Как ни страшна утрата веры в человечество, утрата веры в счастливый конец еще страшнее.
— Рон, Рональд, остановись! — Грейнджер буквально слетает по лестнице, цокая каблуками, в руке зажата мантия, на взмокшее от бега лицо липнут некогда идеально уложенные локоны. Уизли замирает у главного входа и лениво обворачивается на подругу: — Что? — Вот скажи мне, — девушка деловито упирает руки в бока, наступая на "Родственника по Мерлиновой линии", так называл их Фред. Гермиона настроена решительно и как всегда - нравоучительно. Не сегодня. Так и недослушав вопроса до конца, парень распахивает двери и спешно выскакивает на улицу. С него, определённо, хватит. Несмотря на пронизывающий ветер, проникающий под кожу, Уизли, кажется, что он сейчас умрет от перегрева. — Рон, Мерлина ради, зачем ты кинулся на него? — Грейнджер идет по пятам, кутаясь в легкую парадную мантию. Иногда Гермиона Грейнджер бывает крайне утомительной, забывая, что каждый из них хоть иногда нуждается в уединении. Грейнджер, зыбкий покой в их заброшенной гавани. Уизли со вздохом тянется к лежащей в кармане палочке, зажигает сигарету и выпускает струйку дыма в небо. В январе Англию всегда накрывает плотный, как бульонная пена туман, небрежно разбросанные звезды блекло мерцают на затянутом дымкой небе, кажется, втяни туман в себя и просто захлебнешься от насыщающего воздух, неистребимого запаха крови, гари и ненависти. Рон Уизли не любит туманы, холодный воздух, да и вообще, в последнее время ему все чаще кажется, что в этой жизни он не любит уже ничего. — Ответь мне! Да, мы все там были, как-то пережили и надо жить дальше, ты понимаешь это? — Легкая мантия совсем не греет и зуб на зуб не попадает, но Грейнджер с каждым словом делает короткие вдохи морозного воздуха и уже почти сипло доказывает безалаберность поступков друга. — Давай теперь поубиваем друг друга и все! Он то не виноват! Уизли молчит, вдавливая сигаретный окурок в припорошенную снегом землю. Этой зимой снег под ногами хрустит не так как всегда, по-новому — отрезвляюще. Рон усмехается, если в его положении это вообще возможно - протрезветь. Костяшки пальцев саднят и если кто-нибудь спросит, жалеет ли он о своем поступке, то, пожалуй - нет. Огорчает лишь то, что он попал кулаком в стену, а не министру в его нахальное, похожее на блин лицо, а еще он будет жалеть о том, что сейчас скажет Гермионе, но это будет потом. — Гермиона, ты такая, докучливая, представляешь, какое я умное слово знаю? - сигаретный пепел, оседая на снег, едко шипит. Точно также, как Рон чертов Уизли. - А ещё знаешь что? Не будь такой затычкой в заднице, ты не колдмедик, мы просрали эту жизнь, я устал быть героем. Исчезни отсюда, к Мерлиновой матери! Не только Поттер, храни его Мерлин, владел парсетлангом. Гермиона, подобно старой, сломанной кукле, пару минут недоуменно хлопает глазами, обиженно поджимает губы и, не сказав ни слова, скрывается за дверью замка. Наступает долгожданная тишина, Уизли прикуривает очередную сигарету и с досадой смотрит на землю под ногами, если бы раньше, кто-нибудь сказал ему, что вера совершенно бесполезное чувство, Рон бы рассмеялся этому человеку в лицо, приводя тысячу аргументов в пользу прекраснейших, как тогда казалось, чувств. Теперь же он точно знает, вера — это фарс. Приманка для нечисти, готовой поживится глупыми душонками. Надежда на что-то хорошее упала в бездну вместе с бездыханным телом Фреда, громко шлепнулась, с характерным хлюпающим звуком и забивающим нос смрадом смерти. Вера умерла чуть позже, с колокольным звоном, оповещающим о смерти Поттера. Настоящей смерти. Именно в тот момент стало понятно, спасать их больше некому, время назад не повернуть и вера в победу не спасет. Набить министру морду. Сколько находящихся в большом зале призрачных людей, хотели это сделать? Половина точно. Уизли не помнил, как на негнущихся ногах поднялся с места, и угрожающе нависая над трибуной, шипел министру проклятия пытаясь достать до него руками. Два часа, ровно два часа в удушающей жаре, этот новый идиот во фраке, возомнивший себя гласом народа, рассказывал школьникам о тяготах прошедшей войны, с пафосом, надрывом, периодически смахивая вызванную атропином слезу. Можно подумать, он был на передовой и своим рыхлым телом закрывал школьников, запускал бомбарды и сжигал мосты.«Гарри Поттер, несомненно, внес неоценимый вклад в развитие событий, второй магической войны..»
Старый ублюдок. — Чертов Поттер, чертова школа. — Пинать ногами снег до изнеможения, чувствуя, как ботинки заполняются ледяной водой. Орать в никуда, срывая связки. Злость уходит, уступая место безграничной усталости. Надо вернуться в школу, поблагодарить за прием, вернуться домой и напившись огневиски лечь спать и больше никогда не просыпаться, чтобы больше не видеть труп Поттера в слизеринских подземельях. Только в такой последовательности. Рецепт, на микстуру для жизни. Бросив мимолетный взгляд на хижину Хагрида, парень разворачивается в обратном направлении и сталкивается лицом к лицу с выступающим из темноты силуэтом. В школе больше двух тысяч гостей, сотни учеников и всех помнить просто физически невозможно, но это лицо Рон узнал бы даже в коме. Забини. И не друг, и не враг, а — так, серый слизеринский кардинал. — Уизли. — Ах, это ты Забини, а я только хотел сказать — чертовы слизеринцы. Пнуть камень носком туфли, поострее, побольнее. Натянуть на лицо самую ядовитую маску из всех и не попасться в ложную ловушку, безграничного терпения слизеринца. О, нет, пусть дурит кого-то другого, Рон Уизли знает точно, они все здесь похожи на взбитую бутылку содовой. - Видел, ты бросил свою тусовку, на растерзание Скитер? Впрочем, - Блейз то ли усмехается, то ли фыркает. - как обычно. — Недоноски. Нахрена вас спасали? — Что ты вообще знаешь о слизеринцах, а гриффиндорец? — Кто бы мог подумать, что Забини умеет шипеть как змея. Рон удовлетворенно улыбается, чувствуя на себе горячее неровное дыхание совершенно пьяного слизеринца, адреналин в крови закипает, драка, вот чего ему не хватает, глупой драки со слизеринцами, разбитых в кровь голов. Рано еще спать, рано. — А я тебе еще раз повторяю: Вы. Чертовы. Маменькины. Детки — Рука поднимается для удара. Зацепиться за ускользающие нити прошлого, хотя бы на пару минут. Забини ловко отворачивается и лениво взмахивает палочкой: — Петрификус Тоталус! Меньше экспрессии Уизли. Заклинание выскакивает как пробка из бутылки с шампанским, Рон даже не успевает поднять палочку, заклинание плотно припечатывает к стене, сковывая движения, фонари окружающие школу гаснут, сердце стучит в ушах. — И все же, я задал вопрос Уизли. — В тишине нарушаемой прерывистым дыханием Рона слышится щелчок зажигалки, воздух наполняется тяжелым запахом имбиря. — Только ответа у тебя нет, правда? Вы ведь привыкли — проклятые слизеринцы, а по сути, чем вы лучше? Кэти Белл была не слизеринкой, да и Хвост тоже, а вон как вышло. Знаешь в чем разница? Вы все делите на черное и белое, не замечая того, что существует еще и даже не серое, промежуточное. Одно из главных дурных качества Рона Уизли, по мнению Молли и Гермионы - отсутствие тормозов и нежелание слушать. — Ты помнишь, где находишься, ублюдок? — выходит хрипло и немного испуганно. Рон прищуривается, пытаясь в наступившей темноте, разглядеть слизеринца. Где-то в глубине души второе «я» усмехается: «Тебе страшно? После всего этого?» Но страх коварен и не спрашивает разрешения, замещая собой что-то отдаленно похожее на возбуждение, трепет как в Рождественское утро. — Помню, разве все это забудешь? А что помнишь ты? Рон молчит, сглатывая тяжелый комок в горле. Где же, черт возьми, министерская охрана, реагирующая на любые вспышки магии, и почему умалишенный слизеринский ублюдок пытает его своими философскими измышлениями. — Мне всегда было интересно, что ты делаешь на своем факультете? — Желваки активно движутся, пожевывая сигару. — Все же знают, какой ты завистливый, хитрый, а главное — трусливый, вы считаете это нашей главной чертой. Но, погоди, это ты бросил Поттера и Грейнджер в лесу, кто ты после этого? — А ты кто? — Джокер — Рон вздрагивает от калейдоскопа эмоций: злость, холод, гордо щекочет от хлестких слов и грубого, прожигающего, мертвого смеха. — Хотя меня считают гомиком, а тебя и того проще — идиотом. И знаешь что главное? То, что ты для себя принимаешь их правду и играешь положенную роль, им же так легче, правда? Врешь себе, им и совесть совсем не мучает, потому, что она тоже уже не твоя. Ложь во спасение. Сегодня ты можешь мне улыбаться, завтра и слова доброго не скажешь. Все относительно. — Ты бредишь. Мы отстаивали свое право на жизнь. Делали то, что сами считали нужным, а не принимали чью-либо правду. Такой вид безрассудства ваша прерогатива. — Да неужели? Не ты ли несколько минут назад хотел выбить всю душу из министра? Разве это не безрассудство, бить того, кто виноват разве что в своей глупости? Вам всегда нужен был герой, чтобы победить, когда героя не стало, вам пришлось драться, чтобы дожить до завтра. А вот Поттера черви доедают не потому, что он полез спасать ненавистных слизней, ему в отличие от вас, положиться было не на кого, он же - избранный. — Да пошел ты, если бы он не полез вас спасать, то сейчас бы был жив, пусть и ценой ваших паршивых задниц. — Уизли чувствует, как щеки наливаются кровью, а руки, несмотря на сковывающие заклинания, начинают мелко дрожать. — Тебе уроду не понять, он был слишком добрым, чтобы оставить вас там гнить. — Как там твердил старикашка Дамблдор: любовь спасет мир? Посмотри вокруг, ну как, спасла? — Забини усмехается, расчерчивая на хрустящем снегу непонятные схемы. — Вы эгоисты. Даже на том свете Поттеру покоя нет. Думаешь, ему нужны все эти оды? Да на хер не сдались! Надеюсь, он хотя бы на том свете не встретился с Реддлом. Даже если зерно согласия, внезапно цепляется за голову и постукивает ао затылку. Рон никогда этого не признает. Пора заканчивать этот пафосный бредовый фарс. — Если вы не эгоисты, хорошие детки, — Уизли с презрением сплевывает на пол. — Что же вы его тогда не спасли, а? Почему не кинулись помогать? — Э нет, это не наша война. Нас учили никогда, никому не верить, ни на кого не полагаться и защищать до конца только себя, если не мы, то никто. Парадигма, понимаешь? Спасли — виноваты. Не спасли — тоже виноваты. Держать нейтралитет, вот что правильно, выбора у нас не было. — Выбор есть всегда, а вы просто куча трусливого дерьма. — Рон не поднимает глаз, тупо смотря в пол под ногами, всегда трудно признать, что кто-то чуждый тебе прав. Не здесь и не сейчас, пусть лучше бьет. Замок заметает ледяной вьюгой, где-то на Астрономической башне хлопают ставни и монотонное угуканье совы, делают момент поистине странным, когда Забини, внезапно вскочив на ноги, приближается к Рону. Наверное, Уизли не суждено стать Аврором, столько провалов за час. - Как был идиотом, так и остался, - шипит где-то возле носа и Забини бесцеремонно врывается в надломленное пространство Рона, чтобы впиться в его потрескавшиеся на морозе губы. Двор поглощает вязкая тишина, от которой мерзко чпокает в ушах. Губы Забини, тверже наждачной бумаги. Уизли давиться воздухом, пытается брыкаться, но все бесполезно. Забини словно пытается выпить из него всю душу, грубо прикусывая губы. Мощные руки сдавливают и без того неподвижные плечи, не давая даже возможности дернуться. Он весь пропитан табаком, виски и ненавистью. Минуты, секунды, часы? Когда Рону кажется, что спасительный вдох уже никогда не наступит, Забини отступает, оставляя ощущение опустошенности и совершенной никчемности. Заставив чувствовать себя таким же. Слизнем. — Какого хрена? — Богатый словарный запас, Рональд. Хочется снять с себя всю грязь, выдохнуть из легких эту приторную имбирную вонь и просто сдохнуть в снегу. 1:0 в пользу Слизерина, им опять удалось опустить кого-то ниже плинтуса не прилагая особых усилий. Впервые за двадцать минут их совместного времяпрепровождения молчит Забини, на его лице решительность, спокойствие разбавляемые сквозящим в глазах ехидным высокомерием. — Просто пойми: ничего особенного не произошло, еще одна нескончаемая война, разрушенная жизнь. Оружие в руках детей. К саморазрушению катимся, вот и все. - Забини прячет загорелые руки в карманы мантии. Тушить сигарету и поджигает придверный факел. Обыденно. Забини живой, без груза долга. - Хватит сокрушаться. ОЧНИСЬ. Кстати, там Грейнджер захлебываясь соплями, напивается виски. Ничего не знаешь? Блейз вопросительно приподнимает бровь, не дождавшись ответа, махает рукой, произнося контрзаклятье, и ускоряет шаг. — Пойду присоединюсь. Рон с трудом поднимается на ноги, отряхивая от снега палочку. Опухшие губы зудят. Надо бы догнать Забини и выбить на хрен все ровные зубы этого недоумка, сбить спесь и всё это..неизвестно что произошедшее, но с ужасом Рон понимает, что больше всего он мечтает точно также выпить всю уверенность Забини, зажать весь воздух в легких, заставляя голову кружиться. — Что за херня творится? — кулак вбивается в стену, кирпичная кладка отвечает недовольным скрежетом и отрезвляющей болью в руке. Нелепо, абсурдно, невозможно, но почему-то, больше всего, ему хочется огневиски, смеха Забини и совсем немножечко веры в этот безумный-безумный мир.