No me dejes

Бывали моменты, когда перед глазами пролетала вся жизнь. Это не выглядело как какая-то непонятная масса. Это больше похоже на фильм, короткометражку. Лента, просмотренная со скоростью, сродни космической. Но, как ни странно, ты все видишь, все запоминаешь. Первое слово. Первые шаги. Первые улыбки. Первые проблемы. Первый поцелуй. Первая любовь. Воспоминания накрывали волной, да такой сильной, что забываешь, а почему, собственно, тебя накрыло. Ты абстрагируешься от реальности. — Врача! Быстро! — донеслось как сквозь пелену. Чехо подсознательно понимал, что все плохо. Еще пока не осознав, он все еще пытался открыть глаза, и показать что, мол, все в порядке, можем продолжать тренировку. Чьи-то до боли знакомые руки бездумно перебирали его пряди. Попытка открыть глаза номер два. — Нет, не надо. Лежи, — шепот откуда-то сверху. Голос знакомый. Да, Господи, сейчас все «знакомо», на самом деле парень не осознавал, кто его держал, кто с ним разговаривал. Просто подсознание подсказывало, что он в знакомой обстановке, поэтому незнакомых и непонятных вещей тут быть не должно. Что-то в голове постепенно заволакивало. Как дымка в глазах, раздражающая слезные каналы. Серхио вдруг четко осознал, что вот сейчас он и потеряет сознание. Ему казалось, что прошла целая вечность от момента падения, до полной потери сознания. А на самом деле — от силы секунд 30. В эти мгновения, Рамос понял, что такое гравитация. Он как будто летел. Вернее пытался, чьи-то сильные руки не давали ему взлететь. Все. Темнота. *** Открыв глаза, он сощурился. Яркий свет неприятно жег сетчатку глаза, как будто песок под веки насыпали. Рамос попытался сфокусировать взгляд на потолке. Вышло не очень, но хотя бы глаза не так болели. Чувствовал он себя неважно. Как будто в голове был чугунный шарик. Будто бы кто-то в один момент взял и отпустил его. А он теперь стукался о гладкие стеклянные стенки замкнутого пространства. И ему некуда деться. Это было сродни мигрени. Медленно, чтобы не потревожить этот шар, Рамос повернул голову и вздрогнул. На него смотрели усталые и встревоженные карие глаза Икера. Серхио снова уставился в потолок, разговаривать желания не было, да и шар, такое впечатление, увеличился в размерах и стал перемещаться быстрее. У них это уже с месяц. Под словом «это», подразумевалось полное отсутствие взаимопонимания и как следствие игнорирование друг друга. Они уже и не помнили, почему все пошло никак. Теперь Икер и Серхио были вместе, но не рядом. Для многих было не секретом, что между ними не просто дружба. Но даже те не знали, что у них сейчас. Да и вряд ли бы кто нашел ответ на вечный вопрос «Что делать и как теперь быть». — Я волновался… — донеслось откуда-то справа. Серхио зажмурил глаза, шар отбивал какую-то невыносимую дробь в голове. — Что произошло? — немного осипшим голосом спросил он. Ему в общем-то было все равно, но беседу поддержать надо. — Ты засмотрелся, и мяч попал тебе в голову, ты упал, попутно ударившись о газон и потерял сознание, — Икер говорил бесцветным голосом, словно констатируя голые факты. — Я же не какой-то любитель, чтобы терять сознание от одного только удара по голове, и вообще, зачем меня положили в этот долбанный лазарет? — с каждой секундой Серхио раздражался только сильнее, пытаясь приподняться. Но сильные руки Касильяса уложили его назад. — Ты думаешь, я слепой? Ты думаешь, я не вижу круги под глазами, не замечаю то, как ты иногда «зависаешь»? Ты думаешь, я не чувствую, что ты отдаляешься? Не вижу, что, между нами, что-то происходит?! — Да ты Нострадамус, чувак, — скривившись как от зубной боли, сказал Серхио. — Как я погляжу, ты предпочитаешь все видеть, но ничего не делать? — А что мне делать, объясни дураку. Я устал бороться, понимаешь?! Шар в голове становится не только невыносимо громким, да еще и тяжелым. Ком подбирался к горлу, ему становилось невыносимо плохо. — Ну, если ты устал, — Серхио старался придать голосу максимальное безразличие. — Зачем же ты тогда пришел? — Просто, когда ты упал, мне показалось, что мне отрезали что-то критически важное. Мне почудилось, будто меня ударили под дых. И знаешь? Это неприятное ощущение. Я устал бороться за тебя. Поэтому я хочу, чтобы ты навсегда понял, что ты мой, и никакой Торрес, никакой другой субъект не сможет претендовать на тебя, — слова давались нелегко, но иначе никак. — Ах, вот оно что… — внезапное понимание накрыло Рамоса сокрушительной волной. Сразу все становится на свои места. И эти странные взгляды, и это безразличие. Ревность, мать ее. Во всем виновата именно она. Но додумать, или хотя бы сформулировать осознанную мысль ему не дают. Икер склонился над Чехо, смотря прямо в глаза. Прерывисто дыша в его губы, чуть ли не касаясь их своими губами, Касильяс прошептал: — И будь я проклят, если еще хоть раз отпущу тебя от себя. Рамос издал слабый стон и проник языком во влажный тёплый рот Икера, который начал целовать его так яростно, настойчиво, причиняя лёгкую приятную боль. Шарик лопнул. Непрерывный, давящий на мозги стук прекратился в одну секунду. Воцарилась тишина, граничащая с пустотой. Не с этой противной, напрягающей, выворачивающей наизнанку пустотой, а с лёгким, светлым и долгожданным опустошением. Как камень с души.