Der Sounds der Stille

Сохранять статус-кво – занятие увлекательное. Всякий раз гадаешь, с чем придётся столкнуться, отстаивая право невмешательства. Огороженное от мира царство – ледяная Утопия нового времени – требует могущественной защиты. Принявшему решение уйти от мира известно лучше остальных, с каким рвением мир стремится тебе навстречу. Старцу в просторных одеждах этот закон знаком давно. Удивительно, в нынешнем веке, когда человек лишён шанса скрыться от жадного ока общества, оставаться незамеченным стало намного проще. Возможно, оттого, что сейчас так трепетно относятся к понятию частной собственности; возможно, оттого, что люди, ведомые любопытством, ощутили своё всевластье – мировая паутина накрепко завладела умами, арахна заблуждения поглотила души. В заснеженной горной долине не знали о вездесущей Сети. Сеть знала о долине не больше, чем могли зафиксировать космические спутники, а для них долины не существовало. Не существовало и старой ореховой рощи, прозрачной в это время года. Тонкие остовы под тяжёлыми снеговыми шапками, ветви, гнущиеся к самой земле. Природа здесь словно застыла в ожидании того, кто оставит свои незаметные следы на бархатных снегах склонов, кто невзначай заденет ветку, собьёт ледяную корку, кто, может, попробует отломить случайный побег. У него это, конечно, не получится. Новый побег лишь очередное дитя старого дерева – не лучше, не хуже – точно такое же. Он гнётся под пронизывающими ветрами, клонится под гнётом ледяных объятий, обрастает инеем. Он холоден, но под заскорузлой кожей хранит вечное тепло жизни. И он почти ломается, стоит нечаянной руке прикоснуться к мёрзлой поверхности; трещит ледяная корка, открывается сырая древесина, но рука отпускает. Пришелец идёт дальше, а когда возвращается, уже не находит знакомого побега. Пришелец возвращается снова и снова, и каждый раз проходит мимо. Он наступает на свои собственные следы, идёт ему одному ведомой тропой, верной тропой, но упирается в пустоту – в зыбкий образ ледяной Утопии, тающий от слабой попытки прикосновения. Старец в просторных одеждах меряет шагами сводчатые коридоры. Бесшумная походка делает его похожим на скользящий в сумраке белый призрак. Он движется медленно и чинно, переходя из залы в залу, такой же древний, как и эти стены. Такой же бесстрастный. Высокие окна-бойницы на внешней стороне. Ледяная мозаика гулкого пола. И только на самой высокой башне – праздник света. Лучи, пронизывающие хрусталь люстр, искрящиеся в благородном металле подсвечников, рассыпающиеся радужными бликами по воздушному балдахину огромного ложа. Белоснежное покрывало смято, одна из подушек сброшена к изножью – постель пуста. В первозданной тишине комнаты лёгкий беспорядок выглядит частью продуманной композиции, сверкающей утренней яркостью, изморозью просторных окон. Из-под широкого подоконника слегка дует, тонкая ниточка сквозняка тянется к щели под дверью. За пределами сияющего царства снова долгие пролёты тёмных лестниц, крутые ступеньки, бесконечный лабиринт, как будто созданный для игры в прятки. Старец идёт не спеша, он точно знает, где скрывается его цель. Тишина коридоров поглощает отзвуки хриплого дыхания. Он так стар, он приобрёл привычку; единственные звуки, которые он может простить этим стенам – вой ветра в каминных трубах, скрип потолочных балок... частая дробь маленьких каблучков и стеклянный колокольчик невинного голоса. Всё реже они слышны в переходах ледяного замка. Всё чаще его наполняет зловещее безмолвие. Всё чаще спутниковая система даёт сбой, принимая сигналы из несуществующего места – анонимные запросы по самым разнообразным темам. Старик знает, какова цена статуса-кво, и с каждым годом всё меньше любит тишину...