал, каким бы способом тот не демонстрировал, что чувствует или думает, что чувствует, однако чем меньше Джону обо всем этом известно, тем лучше для них всех. Отношения – дружба – с Шерлоком занимают центральное место в его жизни, чувства Шерлока, какими бы они ни были, ставят их под угрозу, и Джон не может не чувствовать досаду и злость от одной мысли об этом. Он старался быть как можно доброжелательнее, но ему трудно оставаться таким в свете новых открывшихся вещей. В особенности помня о собственном промахе и собственном возбуждении, которого он никогда не хотел и о котором он никогда не просил. Он очень любит Шерлока как друга, но он не хочет иметь с ним любовные отношения, и он имеет полное право не хотеть их. Он имеет полное право иметь выбор. На самом деле, этот выбор он сделал уже давно. Ему предшествовало много причин, и в большинстве случаев жизнь не преподносила ему каких-то особых сложностей, Шерлок оказался единственным исключением, которое только подтвердило правильность принятого им решения. Он видел, во что превратилась жизнь Гарри сразу после ее каминг-аута, и он знает, на что похожа ее жизнь сейчас, спустя почти тридцать лет. И, по правде говоря, отчасти он может понять ее пьянство. Кто станет винить его за то, что вместо нежелания быть объектом отвергания и дискриминации на каждом шагу, он мог сосредоточиться на отношениях исключительно с женщинами? Он никогда не сожалел о своем решении. Просто так было проще. Наконец Шерлок чуть шевелится, веки его трепещут. Он переводит глаза на Джона, и тот замечает, что его взгляд все еще несфокусирован, а зрачки от яркого солнечного света, заливавшего палату, превратились в крошечные черные точки. Из-за света и из-за морфина, разумеется. Шерлок слегка поворачивается, слабый звук зарождается в его горле, и Джон думает, что на некоторых морфин действует так, что все их действия и звуки выглядят гораздо чувственнее, чем есть на самом деле. И, конечно же, Шерлок один из таких некоторых. Естественно. - Что произошло? - невнятно спрашивает он, однако глаза его смотрят уже более осмысленно. - Тебя, идиота, ножом пырнули, вот что произошло, - напряженно отвечает Джон. Несмотря на свои слова он все же рад, что Шерлок очнулся. Кто-то другой, скорее всего, был бы без сознания еще по меньшей мере час, но опять же, на бывшего наркомана любое снотворное не действует столь эффективно, как на кого-то другого. Именно поэтому он не рискнул покинуть палату, а позвонил Майкрофту и попросил, чтобы кто-нибудь привез в больницу рубашку для них обоих. Свою он уже надел, а шерлокова в данный момент висит на вешалке на двери. - О, - говорит Шерлок. – Извини. Это прозвучало скорее рассеяно, чем с искренним раскаянием, и Джона накрывает гнев, стоит ему вспомнить о Шерлоке, истекающем кровью в той аллее, и о себе, напряженно ожидающем прибытия парамедиков. -Я же сказал, чтобы ты подождал меня! - он знает, что тон его слов гораздо более резок, чем следовало бы, но ничего не может с собой поделать. - Но нет, тебе непременно надо было броситься вдогонку в одиночку, пока я еще осматривал тело! Шерлок задумывается, едва заметно поджав губы, и молчит какое-то время, а затем произносит: - Прости, - слова звучат тихо и, похоже, серьезно. - Я должен был тебя дождаться. В следующий раз так и сделаю. Джон сразу начинает сожалеть о своей вспышке гнева, с острой болью думая, что в один из таких дней может и не случиться следующего раза, если Шерлок продолжит так по-глупому вести себя. Он придвигается ближе и осторожно кладет свою руку на руку Шерлока. - Обещаешь? – спрашивает он, страстно желая заставить Шерлока сдержать слово и перестать попадать в опасные ситуации, когда его нет поблизости, чтобы защитить. Шерлок переводит взгляд вниз на их руки, его напряженный рот расслабляется, и он улыбается. Его глаза такие сияющие и счастливые, каких Джон не видел у него очень давно. Если вообще когда-нибудь видел. – Обещаю, - клянется он, и Джон тоже улыбается ему. Какое-то мгновение все просто идеально, так, как и должно быть. А затем Шерлок набирает в легкие воздух и внезапно произносит: - Я люблю тебя, знаешь. Люблю. Я знаю, что значит любить, и я люблю. Слова льются несвязным потоком, но он повторяет их снова и снова. - Всегда любил, - добавляет он и поворачивает голову, чтобы взглянуть Джону в глаза. Его взгляд такой серьезный, такой искренний, что Джон воспринимает это ни больше, ни меньше, как нападение на свою оборону. Он чувствует, как сурово сжимается челюсть, и отнимает свою руку. Лицо Шерлока сразу же омрачается беспокойством. - Тебя накачали обезболивающим, - натянуто произносит он, пряча от Шерлока взгляд. - Думаю, тебе не стоит сейчас разговаривать. - Джон… - непонимающе произносит Шерлок, и в словах его слышна боль. Он действительно не понимает, и от этого Джону хочется взять его за плечи и потрясти, крича, что он не может продолжать говорить все эти вещи. Не может, если хочет, чтобы они и дальше оставались друзьями, потому что иначе их дружба не переживет этого, если Шерлок продолжать говорить такие вещи и хотеть, чтобы Джон поверил ему, если будет просить Джона согласиться с ним, давить на него, чтобы Джон признал, что он чувствует то же самое, чтобы тогда они смогли вместе весело ускакать в закат. Джон понимает, что не может винить Шерлока – тот сейчас под действием препаратов и не осознает в полной мере, что говорит, но он все равно чувствует злость. Тот давит на него слишком сильно, а Джон уже сказал Шерлоку, что не хочет отношений. Шерлок должен принять его решение, уважать его и не задавать больше вопросов. Джон не хочет говорить об этом, не хочет кричать на человека, которого пырнули ножом в живот не больше двух часов назад. - Пойду принесу кофе, - коротко говорит он. - Может тебе стоит немного подремать? Полагаю, от морфина ты чувствуешь себя уставшим и разбитым. Он поднимается на ноги и направляется к двери. - Джон, не уходи, - просит Шерлок, и Джон закрывает глаза, ненавидя себя за то, что Шерлок действительно умоляет, позабыв о чувстве собственного достоинства. Очень тягостно быть этому свидетелем. – Пожалуйста! Джон мотает головой, покидает комнату со всей скоростью, на какую только способен, и несется дальше по коридорам в слепой ярости, не замечая ничего на своем пути. Он не должен был говорить этого, думает он вне себя от злости. Шерлок не должен был говорить всего этого. К этому моменту он должен был уже вычислить, что их отношения будут работать, только если он будет молчать! Конечно, это из-за морфина у него развязался язык, но его слова лишь показывают, что он все еще продолжает думать об их разговоре той ночью, протестуя против того, что Джон сказал ему, и как ребенок упрямо настаивая на своем. Каким-то образом ему все же удается купить кофе, а затем он находит какой-то тупичок и, прислонившись спиной к стене, сгибается, упираясь свободной рукой о колено. Что, черт возьми, ему теперь со всем этим делать? Как им теперь быть, если Шерлок намерен упорствовать в своем желании получить то, что Джон не способен ему дать; получить то, что он хочет, или думает, что хочет? Джон как мог старался идти ему навстречу, и каждое его слово в ту ночь было искренним: Шерлок очень, очень важный для него человек, и разрушить их дружбу – это последнее, чего он бы хотел. Однако Шерлок, черт его подери, похоже, был исполнен решимости привести все к краху. Джону нужно просто не думать о его словах. Запрятать их куда-нибудь подальше в уголок в памяти. Из них двоих ему просто нужно быть взрослее, не обращать внимания на сказанное и оставаться другом – лучшим другом – Шерлока в полную меру своих возможностей. Потому что в противном случае, как бы ни была ненавистна ему эта мысль, Джон не представлял, как они смогут справиться со всем без потерь. На вкус кофе отвратительный, и сделав три глотка, Джон швыряет стаканчик в корзину, а затем идет на поиски стула, на который он сможет присесть у палаты Шерлока. Снаружи ее, а не внутри.